Сказала она все это очень просто, совершенно без горечи или, там, оскорбленного достоинства. А потом добавила, уводя от себя внимание:
– Ну не смотрите на меня так. Я-то что… Вот дядя Миша – другое дело. Гений и все прочее. И ничего. Прекрасно помогал мне подторговывать косметикой. Два высших филологических, конечно, мешали немного – ну, там, обеспеченных дам некоторые его словесные обороты в тупик ставили – но это быстро прошло. И дядя Миша упростился, и дамы поднаторели… Вернее, спонсоры начали выбирать себе дам пообразованнее.
Была в ее живости какая-то болезненность, во взгляде мелькала едва уловимая скорбиночка… А может, я просто фантазировала. Считала, что не может великий писатель просто так, без горечи, перейти к дилетантам на посылки…
– Ну что? – Оставив будущих помощников наедине с угрюмым компьютерщиком, – никак не пойму, то ли он совсем уже измучен нашими запросами, то ли просто пожизненный нытик, – мы с Лиличкой вышли на перекур. – Как тебе твоя гвардия?
– Мы абсолютно точно сработаемся, – озвучиваю переполняющий меня восторг, прежде, чем успеваю подключить к разговору голову. Подключаю, и страшно расстраиваюсь – подобные подарки судьбы, на самом деле, не сулят ничего хорошего. До сих пор я работала вплотную только с потрясающей моей Лиличкой – существом ярким, уважаемым, но в защите и опеке абсолютно не нуждающемся… Взбреди мне в голову сбежать, испариться, умереть, ничего, кроме хорошей школы (будешь знать, как рассчитывать на кого-то одного, будешь знать, как переоценивать силу собственного обаяния!), – Лиличке это не принесет. Теперь же ситуация в корне менялась. От моих бзиков теперь зависели люди. Они имеют возможность работать и зарабатывать только в случае моего участия в проекте, они – моя гвардия… Готова ли я стать предводителем? Возглавить работу людей, так безгранично уважаемых мною… Причем работу весьма сомнительную, совершенно неизвестно к чему ведущую – к некрасивой махинации, к правде ли? К постыдному разоблачению или к заслуженной славе (и то, нельзя забывать, что справедливости нет: слава, если и будет, то коснется не их, а только продукцию их деятельности)…
– Мы абсолютно точно сработаемся, если займемся каким-нибудь другим проектом, – я быстро исправилась, и лицо Лилички скривилось, как от чего-то омерзительного. – Я все еще не готова писать продолжение, понимаешь? – я решила не сдаваться.
– Тебе и не нужно его писать! Писать будут они ты – ставить задачи, продумывать сюжетные ходы, редактировать… – Лиличка замолчала. Я думала, в связи с окончанием мысли, оказывается – ради театральной паузы, для усиления эффекта от последующего удара: – Ты же не хочешь, чтоб руководство отдела я взяла на себя, а от тебя для книги требовалось бы только имя, которое ты, собственно, давно уже нам продала, заключив договор? Ты же не хочешь остаться не у дел и без права голоса?
Это был серьезный и болезненный выпад. Вот и вся любовь, вот и все наше с Лиличкой взаимопонимание… Как ожидалось, когда дело доходит до дела, она ведет себя одинаково жестко и с первыми встречными и с людьми, разделявшими с ней все вечера последних месяцев. Впрочем, я и сама поступила бы с ней так же… В сущности, мы никогда не были подругами. Хранили подобие теплых отношений, чтоб не слишком давили узы иерархии, но никогда раньше не нарушали ее.
– Продала свое имя?! – поинтересовалась я как можно насмешливей. Я тоже умею быть твердой, между прочим. – Это каким же таким образом…
Лиличка спокойно закуривает. В подобных делах и разговорах она профи. По одной ее холодной презрительной улыбке я уже понимаю – партия проиграна.
