И беседовал с Талисом в глубине своего непостижимого сознания.

И ведь сказано в Изречениях: «Эти Дети – мои».

Мы стояли у кратера в молчании, дрожа, несмотря на жару. Потом отправились обратно в обитель. Элиана нигде не было видно.

Позже в новостных распечатках я прочла, что Талис потребовал от грохотчиков крови за вмешательство в чужие дела и что семья постановила выдать не Ханну, а ту пожилую женщину.

Своими детьми жертвуют только короли.

Элиана нам все еще не верну ли, а ожидавшееся наказание подоспело на следующий день. Как обычно, оно оказалось довольно простым. Не открывались окна. Атта попробовал раз-другой, потом повернулся к нам и красноречиво пожал плечами. Дверь класса задвинулась сама по себе.

Значит, на сей раз это будет жара. Не обжигающий жар и странный дым кратера – не то, чего мы боялись, – но тем не менее жара. Что ж. Такое мы уже переживали. Когда в класс, шаркая, вошел брат Дельта, температура уже поползла вверх. Без предисловий он пустился в рассуждения о роли ритуала в сдерживании войн.

В каком-то смысле война – всего лишь ритуал: магическое претворение крови в золото, нефть или воду. Существовали целые культуры, чье понимание войны не слишком отличалось от их понимания религии или спорта. Цветочные войны ацтеков, например, были ритуалом, который длился веками, и целью его было получить пленников для религиозных жертвоприношений. Когда пришли испанцы, они сочли ацтеков дикарями, поскольку цветочные войны не заканчивались массовыми смертями.

Причудливые представления о дикости.

Талис откинул нас назад к ацтекам, настаивая, например, на ограничении дальности стрельбы оружия ста ярдами. «Я говорю про всякие пистолеты с арбалетами, – гласили Изречения. – Черт побери, верните мечи – это было круто! Если жаждете крови, так пусть у вас руки будут в ней по локоть».

Класс медленно раскалялся, а мы тем временем обсуждали эмоциональные различия между ощущением рукопашного боя и тем, что когда-то называли «оправдание высотой» – возможность для пилотов и операторов дронов убивать десятки тысяч людей, не сталкиваясь с необходимостью смотреть им всем в глаза. Что из этого бо́льшая дикость?

Первое правило войны, данное Талисом: «Добавьте индивидуальности».

У меня от жары вспотели ладони. Я вытерла их о колени.

Ритуализация войны – неисчерпаемая тема. Лекция продолжалась несколько часов – все утро. Жара надвигалась на нас, как прилив. Да Ся подтянула под себя ноги и села в полулотос. Похоже, это не помогало.

Прозвенели колокола, но брат Дельта даже не сделал паузы. Мы видели, как младшие дети вереницей текут на улицу, а он продолжал разговор, особо остановившись на заложниках. Токугава Иэясу, первый из династии сёгунов Токугава в Японии, провел детство, будучи заложником. В молодости князь Влад Цепеш-Колосажатель и его брат содержались в качестве заложников у оттоманского султана, чтобы гарантировать тому лояльность их отца.

– О да, – сказал Грего. – И так удачно все вышло. А как Колосажателя история его помнит лишь потому, что он изобрел шашлык.

– Правда? – спросил Хан.

Атта – родом из тех же краев, что и Влад, – едва не взорвался.

– А ну хватит! – рявкнула Тэнди. – Прекратите, это не смешно.

Она вся блестела от пота и все время посматривала на пустую парту Элиана, словно желала прожечь ее взглядом. На парту влез надзиратель и уселся на столешнице. Тэнди отвернулась. Второй надзиратель устроился на потолке, и еще пара замерла у двери.

Шутки затихли.

Жара усиливалась.

Брат Дельта вызвал меня отвечать про римскую традицию взятия заложников, а она была богатой. Римляне брали заложников толпами – например, тысячу детей благородных семейств ахейцев в ходе войны с Персеем Македонским. В числе этих заложников оказался историк Полибий, чей отец…

Но я вдруг почувствовала, что дышу ртом, пытаясь охла диться. Полибий, который…

Не вспомнить.

