Но вот комиссар, отключившись от селектора, снова взялся за бумаги и сразу сказал Павлу, будто он и не прерывал разговора с ним:

— Ага. Значит, только и есть свет в окошке, что твой Каменщик. А двадцать тысяч, украденные у государства? Это так, второстепенное обстоятельство?

— Вы же сами говорили, Борис Константинович, что надо прежде всего сосредоточить усилия на…

— А я о чем, по-твоему, сейчас толкую? Распыляться велю, что ли?

Трудно было понять, то ли комиссар подтрунивал над молодым сотрудником, то ли выговаривал ему всерьез.

— Правильно, Калитин. Критикуй начальство.

— Да я, Борис Константинович…

— Точно. Я Борис Константинович, ты Павел Иванович. А как Каменщика величают? И того, кто сберкассу ограбил? Не знаем? Слушай, Калитин. Если правду толкуют насчет того, что с годами практики у сыщиков особая интуиция вырабатывается… В общем, сдается мне, ходил Каменщик возле сберкассы. Вот что!

Комиссар как-то изловчился незаметно взглянуть на своего явно озадаченного собеседника. Помолчал. Добавил:

— Насчет интуиции я тебе, конечно, ничего не навязываю. И ни на чем не настаиваю. Это самое распоследнее — уткнуться в заранее придуманную схему. Сколько версий возникнет, столько и разрабатывай. Но сберкасса — тоже версия. Сейчас разделаюсь с этой горой бумаг, пригласим полковника Соловьева и вникнем во все варианты.

Ничего неестественного или настораживающего не было в том, что работник угрозыска зачастил в меховой магазин. Так оно и должно быть — как же милиция может обходить вниманием место, где было совершено преступление.

— Как вы считаете, — спрашивал Кулешов товароведа Олега Анисимовича Коптяева, — если мы найдем одно из украденных манто и покажем вам, сможете узнать, что оно именно то, похищенное?

Старый товаровед, уже добрых три десятилетия занимавшийся мехами, смущенно покашлял для начала и односложно ответил:

— Отчего же.

— А по каким признакам вы бы это определили?

— Завиток особый. Только одна партия такая была. В торговом складе осталось несколько пальто. Извольте пройти, покажу.

Спустились в склад. Посмотрели. Петр продолжал допытываться.

— А кроме завитков? Нет ли еще чего такого, что как гвоздем прибило бы: ваша это шуба — и вся недолга?

— Пожалуйста, — товаровед пропустил Петра вперед, и они снова поднялись по деревянной лесенке в торговый зал. Олег Анисимович подошел к висящим вдоль стены на плечиках серым смушковым шубам. — Обратите внимание. Каждый товаровед по-своему прикрепляет товарную бирку. Я, как пальто осматриваю, ценник булавками под левым лацканом пришпиливаю. Раз ценник здесь находится, значит моя рука, манто мною осмотрено, и я в нем уверен: без брака, значит, полноценное.

— И что же?

— А то, что вор навряд ли булавки в завитках разыскивать станет: сорвет бирку с ценой — и все. А булавочки мои останутся.

— Вы полагаете?

— Будьте уверены. Булавка у нас длинная, тонкая, а маленькая, закругленная в петлю головка совсем в меху незаметна. Ее и знающий человек не сразу найдет. А уж тот, кому невдомек, и подавно.

— Хорошо бы…

Дотошный, с острым, внимательным взглядом старый товаровед все больше нравился Петру. Со своими мохнатыми, широкими, сросшимися в переносье бровями, колючим, исподлобья взглядом и привычкой все делать больше молчком, Олег Анисимович производил впечатление нелюдима. Но это было не так. Просто Олег Анисимович знал цену слову, зря его на ветер не бросал и, как обычно мастера очень высокой квалификации, истово соблюдал свое достоинство. «Не люблю зря суетиться», — сказал он Петру, когда они поближе познакомились. В торге о Коптяеве тоже говорили как о человеке вполне достойном доверия. С Олегом Анисимовичем вместе и отправился однажды Петр после закрытия магазина домой, заявив, что ему тоже в сторону Елоховской площади, где жил Коптяев.

— Погода терпимая. Что, если, Олег Анисимович, пару остановок мы с вами пешочком?

