– Послушай, да это сто лет назад было, в самом начале проекта, – по слогам, словно маленькой, объясняет мне Артур. – Лиличка тогда очень даже ничего была. Ох, как трудилась, чары проверяла, и так и эдак себя преподносила, ты б видела… Ну, я и решил откликнуться для приличия… Чтоб не думала, что такая уж неприступная и желанная… Взрослые ж люди. А дальше эта часть сама собой замялась. Я в дружбу вошел с Геннадием, да и другие обстоятельства поменялись. Лиличка еще раз попыталась затеять нечто подобное. Ну там, в глаза смотрела вполне однозначно, за руку невзначай брала. И все – при Генике. Не я ее прельщал, а ее собственная крутость. Ну, нравилось бабе почти на глазах у своего мужика других иметь… Я чем виноват? Поговорили. Она все себе в плюс вывернула. Не нарочно. Просто у нее сознание таким образом устроено, что по-другому она никакие слова трактовать не может. Она действительно искренне уверена в собственной неотразимости. «Боишься ты меня!» – решила. – «Ну, бойся. Тебе бояться и положено». Я и рад, что сдыхался. От нее больше ни намека на близкие отношения не поступало. Ну, разве что недавно, когда я к ней в машину подсел, чтоб приглашение на беседу ей и Рыбке передать. Но ничего не было, я не поддался, не в том нынче статусе…

– Ах, значит, в статусе дело! – снова не выдерживаю. – Ах, значит, совсем недавно в машину подсел?! И мне – ни слова. А потом, этими же руками меня… Тьфу! Хватит! Хватит, совершенно серьезно тебе говорю, убирайся на все четыре стороны!

Я много чего еще кричала. И несправедливых обвинений, в том числе. Хотела, чтоб вспыхнул, обиделся и ушел. Так легче рвать было. А рвать – я чувствовала – давно уже надо было. Желательно, еще с самого начала отношений. И из-за Лилички, и из-за недоговорок его, и из-за моих замалчиваний. А любовника я, при желании, в любой момент себе выищу…

Вот на любовнике этом, Артур, кажется и сломался. То все успокоить меня пытался, оправдаться, а тут покрутил пальцем у виска, развернулся и ушел. Совсем. И не перезвонил даже, спустя время, узнать, осталась ли я жива после такого мощного приступра истерии. Все-таки люди потрясаююще эгоистичные животные. Эгоистичные и к совместной жизни не приспособленные. А я, дура, как маленькая, каждый раз витаю в иллюзиях и с каждым новым партнером пытаюсь сливаться в единое: верю каждому слову и упрямо твержу, что отношения обязывают нас к полной взаимооткрытости…

В моей ванной комнате поселился зверь. У Артура странная привычка втыкать свою расческу в мою щетку для волос. Картинка выходит весьма символичная: маленький, острозубый хищник впился в мягкую шерсть большой, медлительной млекопитающей, принявшей, к тому же, самую, что ни на есть, доверительную позу. Моя щетка лежит на спине, задрав кверху все свои конечности, а Артуров гребень (он, конечно, расческа на самом деле, но очень уж хочется называть его существительным мужского рода), Артуров гребень с видом победителя набросился сверху и впивается зубами… Иногда я думаю, что это яркая иллюстрация нашего общения…

– Ничего себе образная система! – Артур пожимает плечами и опускается в пенистую воду напортив меня. – Ты считаешь меня хищником?

Утвердительно киваю, уворачиваюсь от игривых брызг, означающих, вероятно, артурово возмущение.

– Именно. Ты вцепился со своей анатомией моего текста, да и вообще со всем этим анализом моей жизни. Вцепился и не даешь спокойно жить. Я теперь – сама настороженность. Боюсь вздохнуть лишний раз, чтобы не совершить чего-нибудь необдуманного. Мозги болят от постоянного шевеления!

– Давно пора заняться саморазвитием, – нахально улыбается мой хищник. – Жизнь – такая игра, в которой мы не имеем право на ошибку. Даже самая незначительная может вылиться потом в страшный кризис…

– Опять двадцать пять! – на этот раз брызгаюсь я, возмущаясь вполне искренне. – Ты не исправим. Ну, хоть на эти два дня, хоть на мои случившиеся раз в жизни выходные перестань пугать меня и накалять обстановку. Я устала уже постоянно чего-то опасаться…

– Я для того и приехал, чтобы ты чувствовала себя в безопасности. – невыносимо серьезно заявляет Артур, приторно добрым голоском. Потом и сам спохватывается, смеется: – Вру, конечно. Приехал совсем для другого, но, так уж сложилось, попутно взвалил на себя и эти обязательства…

– Ах, значит, взвалил! – сегодня я определенно буйная. Впрочем, имею полное право – выходные все-таки… – Все, слышали, он обозвал меня обузою!

Кидаюсь в нечестный бой. Несколько минут, хохоча, возимся в воде, потом Артур вспоминает о комфорте – чертов неженка, ну никакой с ним экстремальной романтики! – перемещаемся в спальню.

