– Это была редкая глупость, пойти к врачу, – шепчу себе яростно. – В руках любого человека чужие болезненные темы делаются страшным оружием. Он чуть не свел меня с ума своими попытками рассуждать. Мне – болезнь, ему – коммерция… Хватит! Долой поиски помощи! Я найду выход сама. Я найду…

«Повторяю еще раз. Мы серьезные люди, и к нам стоит прислушиваться. К нам, а не к тем, к кому пытаешься прислушиваться ты. Бедная девочка! Твой Александров – натуральный шарлатан. Имеет солидный процент от прибыли этой его школы духовного развития. Если хочешь, назову точные цифры… Еще раз напоминаю о нашем предложении. Это хорошая работа, правильная… Лиличка».

«Маман в состоянии крайнего мегеризма. Звонит, жалуется, что тебя два дня уже нет ни на работе, ни на сотовом… Я пытался утешить, объяснял, что бывает с тобой такое. И потом, если б что плохое, я бы обязательно почувствовал… Но она стоит на своем: «Не верю я в твои чувствования, разыщи мне ее немедленно, и пусть извинится…» Короче, позвони ей. Да и мне тоже. Нехорошо. Какие-никакие, а мы твои родители и все переживаем…»

«Ну, разумеется, автоответчик!» – это очень нервно и голосом маман.

И еще несколько неопределимых молчаливых звонящих.

Сижу на кухне, с ногами на подоконнике, выслушиваю телефонное недовольство последнего времени, бросаю завистливые взгляды огромным контрастным тучам, лениво проплывающим над моим домом, и страстно хочу полететь… Мне часто снится, что желание это сбывается и я тихонько плачу по утрам, возвращаясь в реальность, потому что понимаю невоплотимость этих снов. Такое ощущение легкости, свободы и окончательной гармонии возможно только в полете, а полет – во сне, а я настоящая, осознающая, действующая – увы, вне сна… И это очень обидно.

Что делала я прошедшие трое суток, заперевшись в комнате и вышвырнув из нее все умеющие связывать с внешним миром предметы? Разбиралась. Скрупулезно копалась в происходящем и выздоравливала. То часами записывала минувшие события, синхронно с горбатой настольной лампой склонившись над листами. То перечитывала написанное и пыталась оценить все со стороны, то – прямо тут же, подставив локти под лоб – проваливалась в небытие, засыпая, то снова приходила в себя и писала, писала, писала…

Не раз сотрясало мысли понимание, что Марина – она рассказывала когда-то нам с Карпиком – тоже так лечилась от непонятностей. Запиралась от внешнего мира и строчила автобиографические зарисовочки.

– Нет! – успокаивала я сама себя, хрипло посмеиваясь, потому что разобралась уже во всех этих «перетягиваниях покойничей доли». – Она писала читателям. Воображаемым полчищам господ, заинтересованно исследующих завихрения ее психики. Я же – только себе. Исключительно в медицинских целях: с листа виднее, где факты, а где домыслы…

Забавная все же штука – человеческая психика. Имея свои цели, она использует для их реализации любые, даже самые абсурдные проявления окружающего мира. Вот, например, я. Запуталась, устала, болтаясь между Боренькой и Павликом, измучилась от неподходящей и бессмысленной работы, растеряла себя начисто, за всеми этими попытками стать серьезной и осмотрительной… Впору бросать все и начинать с нуля. Но нет, страшно и неоправданно глупо. Без уважительной причины как-то неправильно… Вот тут моя психика и проявила себя. Услужливо подбросила эту самую причину. Услышала что-то от сумасшедшей старухи и давай меня накручивать. Все совпадения – себе на пользу оборачивать, все неувязки – скрывать и не афишировать. И вот результат. Я свободна и чиста, как белый лист. С мужиками своими обоими разругалась, в могуществе бывших любовников – разуверилась, в возможности измениться и стать ответственной – разочаровалась, работу свою у маман множественными прогулами сделала невозможной. То есть расправилась со всеми, тяготившими меня, фактами.

