А что же тело? Его физическая смерть, кажется, была краткой; повреждения оказались минимальными. Гематомы на голове потенциально могли иметь последствия; я сделала себе заметку этим заняться. Остальные сводились только к боли и совершенно меня не беспокоили.

Я сплела пальцы и вывернула ладони, щелкнув суставами – вызвав бешеный поток данных. Отозвались кончики пальцев, потянулись сухожилия, уши зарегистрировали энергичный щелчок хряща, левый большой палец и левое запястье светились, как бенгальский огонь, требуя вмешательства.

– Не мучь ее.

Это Да Ся. Срывающимся голосом.

Я недоуменно повернулась к ней. Новый поток, новый каскад данных. Тонкие переплетения смыслов, полученных считыванием выражения ее лица: это самая увлекательная задача, которую мне когда-либо доводилось решать. О, это было восхитительно – чувствовать, как мои новые умения просматривают память о каждом разе, когда я видела ее лицо, выстраивают базу данных, оттачивают технику. Люблю отточенную технику.

Но сейчас я прочитать ее не смогла.

– Что ты имеешь в виду?

– А как же рука? – Она тронула мне локоть. – Ты сказала, она сломана.

– Я не об этом. Что ты имела в виду, когда сказала «ее»?

Она помедлила и ответила:

– Грету.

– Я и есть Грета.

Я действительно была Гретой. Полной копией ее воспоминаний, носящей ее тело – по крайней мере, на настоящий момент. В сущности, единственное затруднение состояло в том, что органические структуры памяти еще сохранялись (по крайней мере, частично). База данных пролистывала свой каталог зафиксированных выражений лица Да Ся, ища совпадение с нынешним (неподвижность рта, расширение глаз). Но одновременно с этим из мутных пучин сознания – раздробленного сканированием, трепещущего, как только что вылупившаяся бабочка, – поднимались другие воспоминания. Лицо Да Ся.

Этот образ… Он пришел от… от Греты. Я и есть Грета.

– Я и есть Грета, – повторила я.

Да Ся прижала руку к моей щеке.

– Нет, ты не Грета.

Она повернулась и вышла из комнаты.

Элиан замешкался.

– А ты… Я хотел сказать, с тобой все в порядке?

– Конечно, – сказала я.

– В настоящий момент опасность для нее минимальна, – подал голос Талис. – Ты тоже иди, вместе с Зи.

– Не указывайте мне, что делать, – огрызнулся Элиан.

Но вышел, вместе с Зи.

Я, недоуменно моргая, смотрела на Талиса, который, недоуменно моргая, смотрел на меня. Это что, семафор? Код? Я не могла расшифровать его.

– У тебя идет кровь.

Талис натянул кривую улыбку и что-то достал из кармана. Это была салфетка в маленьком пакетике. Он разорвал обертку и стер кровь от компрессионных повреждений, оставленных винтами «лимба».

– Антисептики, коагулянты, – пояснил он. – Всякая химия, ускоряющая заживление.

– Жжется.

Он шикнул на меня и сказал:

– Да. Знаю.

– Итак, опасность для меня минимальна?

Я не боялась. Хотя, пожалуй, следовало – моя база данных снабжала меня полным каталогом смертей ВЛ первой волны.

– В настоящий момент, – снова сказал Талис.

База данных согласилась: статистически, исторически, любое разрушение, если произойдет, то, скорее всего, позже. «Отслаивание». Интересно, что его вызывает?

Талис нахмурился, глядя на меня.

– Не беспокойся сейчас об этом.

Я повиновалась, причем с легкостью.

– Помоги мне спуститься, – попросила я. – Хочу все осмотреть.

За пределами серой комнаты мир сверкал красками, которые я только начинала различать. Информационные наложения казались бесконечными в своем богатстве. Это было…

Наверное, ослепительно. Даже коридор, который никогда не казался мне интересным, был переполнен информацией, сиянием виртуального света. Как рождественская елка.

Органический ум шептал о парче, украшенной цветами, о пунше с шампанским и камерах интервьюеров. Кошмар.

Ребра ощущали непривычное давление.

Когда я сделала следующий шаг, балансирующий комплекс, отвечающий за поддержание динамического равновесия, отказал. Я покачнулась и упала на четвереньки.