Товаровед промолчал. Но пошел рядом. Когда они уже были недалеко от сада Баумана, старший лейтенант сказал:

— Помогите нам, Олег Анисимович. Не все ясно кое с чем в магазине. Можем мы рассчитывать на вас?

— Раз спрашиваете, значит можете. Чего уж там. Не маленький. Понимаю, что не зря вокруг вьетесь. Какая такая надобность во мне?

— Надобность большущая. Как, по-вашему, не мог ли преступник иметь сообщника из числа тех, кто работает в магазине?

— Вам виднее.

— А вы как считаете?

Старый товаровед беззвучно пошевелил губами, словно репетировал то, что собирался вымолвить.

— Не знаю. Определенно сказать не могу.

— А не определенно? Насчет кого сомнения есть у вас?

— Не возьму греха на душу. Не выпытывайте. Зол я на него. А со зла и ангел чертом показаться может.

— Вы Федора Матвеевича Горлова имеете в виду?

Коптяев неожиданно остановился и недоумевающе-вопросительно взглянул на Петра.

— С чего вы взяли?

— Так вы сказали: «зол я на него». А «он» только один в магазине. Остальные «она».

— Вот оно что. Нет, за Федора Матвеевича опасаться нечего. Я его знаю без малого тридцать лет. И только одно доброе видят от него и люди и дело.

— Допустим. Тогда о ком же речь? И какие отношения могут быть у директора с Розой-продавщицей?

— С Розой? Тут грешок небольшой есть.

— А именно.

— Сноха она ему. Не надо бы, конечно, жену родного сына на работу принимать. Да так вышло. Никто об этом не знает. Фамилиями они разные. Сын вскорости, как женился, в армию пошел. Матвеич и задумал, чтобы сноха на глазах побольше была, взять ее в магазин ученицей.

— Так. А все же злы на кого вы, Олег Анисимович? Кто этот черт, который и ангел одновременно?

Олег Анисимович свернул в скверик возле больницы, смахнул снежок со скамейки, опустился на нее. Жестом пригласил Петра сесть рядом.

— Нелегко все это снова затрагивать, потому мы с Горловым, получается, опростоволосились дальше некуда. Но и утаить нельзя. Повадился к нам в последнее время в магазин инспектор торга Михаил Юрьевич Липский. То да се, об этом и другом разговоры заводит. Ловкий такой, оборотистый и хитрый, опасливый. Все так подбирал обстановку для разговора со мной да и с директором, чтобы кругом никого из посторонних не было. И настал такой момент, когда он прямо выложил:

«Хотите товар ходовой иметь? Желаете план выручки перевыполнять? Пожалуйста. Будете в передовых ходить и регулярно — как часы! — премию класть в карман. А я от этого тоже хочу иметь свой маленький «навар».

Предложил Липский махинацию, которую обнаружить было трудно, а ему она действительно могла давать приличные денежки. Надо было только некоторые первосортные манто оформлять вместе с Липским как бракованные, уцененные и продавать их только тем клиентам, которые будут приходить с приветом от него, Михаила Юрьевича.

— Мы его, этого комбинатора, выпроводили с Горловым из магазина чуть ли не взашей. Но заявлять никому о нашем разговоре не стали. И стыдно было, что он с нами посмел обсуждать такие дела. И, честно говоря, боялись, как бы нам не испортить отношения с торгом: Липский там числился в самых что ни на есть образцовых.

— Спасибо за сигнал. ОБХСС займется, несомненно, и Липским и его окружением в торге. А можно ли, Олег Анисимович, такой вывод из вашего рассказа сделать, что вы подразумеваете какую-то связь между Липским и вором-«меховщиком»? Что вы здесь могли бы нам подсказать?

— Подсказать ничего не могу. А наблюдения некоторые сообщу. Липского мы в магазине, сами понимаете, не жаловали. А с него как с гуся вода. Ходит к нам будто ни в чем не бывало. Посмеивается даже. Раньше заглядывал в магазин раз, от силы два раза в неделю. А перед ограблением наладил чуть ли не каждый день.

— Так. А еще что?

— Вы знаете, вор хватал пальто не подряд, не наобум. Почти совсем в темноте орудовал, при слабом освещении от уличных фонарей. А выбирал самые лучшие, самые дорогие манто, между прочим, висевшие, как правило, во втором ряду.