И тут же все бредни о Бесфамильной ушли куда-то в сторону. Уступили место проблемам более насущным. Начинать с нуля, это интересно, конечно, но хлопотно… Впору бы опомниться, но я ощущаю себя такой освобожденной, что не боюсь никаких проблем уже. В любом случае новый день и новая жизнь принесут с собой нечто интересное и за то спасибо тебе огромное, Марина Бесфамильная, невольно перевернувшая мою навострившуюся уже на ясную финишную прямую жизнь…

Объективный взгляд

Вечереет. Обняв колени, на подоконнике сидит улыбающаяся женщина, с улицы она не видна – видны те, кто уже жжет электричество. Дом, украшенный нессиметрично разбросанными по поверхности светящимися окнами, сливается с полчищем таких же домов района. Районы смыкаются в празднично мигающий город, кажущийся сказочным тем, кто глядит с самолета. Много-много окошек – горящих и нет, в каждом – своя жизнь, в каждом – своя судьба, похожая на все, но все же своя собственная… И оттого, что их так много, жить совсем не страшно и даже скучно немного. Что ни скажи – уже кем-то говорено, что ни сделай – уже делалось. Лично ты – один маленький клочок мира – не способен ничего сильно нарушить и это награждает невероятной свободой и приятным чувством легкости, почти как в полете…

– Алло, Александра Григорьевна? Со мной все в порядке. Просто уезжала. Но я же предупреждала об отпуске… – откладываю трубку в сторону, чтобы град ругательств ушел в обшивку подоконника. Спустя время, снова вступаю в разговор. – Я буду заходить в гости. Часто-часто. Всенепременно. Ну, не нужно, ну, это, ну… мамочка… – последнее слово выговаривается с трудом, но в целом снисходительно-нежное отношение к ней дается мне значительно легче всех прежних уважительных пируэтов. Кажется, я действительно начинаю новую жизнь. Нужно только собраться и…

Уверенной походкой она направилась к машине. Ветер трепал модные рваные полы длинного светлого платья, голову и плечи защищал от солнца тонкий белый шарф. Ярко наведенные губы нервно усмехались, двигаясь отдельно от остального лица, отчего-то застывшего кукольной маской. Дама смотрела далеко вперед и нервно мяла пальцами фильтр сигареты.

– А еще мама просила передать, чтобы вы не приезжали больше, – совсем юная девушка с веснушками и русыми завитками на стыке лба с шевелюрой, застенчиво семенила за гостьей и говорила, широко открывая большой улыбчивый рот – Но это она не от зла. Ей кажется, что вы делаете коммерцию на Маринином имени. Я спорю. Говорю, что вы ее имя в веках запечатлеете – ну наподобие памятника там, или еще чего – а мама не понимает… Так что если вас что еще будет интересовать, вы сразу ко мне обращайтесь. Мама вам ничего не скажет, да еще и переживать будет сильно. Номер моей мобилки у вас имеется?

– Имеется, Алина, все имеется. Не переживай, мать нервировать больше не стану, а о тебе не забуду, разумеется. Ты мне сегодня этими фото очень помогла. И мне, и этому самому Марининому памятнику… Молодец, девочка…

Несмотря на лестные слова, в голосе дамы слышалось безразличие и даже немного раздражения. Необходимая информация была уже получена, разговор по сути – истек. Так к чему эти реверансы? Тут дама догадалась, извлекла из-под широкого рукава изящную сумочку, щелкнула замком.

– Не нуждаемся! – вспыхнула Алина, нахмурившись. – Я ради памяти сестры, а вы… Не вздумайте! Я вообще деньги беру только за репетиторство. У меня сейчас, между прочим, одновременно три ученицы, – девушка снова заулыбалась. – Серьезный заработок, кстати. Вы, я так понимаю, тоже из тех, кто уверен, будто наше поколение все на деньгах и наркотиках помешано? Нет, и книжки читаем, и музыку изучаем. Один мой одногруппник всерьез Баха все перемены в плеере слушает. Ну это крайность, конечно, а в целом мы тоже люди…

Дама рассеянно глянула на спутницу. Ей не совсем было понятно, чего эта девочка добивается. То есть вела себя сестра покойницы просто замечательно: говорила безгранично приветливо, фотографии требуемые из альбома вытащила, отдала втайне от матери, даже не оговорив сроки возврата… Это хорошо. Но вот зачем до машины пошла провожать и почему трещит без умолку, то про одногруппников своих, то про все это репетиторство, то про мать, которая переживает не со зла? Это сбивает как-то. Неясны намерения.