О поставленной Во проблеме или скорее о предложенном им выводе, безусловно, предстоит немало дискуссий и даже споров. Католик Ивлин Во по своим политическим взглядам консерватор. Он ни на чем не настаивает ни как писатель, ни как рассказчик, ни как художник. Он настолько объективно описывает влияние католицизма на жизнь семьи Марчмейнов, рассматривая его как бы глазами повествователя, не-католика, что истолковать его рассказ можно как немного язвительное свидетельство неверующего человека, столкнувшегося с совершенно новым для себя взглядом на жизнь и сильно им озадаченного. Он, по сути, говорит, что вера — это спасительная реакция того, кто ее имеет или имел когда-то; это едва ли, можно назвать пропагандой, хотя его непременно в ней обвинят. Будут также говорить, что его политический консерватизм проявляется в нежелании принять социальные изменения, что действительно верно; конец Брайдсхеда, по его мнению, заслуживает сожаления и наводит на дурные предчувствия, ибо он верит в «порядок» и непрерывность традиции. А более всего он верит в ответственность, которой так не хватало его классу, за что он беспощадно его обличал.

Однако, всем, кто не разделяет его религиозных либо политических взглядов, или даже тех и других, придется потратить немало времени на то, чтобы доказать, что они плохо повлияли на его литературный дар. Роман «Возвращение в Брайдсхед» — выдающееся достижение Ивлина Во.

Эдмунд Уилсон[223]

Блеск и нищета Ивлина Во. Рецензия на роман «Возвращение в Брайдсхед»

© Перевод А. Резникова

Новый роман Ивлина Во «Возвращение в Брайдсхед» стал для пишущего эти строки тяжелым ударом. Я всегда хвалил мистера Во[224], восхищался им и, когда начал читать «Возвращение в Брайдсхед», обрадовался, увидев, что он оставил свою знаменитую насмешливую манеру и вышел в другое измерение. Его новое произведение с подзаголовком «Духовные и светские заметки капитана Чарльза Райдера» — это так называемый серьезный роман в самом традиционном смысле слова со стихами во вступлении, где применяются сильнодействующие средства, что, казалось бы, многое обещает… Вся первая часть написана блестяще, отчасти в манере хорошо нам знакомого Ивлина Во, а отчасти новым чарующим стилем, близким к Скотту Фицджеральду и Комптону Маккензи. Он описывает время, прославленное этими старыми мастерами, но увиденное из мрачных, пожухших сороковых годов, и все былое — свобода, веселье и опьянение юности — кажется далеким и пафосным. Очень искусно описано знакомство главного героя с католической семьей; постепенно раскрывается ее странность, отличия от протестантской Англии. Ознакомившись с первой частью книги, читатель, привычный к стилю Ивлина Во, может подумать, что его любимый автор оперился и стал первоклассным романистом.

Но он жестоко разочаруется. Отказ Ивлина Во от комической условности, столь же важной для его предыдущих вещей, сколь и для драматургов периода Реставрации, влечет за собой губительные последствия. В этом более нормальном мире писатель уже не знает, куда идти. Недостаток здравого смысла перестает быть ценным качеством и ставит его в неловкое положение, а творческое воображение, привыкшее в его сатирической прозе временами работать над двухмерной карикатурой, а теперь призванное возбуждать страсти и энергию, рождает лишь романтические фантазии. Герой вступает в связь с замужней старшей дочерью Марчмейнов (совершенно искусственный персонаж), что приводит к банальности, которая напоминает адюльтеры начала XX века, с большой обстоятельностью описанные Голсуорси и другими писателями, заставлявшими нас переживать, проливая слезы над такими вещами, как «Темный цветок». По мере того как автору изменяет литературный вкус, его прекрасный слог тускнеет. Если первые главы он писал в лучшем своем стиле — ненавязчиво, точно, метко, то теперь опускается до таких досадных штампов, как «Облака сгущались, но гроза еще не разразилась». Или: «А годовой срок истекал, и тайна помолвки распространилась от доверенных подруг Джулии через доверенных подруг этих подруг, пока, наконец, точно круги по воде, добежавшие до топких берегов, не появились кое-какие намеки в печати». Шаблонные персонажи — искушенный аристократ и старая добрая няня, всегда присутствующие в книгах Во и вполне подходящие для буффонады, здесь совершенно неправдоподобны и утомительны. Последние сцены экстравагантны до абсурда, их нелепость была бы уместна в лучших произведениях Во, если бы, говорю это с горечью, они не замышлялись как нечто серьезное. Искушенный аристократ, оставив жену, отрекается от католической веры и на смертном одре отказывается от услуг священника, но в предсмертной агонии снова вспоминает о нем. Семья преклоняет колени, и находящийся тут же Чарльз делает то же самое. Как бы упорно он ни отстаивал свой протестантизм, его сопротивление сегодня сломлено. Он молится о том, чтобы старик принял святое причастие, и — подумать только — лорд Марчмейн осеняет себя крестным знамением! Перед смертью пэр произносит последний красноречивый монолог: «Тогда мы были рыцари, бароны после Азенкура, прочие титулы пришли с Георгами» и т. д., и т. п., и у читателя возникает неловкое чувство, что герой мистера Во пал на колени, возможно, не оттого, что умирающий перекрестился, а потому, что был поражен знатностью лорда Марчмейна, представителя одного из древнейших родов Англии.

Все дело в том, что снобизм мистера Во, до сих пор сдерживаемый его юмором, предстает здесь во всем своем неистовстве и бесстыдстве. В прежних романах, где нормы морали и вкуса оставались на заднем плане и просто подразумевались, уже проступало его восхищение старинной аристократией, разительно непохожей на современных выскочек. Здесь же выскочки довольно грубо спародированы, аристократы превратились в ничтожества, но культ высшей знати отправляется с такой экзальтированной торжественностью, что, в конце концов, создается впечатление, будто в книге это единственная и подлинная религия.

Тем не менее роман — настоящий католический памфлет. Все в семье Марчмейн, хотя и по-разному, уступают голосу веры и свидетельствуют о ее неувядаемой ценности, а герой-скептик, много язвивший и враждебно настроенный, становится верующим. Вновь открытая старая часовня передана в пользование военным, и «туда ходит на удивление много народа». Следует сказать, что я, возможно, недооцениваю значение этой книги, внятное другим читателям, поскольку не разделяю взглядов верующих католиков, однако никак не могу поверить в то, что автор рассказывает о подлинном религиозном опыте. В ранних романах Во всегда присутствовал важный элемент упрямого своеволия, приводившего к неразберихе и бесстыдству, что служило отличным материалом для писателя-сатирика. В его новой книге данная тема, выраженная совершенно недвусмысленно, звучит непривычно выспренно уже в начале романа: «ибо горячий ключ анархии, зарождаясь в глубинах, где не было ничего твердого, вырывался на солнце, играя всеми цветами радуги, и силе его порыва не могли противостоять даже скалы». Этот горячий ключ анархии, эту отчаянную неискупленную человечность нужно охладить и обуздать дисциплиной католической веры. Однако Ивлин Во, посчитав эту силу греховной, по-видимому, ее испугался: он не позволяет ей по-настоящему поднять голову — смело, яростно, радостно или ужасно, как позволил в других книгах. В результате, нам этого крайне не хватает, ибо пропало существенное качество писателя, и религия, призванная исправить это упущение, больше походит на обряд изгнания бесов и перестает быть силой духовного возрождения.