— Лотти, — дрожащим голосом прошептала бабушка Рапунцель. — Лотти, это ты?

Рапунцель не понимала, о чем она говорит.

— Твоя коса длиною в сто локтей?

Рапунцель кивнула. Она уже начала привыкать к морщинкам своей бабушки, научилась смотреть сквозь них и теперь рассматривала скрытые за ними черты. Глаза бабушки были отражением ее собственных глаз. И нос. И уголки губ.

— Можно мне посмотреть на нее?

Рапунцель не поняла, о чем бабушка говорит. Джек скользнул ей за спину и помог снять волшебное колесо. Подняв его, он попросил косу размотаться. Колесо завертелось, и коса золотым холмом упала на пол.

Скай и Эдам стояли у камина, взявшись за руки. Грив молчал и не шевелился.

Бабушка и внучка жадно смотрели друг на друга через комнату. В горле у Рапунцель пересохло, она хотела что-то сказать, что-то спросить, но не могла выдавить из себя ни слова, глядя в синие глаза бабушки, пылающие огнем.

— Лотти! — выдохнула наконец та и покачнулась. — Моя внучка, моя Шарлотта.

Она резко и тяжело вздохнула, испугав Рапунцель. Из глаз ее потекли слезы, оставляя на морщинистых щеках странные следы. Она шагнула к Рапунцель, и та попыталась отступить, но было некуда. Бабушка обняла ее и прижала к себе с еще одним глубоким, страстным рыданием. Она держала и укачивала ее, повторяя:

 — Шарлотта, Шарлотта.

Рапунцель испугалась. Она понимала, что ее приезд много значит для бабушки, и надеялась почувствовать то же самое, но этого почему-то не случилось. Она попыталась отодвинуться, но в руках старой женщины оказалось намного больше сил, чем можно было представить. Рапунцель повернулась к Джеку, который смотрел на них с грустью, и воскликнула:

— Я не понимаю! Кто такая Шарлотта?

— Ты! — ответил он.

Бабушка отступила назад и взяла ее за руку. Пожатие было сильным и неприятным.

— Мама хотела назвать тебя Шарлоттой, — сказал она сквозь слезы, сбегающие по морщинистым щекам. — Она говорила, что если будет девочка, то они назовут ее Лотти. А родись ты мальчиком, тебя бы назвали Ремом в честь папы. Бедная моя доченька. Она так и не смогла дать тебе имя.

— Если ты так хотела меня увидеть, почему ты так несчастна? — спросила Рапунцель, пытаясь вырвать руку из морщинистых ладоней бабушки.

— Я еще никогда не была так счастлива! Моя Шарлотта…

— Перестань меня так называть! — Она выдернула руку. — Меня зовут Рапунцель.

Слезы почти перестали течь. Бабушка смотрела на Рапунцель пронзительно-голубыми глазами, и в них появилось новое выражение. Лучше бы она плакала, потому что в ее взгляде теперь плескалась жалость. Жалость и гнев.

— Мне нужно присесть, — сказала она. — Грив?

Грив помог ей опуститься в кресло-качалку. Она вытерла глаза платочком, и Грив перекинул ее длинные серебряные волосы через подлокотник. Их концы упали на пол. Теперь, рассмотрев бабушку как следует, Рапунцель не переставала удивляться своему с ней сходству. Так странно!

— Сядешь здесь, рядом со мной? — предложила бабушка.

Эдам принес стул из кухни. Присев, Рапунцель заметила Джека, который положил колесо для волос за диван и отступил к стене. Она хотела бы, чтобы он сейчас был рядом.

— Можно Джек тоже здесь сядет? — спросила она.

Бабушка посмотрела на Джека, тот выпрямился и, легко поклонившись, представился:

— Джек Байр с Фиолетовых гор. Я ее друг.

Рапунцель благодарно взглянула на него. Раньше ее единственным другом была Ведьма. Так приятно, что у нее появился еще один друг и он сейчас рядом.

— Хорошо, — согласилась бабушка. Тонкие пальцы, которыми она сжимала набалдашник трости, дрожали. Она следила за Джеком, пока он шел к дивану.

Эдам принес из кухни еще один стул, потом придвинул диван поближе, и все остальные устроились на нем. Джек сел на стул. В комнате было тихо, только дрова потрескивали в камине. Бабушка Рапунцель, не отрывая взгляда от внучки, вновь глубоко вздохнула и начала рассказ.