Атта протер рукавом запотевшее окно и пососал мокрый манжет. Солнце ушло к западу и сейчас светило прямо на парту ему и Грегори. Грего порозовел, на коже у него резко проступили капилляры. В глазах поочередно мелькали свет и тень – Грего едва удерживался, чтобы не потерять сознание.

Через расчистившуюся полоску на окне я смотрела, как двенадцати-тринадцатилетние сваливают в кучу перезрелые цукини на корм козам. В тот день, когда козы откажутся есть цукини, нам, людям, придется оставить свои иллюзии господства над сельскохозяйственном миром. Кабачки одержат победу.

На секунду я живо представила себе мировую войну кабачков.

Жара. Начинаю отключаться.

– Заложники… – сказал брат Дельта, и тут Грего упал в обморок.

Атта – он был тихоней, но не дурачком – быстрее всех нас сообразил и среагировал быстрее всех, за исключением стремительной, грациозной Зи. Атта соскользнул со стула и подхватил Грего, пока тот падал. Он уложил тело на пол, перед партами. Верх самуэ у Грегори так намок от пота, что оставил на сером каменном полу темный след. Грего выглядел так…

– Сядь, Атта, – сказал брат Дельта.

Атта не сел. Он опустился на корточки рядом с Грего, держа его вялую руку и нащупывая большим пальцем пульс. Как долго это будет продолжаться? Пока мы все не окажемся на полу? А Грего – продержится до того момента? Хан тоже сползал со стула, прижав кулак ко рту. На лице у него был написан неприкрытый ужас, словно Грего на глазах у нас умирал.

Умирал. Но не станут же они…

Я встала.

И почувствовала, что все глаза смотрят на меня.

– Брат Дельта…

Наш учитель повернул ко мне экран, а затем и корпус. Брат Дельта не расширил иконки глаз, как сделал бы аббат. Он сфокусировался на мне, и в нем не было ничего человеческого.

– Грета, – произнесла железка.

– Это необходимо прекратить.

Дельта щелкнул.

– Грета, пожалуйста, сядь на место.

Рядом с моим локтем начал медленно подниматься надзиратель, сидевший на парте Элиана.

– Это необходимо прекратить!

Я была слишком потрясена, мне было слишком жарко и меня слишком мутило, чтобы придумывать что-то другое. Но и садиться я не стала. Я стояла не шевелясь, хотя надзиратель шагнул ко мне – щелк-щелк-щелк.

И вдруг вокруг меня оказалось море звуков. Стулья скрежетали по камню, рвалась ткань.

Да Ся, Тэнди, Хан. Атта с трудом поднялся с пола. Встали все – все. Одновременно, все до единого.

– Дети, – сказал брат Дельта.

И опять – ни поджатых губ, ни расширившихся глаз. Минуту назад это пугало. А сейчас – все равно как получить выволочку от вешалки.

– Дети.

– Хватит! – отрезала Тэнди.

Она повернулась и быстро вышла из класса. Дверь перед ней отъехала и осталась открытой.

– Да Ся, – сказал брат Дельта, помолчав. – Будь любезна, пойди, пожалуйста, за Тэнди и посмотри, все ли с ней в порядке.

Да Ся кивнула и выбежала из класса, хлопая расстегнутыми рукавами. Она двигалась как персонаж мифа – словно крылатое существо.

Жара… У меня все кружилось перед глазами. Но дверь так и осталась открытой. По ногам потянул холодный воздух. Запотели окна.

– Садитесь, дети, – сказал Дельта.

Никто не сел.

– Дельта, мне кажется, достаточно.

Мы обернулись к дверям на голос. Это был аббат. Лицевой экран у него светился тускло, глаза были мягкими и задумчивыми.

– Дети, помогите, пожалуйста, мистеру Калвелису. Прозвенел ваш колокол к садовым работам.

Атта поднял Грего. И мы не поклонились. Мы просто вышли.

Хан и я пошли в сад. Атта нес на руках Грего.

У сарая была колонка: древний железный агрегат с остатками кроваво-красной краски. Мы накачали холодной и ржавой воды, мы пили и пили и не могли остановиться. Прямо руками плескали воду на Грего и постепенно, неведомо как, вернули его к жизни. Тогда мы устроили его в скудной тени у террасы. А потом – что еще оставалось делать? – пошли сажать чеснок.