Уже вжавшись спиной в постель, понимаю вдруг, что заразилась от Артура страстью к разборкам. Неразрешенная интрига не дает покоя, отодвигая на задний план все остальные мысли и потребности. А может, у нас просто утихла страсть? Может, я стала старая и не способна на настоящие чувства… Разве поверила бы я раньше, что идеалом отношений когда-то буду считать подобные – когда все вопросы легко решаются в постели, и близость желанного тела вовсе не мешает, а даже способствует логичным измышлениям?!

– Зачем приезжал? – Артур послушно переключается на разговор, отвечая на заинтересовавший меня вопрос. – Из детских суеверий. Положение мое там стало уже довольно уверенным, мне снова есть что терять и потому ожидать, что вот-вот заявится Рыбка с какими-нибудь приобретенными по глупости головорезами, было бы слишком волнительным… Что ты делаешь, когда ворочаешься, не можешь уснуть, и окружающие предметы, освещенные тьмой, принимают свой истинный облик страшных монстров? Я – включаю свет. Ты ведь тоже?

– Нет, я зажмуриваюсь крепко-крепко… Стараюсь не думать о них и уснуть. Если не помогает, звоню кому-нибудь, чтоб поболтать и развеяться. – понимаю, что, вероятно, для красоты диалога нужен какой-то другой ответ, оглядываюсь в поисках озарения. Длинные пальцы Артура автоматически теребят кружевную оборку наволочки, отчего-то нахожу в этом нечто очень эротичное, сбиваюсь с мысли… – Но это было раньше, – исправляюсь поскорее. – Сейчас монстры не приходят, ведь есть ты. А если ты уже спишь, и они понимают это и начинают зарождаться в дальнем углу комнаты, то я прижимаюсь к тебе сильнее и становится неважным, рубашка лежит на тумбочке или змей, приготовившийся к прыжку…

Не знаю почему, не знаю, откуда – (может, из-за осознания неизбежности скорой разлуки, может, от слишком сильной моей усталости и потребности в опеке) – меня охватывает приступ нежности к Артуру. Скрывать хорошее считаю подлым. Когда ты не рассказываешь увлеченному тобой мужчине о твоей в нем заинтересованности – это не гордость, а глупость, а точнее, даже, гадостность. Не так ведь часто выпадает возможность для искренних похвал.

– Когда ты есть, не пугает даже самое страшное, – продолжаю, разгорячившись, – Ты замечал, кстати, что всегда обнимаешь меня во сне? Нет, не засыпая. Засыпаешь, как попало, в любое мгновение, даже на середине слова… Не засыпая, а именно уже уснув. Неясная сила разворачивает тебя и вот я уже в коконе из твоих рук, плеч, коленей… Неделю назад – ну, тогда, в первый раз, когда я была пьяная и буйная… – испугалась даже, а сегодня, наверное, не смогу спать, без этих твоих удушений…

– Смешная, – улыбается Артур и как-то мягко, почти совсем без воспитательной интонации – (неужели переучила, неужели научился укорять, как равную?) – возвращается к теме с монстрами. – В этом вся ты. Страшно? Поежиться, зажмуриться, заставить себя не обращать внимания и жить, как ни в чем не бывало. Обижают? Тот же рецепт в ответ. Не замечать, не опускаться до их уровня… Каждому, свое, конечно, но, мне кажется, это не слишком удачная технология. Нужно не только замечать происходящее, но и уметь разбирать его по полочкам и устранять. Вот за этим я и приехал к Рыбке. Чтоб в личной беседе установить, насколько он опасен…

– Ну и насколько?

– Для тебя – очень сильно. Для меня – нисколечко. Любой суд – и криминального мира, и официального – сочтет меня непричастным к его долгам. Слишком много имеется свидетелей моей правоты. А на откровенный беспредел Рыбка не пойдет. Пока я был всего лишь его помощником, или обычным неприкаянным эмигрантишкой – он имел надо мной власть и немалую. Кто стал бы вмешиваться в разборки сильного мира сего непонятно с кем? Кто бросился бы защищать таракана, если хозяин кухни вздумал бы травануть его? Но вот если кто-то решит умертвить слона, неважно на чьей он раньше проживал территории, это тут же привлечет внимание. Я теперь слон. Более того – заграничный слон. Я работаю с людьми (с тобой буду честным и скажу, как есть: «на людей») ничуть не уступающими Рыбке по возможностям. Собственно, об этом я и приехал ему рассказать, потому как место моего проживания рано или поздно стало бы ему известно, а гарантии, что по глупости, Рыбка не забудет проверить, чем чреваты разборки со мной, практически не имеется. В общем, я объяснил ему «чем» и теперь он не станет ни искать справедливости (глупо, но мне пришлось час доказывать, что справедливость, таки да, на моей стороне), ни попросту засылать ко мне всякую шушеру. Я приехал включить свет. И для него, и для себя. Теперь оглашено взаимное прощение долгов и окончание войны. Возвращение обратно принесет мне желанное успокоение на эту тему.