– По договору, Сафо, по договору… Ты обязалась работать у нас и подписывать своим именем получившиеся произведения, невзирая на свою творческую импотенцию. Наличие таковой ты юридически не оговаривала… В твое имя вложены немалые деньги. Оно теперь – наша собственность. По крайней мере, пока проект не окупится…
А самое страшное в ее словах то, что они абсолютно справедливы… Это угнетает больше всего и душит своей неоспоримостью…
– Я пойду прогуляюсь, подышу свежим воздухом… Не могу сегодня работать. Неважно себя чувствую…– во время всей этой сбивчивой речи Лиличка выжидающе сверлила меня глазами. – Да, да, – сдалась, наконец, я. – Вечером приступлю к окончательным разработкам сюжета. К утру план работ гвардии и кое-какие начальные задачи будут уже готовы…
– Другое дело! – Лиличка преображается и снова елейно улыбается. – Прихвати с собой ребят на прогулку, получше познакомитесь. Хотите, дам водителя…
Водитель не понадобился, потому что Людмила возжелала прогуливаться за рулем.
– Ну, София, ну отчего же вы сразу не сказали, что мы едем в кофейню. По дороге от нашей корпорации к городу есть несколько отличных заведений…
Она очень смешно именовала Рыбкину дачу. Общепринятое «вилла», как Людмила призналась позже, казалось ей чем-то несовместимым с работой, «офисом» такое одомашненное здание звать не полагалось, оставалось абстрактное название: «корпоративное здание», сокращение родилось само собой, в первом же разговоре…
– Ох, легендарная Сафо, ну скажите же ей, скажите, что пить кофе нужно из нормальной посуды… – Михаил бубнит и напряженно смотрит на дорогу. Вообще, он страшно нервничает: – Я слишком хорошо знаю Людика, чтоб всерьез рассчитывать, что она выучила правила дорожного движения. Увлечется беседой, забудет о них и… прости прощай новая машина!
Машина была далеко не новая, а очень даже бывалая. Но остальное в его словах – читейшая правда: Людмила действительно внушала ряд опасений. Например, постоянно вертела головой.
– Мне так важно видеть глаза собеседника, – оправдывалась. – А в зеркале – это не глаза, это их отражения. Они совсем не то выражают. Замечали, как отражения отличаются от нас интонациями взглядов?
До чего милые повадки в произношении, до чего сказочная манера мыслить!
– О работе поговорим завтра, – предупреждаю сразу, и сама же испытываю дикое облегчение от этого своего решения. – Сегодня просто будем знакомиться. Только не просите рассказать о себе, у меня аллергия на эту тему – беспрерывно строчу какие-то пресс-релизы. Расскажите лучше…
Обожаю погружения в чужие судьбы. Забываю обо всех тревогах, открываюсь и слушаю, слушаю, слушаю…
Они знакомы почти сорок лет. Учились в одном классе, о чем по сей день вспоминают так красочно, будто и месяца не прошло с момента выпуска… До сих пор бывшие одноклассники не зовут Людмилу иначе, как Невеста, а Михаила – Жених. Ну, прозвища у них такие с самых младших классов, что поделаешь? Имели глупость когда-то открыто подружиться. Сначала обижались на дразнилки, были одни против целого мира… Эдакая детская стопроцентная романтика. Потом на обзывающихся вообще перестали обращать внимание. Да, собственно, и не дразнился уже никто. Просто привыкли называть Женихом с Невестой и воспринимали эти имена, как само собой разумеющееся. Одного мальчика в классе, вон, Пиявкой звали оттого, что в первом классе на спор смачно из ампулы пасту высасывал. Потом высасывать перестал, а Пиявкой так на всю жизнь и остался. Лучше уж Женихом с Невестой быть…
– А недавно – нет, вы не поверите! – звонила бывшая староста класса, нынешняя Пиявиха, и на полном серьезе интересовалась Мишиным настоящим именем. «Людочка, мы тут собрались старинной стареющей компанией, и затеяли спор. Жениха Русланом зовут или Рустамом? Я говорю, Рустам! Потому что иначе, на черта он псевдоним «Миша Мишин» брал? Ясно же, чтобы полностью себя русифицировать…»
И даже когда Жених с Невестой разругались вдребезги, прозвища их остались неизменными. Разругались из-за чепухи, но обернули ссору в трагедию и вели себя потом поразительно глупо. Что поделаешь, оба овны, оба упрямые… Сама ссора, между прочим, даже запечатлена документально. В начале девятого класса…
– Для вас это десятый, вероятно, в наше время никаких одиннадцатиклассников ведь не существовало, – явно специально польстила мне лукавая Людмила и продолжила рассказывать.
