— Откуда вам известно, что Надя Туманова беременна?

Огнянникова снисходительно улыбнулась:

— Разве в райцентре есть секреты?

— И все-таки, кто вам сказал?

— Нормировщица из ПМК Тося Стрункина. Видимо, чтобы подзавести меня, недавно при встрече выдала новость: «Знаешь, Аннушка, Олег-то твой с Наденькой скоро собственной лялькой обзаведутся». — «Дай им бог двойню», — засмеялась я, а про себя сразу подумала, что Надя на стороне ляльку словила. Когда же по райцентру прошел слух, что Александр Васильевич Головчанский умер на даче Тумановых, мне совсем стало ясно, кто папочка Надиного ребенка.

— Кто же это? — словно не понял Антон.

— Товарищ Головчанский.

— Вы так уверенно говорите, будто видели Надю с Головчанским.

Огнянникова вспыхнула:

— Видеть их вместе я, конечно, не видела, но, поверьте, все было так, как говорю. Женщины, знаете, в интимных делах проницательнее мужчин.

— И, по вашему мнению, Олег Туманов догадывался, что ребенок не его?

— Почему догадывался? Олег прекрасно это знал. Ну, как, скажите, не знать, если врач прямо ему заявил: «Надеяться, молодой человек, не на что. Время упущено, и никакая медицина вам уже не поможет. Хотите иметь в семье ребенка — обращайтесь в Дом малютки».

«Так вот почему Туманов, узнав о беременности жены, целую неделю ходил злым», — подумал Антон и спросил:

— Как же, в таком случае, Надя решилась?..

— По-моему, она ничего не знала. Олег скрывал свою беду. Даже когда мы разводились, умолял меня никому об этом не рассказывать… — Огнянникова, чуть пригубив чашку с чаем, опустила глаза. — Признаться, иногда на людях я позировала, мол, сама не захотела с Олегом жить, но о его беде слова не сболтнула. И Олег, к чести его сказать, сплетен обо мне не распространял. Если в райцентре про меня что-то дурное и говорилось, так это женщины языки чесали. Они считают меня красавицей, ну и, вполне понятно, завидуют… А чему, спрашивается, завидовать? Знаете, как в песне поется: «Не родись красивой, а родись счастливой». Вот счастье-то мне и не светит.

— Да, с такими перелетными птицами, как Хачик Алексанян, семейное счастье построить нелегко, — будто к слову сказал Бирюков.

В глазах Огнянниковой мелькнуло неподдельное изумление:

— Вот действительно, злые языки страшнее пистолета. Уже Алексаняна приплели. Не скрою, нынче весной Хачик привез мне из Еревана сапоги и, как всякий нахал высшей категории, стал требовать за услугу любезности. Зачастил в гости, но каждый раз убирался отсюда несолоно хлебавши…

Антон все больше склонялся к тому, что Огнянникова не такая «отпетая» и легкомысленная женщина, какой ее представили супруги Стрункины. Разумеется, не каждое слово Анны Леонидовны следовало принимать на веру. В оценке фактов она могла допускать субъективность и несколько позировать. Но как бы там ни было, Огнянникова никого не поливала грязью, а спокойно говорила то, что думала, о чем, видимо, уже размышляла заранее. Характерно, что высказанное ею предположение насчет беременности Нади Тумановой соответствовало действительности. Отсюда напрашивался вывод: Анна Леонидовна не лишена наблюдательности и умеет мыслить логически. Стараясь убедиться в ее искренности, Антон спросил:

— Аня, вы кому-нибудь говорили, что Головчанские живут не по средствам?

Огнянникова усмехнулась.

— Меня абсолютно не интересуют чужие средства. Был как-то разговор с Софьей Георгиевной. Она похвасталась, что купили новенькую «Волгу», а я удивилась: «Откуда у вас такие сумасшедшие деньги?»

— В самом деле, откуда?

— Кто их знает. Когда я секретарила в ПМК, Софья Георгиевна не каждый день выдавала Головчанскому на папиросы, а теперь, видите, как роскошно зажили.

— Алексанян о Головчанском не рассказывал?

— Хвастался, что закадычный его друг.

— С женой Головчанский мирно жил?

— Меня это не интересовало. Знаю, что Софья Георгиевна ревнива до умопомрачения.

— А как человек, что она собой представляет?

