— Да знаю я Геворка Тиграновича.
— Ну и как он? — спросил начальник.
— Хороший мужик… Участник войны… Орденоносец…
— Что его может связывать с этим… Головчанским?
— Надо поговорить…
— Только, Акимыч, основательно поговори. Подумай, как лучше сделать, чтобы все тонкости выяснить.
— Подумаю.
Порохов неторопливо положил телеграмму в старенькую трофейную планшетку и вышел из отдела. На улице огляделся, постоял. До пансионата «Солнечный» надо было идти добрых два километра, а дом Геворка Тиграновича находился на самом берегу моря, недалеко от поселкового базарчика. Участковый посмотрел на часы — рабочий день кончался. «Ни к чему топать до «Солнечного». Дома поговорю с Алексаняном», — подумал Сергей Акимович и вразвалочку зашагал по поселку.
Небольшой кирпичный домик Алексаняна вместе с летней пристройкой утопал в зелени сада. За низким забором старая черноволосая армянка собирала в плетеную корзину переспевшие сливы. Участковый остановился у калитки. Передохнул и поздоровался:
— Здравствуйте, Сильвия Оганесовна.
Старуха обернулась на голос, близоруко сощурила глаза.
— Сергей Акимович?.. — И обрадовалась: — Заходи, дорогой гость, заходи!
— Хозяин с работы не вернулся? — открывая калитку, спросил Порохов.
— Скоро вернется, скоро! Почему редким гостем стал, Сергей Акимович? Почему не проведываешь пожилых людей?
Порохов, стараясь укрыться от солнца, прошел в увитую виноградной лозой беседку, сел в тени. Положил на скамейку рядом с собою форменную фуражку, вытер большущим носовым платком потное лицо и лишь после этого ответил:
— Дела покоя не дают, Сильвия Оганесовна.
Старуха села возле участкового:
— Ох, мужчины, мужчины… Геворк тоже в делах и в делах. Третий год пенсию получает. Говорю, зачем нам деньги? Сиди дома, работай в саду. Не слушает. В пансионат на работу ходит, нервничает там…
— Приезжих гостей в этом году нет? — задал пробный вопрос участковый.
— Нет, Сергей Акимович, пока нет.
— Скучно вдвоем?
— Скучно! И не вдвоем — одна целыми днями…
— Никто не обещает приехать?
— Прошлогодний гость обещается, но пока нет.
— Это кто?
— Нашего Хачика друг-товарищ из Сибири. Погреться хочет на солнце.
— Хачик опять там?
— Опять там, опять там. Большие деньги зарабатывает. Говорю, зачем тебе деньги? Работай в Николаевке. Не слушает. Каждую весну улетает в Сибирь.
— Гость один обещается?
— Прошлое лето с женщиной приезжал. В этом году не знаю, с кем приедет.
— Хороший человек?
— Очень хороший, очень. — Старуха многозначительно подняла указательный палец. — Большой начальник!.. Красивый мужчина, с женщиной ласковый был, нас с Геворком, как родных, уважал.
— Женщина кто, жена?
— Не знаю, Сергей Акимович, не знаю. Если жена, то первый год живут. На втором году мужья так уже не радуются женам, как Саша радовался.
— Сашей его зовут?
— Сашей, Сашей… Александром Васильевичем…
— А женщину?..
— Женщину… Любушкой называл. Красивая молодая женщина, веселая.
— Богато гости жили?
— Богато! В Симферополь, в Ялту, в Евпаторию на такси катались. Рассказывали, в театры там ходили, в дорогих ресторанах кушали. А почему не кушать? У большого начальника — большие деньги…
Хлопнула калитка. В ограду вошел седой, похожий на состарившегося борца мужчина в светлом костюме с тремя рядами орденских колодочек на пиджаке. Он подошел к беседке и угрожающе нахмурился:
— Кто моей Сильвии сердце разбивает?.. Ты, участковый? Думаешь, дорогой, если на десять лет моложе старого Геворка, то Сильвия тебя полюбит?.. — И захохотал, протянул участковому крепкую смуглую руку. — Здравствуй, дорогой Сергей Акимович! Почему так долго не приходил проведывать стариков? Зазнался?..
— Здравствуй, Геворк Тигранович, — отвечая на рукопожатие, сказал участковый. — Ты все такой же. Годы тебя не старят.
Алексанян сел рядом с Пороховым. Повернулся к жене, подмигнул:
— Надо угощать гостя, а?..