Талис присел рядом со мной:

– Голова кружится?

– Нет.

Это было не головокружение. Коленные чашечки сообщили о силе удара, существенной, но не приведшей к повреждению. Смешно подумать, что когда-то это было сообщением о боли. Я попыталась встать, но восстановить равновесие снова не вышло.

– Закрой глаза. – Голос Талиса был мягок.

Я повиновалась. Грета повиновалась. Что-то внутри меня было радо закрыть это «я».

– Вот так, – сказал Талис. – Если уменьшить количество стимулов, станет легче. Помни об этом. И не бойся.

– Я не боюсь.

– Держи глаза закрытыми и вставай.

Я встала.

– Теперь несколько шагов.

Я прошла несколько шагов.

– Почувствовала?

– Я – бегающая кукушка.

– Вот умница.

Я открыла глаза. Мы стояли у двери мизерикордии (от позднелатинского «misericors», что означает «исполненный сострадания»; существительное, «комната в монастыре, где действуют послабления монастырскому уставу» или «небольшой кинжал, которым наносят смертельный удар раненому противнику»). Там стояла Зи, прижавшись к Элиану. Он обнял ее одной рукой. Они смотрели на нас. И загораживали проход.

У Талиса расширились глаза. Он быстро подошел к ним и плечом отодвинул в сторону. В дверях он остановился.

База данных, перебиравшая список погибших виртуальных личностей, выдала мне человеческие имена двоих, которые выжили.

Майкл Талис.

И Амброз Девалера.

Талис посмотрел на лежащие на спине останки аббата и сказал:

– Вот как.

Я видела лимбическую реакцию[23] Талиса – частота сердечных сокращений возрастала, проводимость кожи увеличивалась. Я не понимала, почему он это допускает, и не могла сообразить, что это означало.

– Почему мне никто не напомнил?! – сказал он капризным тоном, словно речь шла о просроченной библиотечной книге.

– Он просил нас не напоминать, – сказал Элиан.

– Ага, и ты, конечно же, его послушался, – огрызнулся ВЛ. – Просто для разнообразия.

– Что будем делать?

Да Ся, как всегда, проявляла практичность. Аббат управлял обителью. Теперь он мертв. Он предполагал передать управление обителью мне, но я не готова была взвалить на себя эту работу. Во всяком случае, она казалась мне скучной.

– Хмм. – Лимбическая реакция Талиса ослабевала. – Я вызвал сюда Лебединых Всадников, забрать меня и Грету в Красные горы. Могу одного выделить.

Я оглянулась на аббата. Он лежал, как брошенная игрушка. Такая тонкая работа – грустно видеть сломанной столь искусно сделанную машину. У Талиса фиксировался прилив температуры, психогальваническая реакция – неужели? Неужели это горе?

– Кого-то… – Зи замялась, – из людей?

– Ну, как сказать, – ответил Талис, теребя ухо. – Более или менее.

Да Ся и Элиан посмотрели на меня.

– Грета, – окликнул Талис. – Тебе надо поспать.

Я глянула вверх, на гаснущее небо, и внутрь, на часы.

– Разве уже поздно?

– День был длинный, – протянул Элиан.

Моя база данных сравнила это растянутое произнесение с предыдущими примерами и обозначила как защитную реакцию / обиду / гнев, хотя я не очень поняла, почему он обижен / разгневан. Его подруга (Грета) испытывала боль и подвергалась опасности, но теперь-то все в порядке.

– Не слишком поздно, – уточнил Талис. – Но тем не менее.

– Хорошо. – Я повернулась и пошла к себе в келью.

– Сходите с ней, – тихо сказал Талис.

Ему никто не ответил.

– Один из вас. Мне не важно кто. Можете с ней не об щаться, но один из вас пусть находится при ней. Если начнет кричать, позовите меня.

Я помнила, как Грета размышляла, умеет ли Талис спать, а потом, нужен ли Талису сон. В дни, последовавшие за моей смертью, я узнала: сон нужен телу. Грете сейчас были необходимы долгие периоды сна, чтобы улеглась встряска, которую серая комната нанесла органическому мозгу. Механизм, используемый телом для такого восстановления, – это, конечно, сон.