— Меня зовут Перл Тэттерсби. Я много раз репетировала речь, которую произнесу в тот момент, когда увижу тебя, но и представить не могла, что ты окажешься копией моей дочери. Извини, что напугала, но ты — это все, что осталось от Натали, и я так долго надеялась…  — Ее голос затих, но глаза смотрели прямо в глаза Рапунцель, когда Перл подняла трость и указала на Эдама. — Моя книга.

Эдам мгновенно вскочил, и его пальцы заскользили по обложкам книг на полках слева от камина. Задев непримечательную тонкую книжку с зеленой обложкой, он посильнее на нее надавил, и что-то легонько щелкнуло. Маленькая дверца, замаскированная под корешки нескольких книг, открылась, и Эдам засунул руку в спрятанный шкафчик. Он вытащил нечто, похожее на большой журнал для записей из грубой бумаги, заполненный так, что его обложка, казалось, вот-вот лопнет. Между страницами были заложены свитки, старые бумаги и мелкие предметы. Очень аккуратно Эдам передал книгу Перл Тэттерсби.

Она открыла ее. Рапунцель сидела на краю стула, не в состоянии отвести взгляда от потертой обложки и заполненных страниц. Это была книга о ней, та, которую она еще не читала, и ужасно хотелось схватить ее и прочитать. Понадобилась все сила воли, чтобы дождаться, пока бабушка откроет изящные очки, которые висели на длинной цепочке на ее шее, и умостит хрупкую оправу на переносице.

— Я всегда думала, что заказывать портрет Натти будет пустой тратой денег. Она была хорошенькой девочкой, но я не хотела, чтобы она выросла тщеславной, и, потом, я все равно видела ее каждый день. Зачем мне огромный портрет, написанный маслом? Ах, воспоминания... — Она открыла книгу, лежащую на коленях, и перевернула первую страницу. — Вот единственное доказательство вашего сходства, которое у меня есть. — Она протянула книгу Рапунцель. — Это незадолго до того, как они переехали.

Рапунцель взглянула в книгу, и ее сердце забилось в странном замедленном ритме, когда она увидела маленький акварельный портрет своей матери.

Это определенно была ее мать. Золотые волосы, смеющийся рот, яркие синие глаза. Усыпанные веснушками нос и щеки, круглый животик под просторным белым платьем. Она придерживала живот обеими руками, прислонившись к мужчине, который стоял за ее спиной. Он был необычайно хорош собой, широкоплечий и высокий, выше мамы Рапунцель. Волосы и глаза у него были темными, а зубы — белоснежными. Под рисунком стояла надпись «Натали и Ремулад Леру, лето 1072 года».

— Леру, — повторила Рапунцель, чтобы еще раз услышать, как звучит ее фамилия, и провела пальцами по лицу нарисованного мужчины. — Это мой отец?

— Ага, — сказала Перл. — Симпатичный парень. Умел и развлекаться, и работать, почему бы Натти в него не влюбиться. Он был старше, и за ним столько девчонок бегало. Я бы никогда не подумала, что он обратит внимание на Натти, этого щенка, который жаждал любви. С тех пор, как она достаточно подросла, чтобы ходить со мной в базарный день, Натти сохла по нему. А когда она достигла твоего возраста, — Перл замолчала, склонила голову и кивнула Рапунцель, — и ее красота расцвела, он тоже наконец ее заметил. Мне всегда казалось, что он ей не пара, хотя я понимала ее чувства. Он был самым привлекательным молодым человеком в Кленовой долине и мечтал добиться успеха в Желтой стране. Рем славился своими соусами, которые таяли во рту так же, как таяли девичьи сердца от его улыбки.

Мысль о том, что людские сердца могут таять, слегка обеспокоила Рапунцель, но Джек объяснил, что это всего лишь такое образное выражение. Перл внимательно посмотрела на Джека.

— После свадьбы, — продолжила она, вновь повернувшись к Рапунцель, — они жили здесь, со мной, пока Рем налаживал свое дело. Натти была на седьмом месяце, когда он сообщил нам «прекрасную новость». — Синие глаза Перл были холодны, как лед. — Он получил лицензию для работы в Рыночном парке Изобилии. «Одно из лучших мест!» — сказал он тогда. К северу от центра, на берегу реки. Но им нужно было выезжать немедля. Конечно, он и слышать не захотел о том, чтобы остаться здесь до следующего сезона. А Натти не захотела оставаться без него.