— Надо, надо, — согласилась та и засеменила из беседки к дому.
Участковый вздохнул:
— Как жизнь, Геворк Тигранович?
— Говорят, как зебра, Сергей Акимович, бело-черными полосками. Последний сезон в пансионате дорабатываю. Ухожу на отдых. Устал, понимаешь, заведовать хозяйством. Одно надо, другое надо, третье надо! Бросаю все. За садом начну ухаживать, фрукты на рынок понесу.
— Не усидишь ведь в саду.
— Усижу, дорогой! — Алексанян сверкнул в улыбке белыми зубами. — Говори прямо, Сергей Акимович, по делу пришел или захотелось душевно поговорить со стариками, стакан домашнего вина выпить?
Порохов носовым платком промокнул лоб:
— Мимо проходил… Вижу, Сильвия Оганесовна сливы собирает. Передохнуть присел. О прошлогоднем госте разговорились…
— О госте? О каком госте?
— Об Александре Васильевиче Головчанском.
— Э-э-э! Хороший человек, веселый! Скоро опять приедет.
— Слышал, он уже у тебя…
— Где такой слух поймал?
— Да, говорят, телеграмму он из Николаевки жене отбил, что долетел сюда благополучно.
Алексанян поднес к губам палец:
— По секрету: телеграмму я отправил… Понимаешь, Саша меня попросил, письмо прислал. В том письме была вложена готовая телеграмма…
Участковый опять приложил платок ко лбу. Равнодушно сказал:
— Обманываешь, Геворк Тигранович.
— Сергей Акимович! — воскликнул Алексанян. — Зачем порядочному человеку обманывать старого друга?.. Я принесу тебе конверт с письмом!
— Неси.
Алексанян поднялся со скамейки, вышел из беседки и скоро вернулся с распечатанным почтовым конвертом. Подавая его участковому, обиженно сказал:
— Читай, если на слово не веришь…
Участковый вздохнул, неторопливо вытащил из конверта небольшой исписанный листок.
«Родной Геворк Тигранович! Путевку в пансионат раздобыл, но приеду на недельку позднее. К этому письму прилагаю написанную телеграмму. Отнеси, пожалуйста, ее в Николаевке на почту вечером 1 сентября, в субботу. Не спутай число и время — вечером! Это надо сделать, чтобы не беспокоились домашние, так как мне обязательно надо на несколько дней вместо Крыма заглянуть в другое место. Будь другом, выполни мою просьбу, не подведи. В долгу не останусь. Приеду опять с Лапушкой. Она тоже низко кланяется вам с Сильвией Оганесовной».
Письмо было подписано размашистым длинным росчерком, начинавшимся буквами «Гол…».
Порохов пристально оглядел листок со всех сторон, словно хотел обнаружить на нем что-то тайное. Посмотрев на Алексаняна, спросил:
— «Лапушка» кто?
— Жена.
— Какая она из себя?
— Приезжала светлая, уехала загоревшая.
— Волосы, глаза какие?
— Красивые волосы, белые. Глаза?.. Глаза, дорогой, не рассмотрел. Вечерами встречались, после работы. Гости, понимаешь, во времянке жили. — Алексанян показал на летнюю пристройку. — Хорошо жили. Саша говорил, что это жена. Зачем мне глаза ее было рассматривать?
— Гусар он, твой гость, — нахмуренно проговорил участковый. — Когда с женами отдыхать едут, домой «успокоительных» телеграмм не отбивают. Как «Лапушку» зовут?
— Лапушкой.
— Нет у русских такого имени. Может, Любушкой?..
Алексанян тряхнул седыми кудрями:
— Лапушкой Саша ее называл, больше никак. А Любушкой моя Сильвия называла…
— Как ты с ним познакомился, Геворк Тигранович?
— Хачик, когда весной улетал в Сибирь, сказал, что его начальник летом приедет. Пожалуйста! Знаешь армянский обычай — встречай гостя как родного… — Алексанян придвинулся к участковому, понизил голос: — Плохое случилось, Сергей Акимович? Не скрывай от старого друга.
— Ищут твоего друга. Пропал он.
— Что ты, дорогой, говори-и-ишь? — тревожно округлив глаза, шепотом протянул Алексанян. — Куда пропал? Когда?..
— В том и вопрос. Хачик давно его знает?
— Три лета у Александра Васильевича работает. Рассказывал, очень хороший начальник, душевный. Ох, Хачик, мудрец Хачик… Думаешь, мой сын с плохим человеком подружился?..