— Из тех людей, о которых говорят: «Из грязи да в князи». Выросла в деревне, а делать ничего не умеет. Барыню изображает. Домработница, тетя Дуся, приходит, чтобы в квартире прибрать, белье выстирать и все такое. Олега Туманова в лакея превратила. То Олежек за молоком в магазин едет, то Руслана в садик да из садика везет. Теперь, наверное, в школу возил бы мальчика, если бы Головчанский не умер.

Когда Бирюков перевел разговор к супругам Стрункиным, на щеке Огнянниковой появилась улыбчивая ямочка:

— Юморная пара… Тося безобидная болтушка, а Иван Тимофеевич законник. Он, наверное, даже спит в обнимку с журналом «Человек и закон». Простодушен, как не знаю кто.

— Не знаете, из-за чего Стрункин уволился из ПМК?

— Говорил, что надоело в лакеях быть у Головчанского, а на самом деле не знаю, из-за чего. — Огнянникова поскучнела. — Вот этот законник Иван Тимофеевич и развел нас с Тумановым. Сказал Олегу, будто видел у кого-то мою неприличную фотографию. Олег впервые в жизни взбунтовался.

— Он поверил Стрункину на слово?

— Олег доверчивый… К тому же в ПМК все знали, что Стрункин напраслину болтать не станет.

— Как Стрункин к вам относился?

— Плохо… Был уверен, что наши отношения с Головчанским значительно ближе, чем служебные. Только, честно скажу, ошибался Иван Тимофеевич.

Бирюков повертел в руках пустую чашку:

— Аня, кто, по вашему мнению, свел счеты с Головчанским?

Огнянникова шутливо загородилась руками:

— Избавьте, пожалуйста, меня от выводов. Я ведь из сплетен узнала о смерти Головчанского, а сплетни есть сплетни. Знаете, какая неприятность со мной приключилась… В пятницу днем я уехала в Новосибирск. Хотела провести отпуск в Прибалтике. Рейс самолета на Ригу вечерний. В аэропорту Толмачево подошла к кассе за билетом, хватилась — кошелька нет. Или обронила нечаянно, или карманники вытащили — не знаю. Триста рублей как не бывало. Что делать?.. Пришлось всю ночь загорать в аэропортовском вокзале, а в субботу вернуться домой. Куда без денег уедешь? Пропал теперь отпуск. — Красивое лицо Огнянниковой стало печальным. Она, словно раздумывая, помолчала. — Интересно, когда я в воскресенье услышала в магазине о смерти Головчанского, пришла домой и позвонила Софье Георгиевне. Хотела выразить соболезнование. Ой, вы бы слышали, как она раскричалась… От стыда сгореть можно. Странная женщина…

Участковый инспектор милиции Сергей Акимович Порохов из всех времен года пуще всего не любил лето. И вовсе не потому, что не переносил крымскую жару, а совсем по другой причине. Как только начинался курортный сезон, в маленькую Николаевку, прилепившуюся на самой кромке Черноморского побережья, устремлялось такое несметное количество «дикарей», что ни в поселке, ни на пляже яблоку упасть было негде.

В противовес своей взрывной фамилии Сергей Акимович был на редкость не взрывным человеком. Перешагнув пятидесятилетие, он так раздался вширь, что петли форменного пиджака едва-едва застегивались на пуговицы. Ходил медленно, с одышкой. Говорил, не повышая голоса, коротко. Прежде чем взяться за порученное дело, тяжело вздыхал, независимо от того, трудное или пустяковое предстояло сделать, долго раздумывал. Но уж, когда, обдумав задание, Порохов принимался за его выполнение, можно было гарантировать, как шутили в отделе, что «знак качества» обеспечен.

Вот как раз этот участковый без особых затруднений и отыскал на николаевской почте оригинал телеграммы номер 245, отправленной в Новосибирскую область. А через несколько дней Порохов снова был вызван к начальству и, вздохнув, принялся читать служебную телеграмму, подписанную подполковником Гладышевым, с просьбой установить личность завхоза пансионата «Солнечный» Геворка Тиграновича Алексаняна и выяснить его связи с Александром Васильевичем Головчанским, который в августе прошлого года у него отдыхал. Порохов дважды перечитал текст, посмотрел на начальника отдела и со вздохом сказал: