— Рабов?

— Нет, не рабов! — Теперь уже Айреш де-Орнельяш начал раздражаться, повысив голос. — Ни о каком рабском труде речь не идет! И это коренным на самом деле образом отличается от гуманистического лицемерия англичан, озабоченных только торговой конкуренцией между их и нашими колониями. Вот над этим отличием вам и нужно было работать, рядом с англичанином. А не ставить на какое-то там совершенство мира, которого просто не существует — ни здесь, ни в Африке и ни в какой-либо другой колонии Их Грациознейшего Британского Величества! Вас просили проявить тонкость и благоразумие. Вам же подавай революцию, здесь и сейчас. А этот очарованный вами англичанин все ждал и ждал, когда же, наконец, свершится это ваше необыкновенное чудо!

Луиш-Бернарду в ужасе замер. Теперь он понимал, чего на самом деле от него хотели. И для того, чтобы он осознал, чего ожидают от его миссии, оказывается, нужно было, чтобы из Лиссабона приехал опытный политик, обладающий стратегическим мышлением в колониальных делах.

— В таком случае, сеньор министр, я думаю, мне остается только представить прошение об отставке, которое я прошу немедленно удовлетворить.

Айреш де-Орнельяш снял очки с чуть запотевшими от влажности воздуха стеклами, дыхнул на них и начал медленно протирать платком, который до этого достал из кармана своего кремового пиджака.

— Послушайте меня, молодой человек. Я буду предельно откровенен. Мы имеем дело с очень серьезной проблемой, решить которую совсем не просто. Однако это не повод для того, чтобы я пожелал уволить или унизить вас. Я не приму вашей отставки, потому что она ничего не решит и ничего не изменит к лучшему, ни для вас, ни для нас. Для вас это будет означать позорное поражение. Нам уже будет бесполезно искать кого-либо, кто смог бы заменить вас с этого момента и до конца года. Он вряд ли окажется в лучшем положении, чем вы, для того, чтобы повлиять на то, чтобы доклад сеньора Джемисона нанес наименьший ущерб нашим интересам и оставил бы нам дополнительный шанс для переговоров и достижения компромисса. Ваша миссия не закончена, хотя она находится на грани краха, и я даю вам последнюю возможность, чтобы вы попытались минимизировать его.

— Я сомневаюсь, сеньор министр, что я как-то смогу повлиять на выводы сеньора Джемисона…

— Может быть, нет, а может, и да. Нынешний визит Наследного принца стал большим политическим успехом, во многом благодаря вам. В колонии это добавляет вам очков, даже среди ваших противников, а кроме этого, является дополнительным международным козырем и для нас. И данную небольшую возможность для маневра вы все еще могли бы использовать — если, конечно, вы сумеете выстроить с Джемисоном отношения, которые были бы адекватны ситуации.

Луиш-Бернарду теперь слушал его с особым вниманием: министр совсем не глуп. Не исключено, что сейчас он собирается предложить ему выход, который он отвергнет лишь из-за собственного высокомерия.

— Какие отношения вы имеете в виду, Ваше Превосходительство?

— Вас не обидит, если я отвечу откровенно?

— Мне уже нечего терять, сеньор министр.

— Есть, есть. Но лучше вам будет это услышать, в любом случае. Я понимаю, что вы, воспитанный и образованный человек, вкусивший блеска и комфорта лиссабонской жизни, оказавшись здесь, в этой зеленой пустыне, завели дружбу и даже близко подружились с единственным человеком, чей уровень, как вы посчитали, соответствует вашему. То, что он представляет интересы, которые противоположны нашим, это даже не помеха. Наоборот, так сказать, соблазнить, увлечь собой консула, которого Англия направила сюда, строя против нас козни, по всей видимости, — хорошая политика.

— А что же тогда оказалось неправильным?

— А неправильным оказалось то, мой дорогой губернатор, что вы не ограничились тем, что соблазнили консула. Вы также соблазнили, и уже в прямом смысле, его красавицу-жену.

На лице Луиша-Бернарду не дрогнул ни один мускул. Он лишь позволил министру продолжить то, что уже больше напоминало ситуацию, когда рассерженный отец бранит за что-то своего нерадивого сына.

— Сделав это, вы превратили своего друга в недруга, врага. Я только что разговаривал с ним и могу вам это гарантировать. Скоро вы поймете, почему, вместо того, чтобы пустить вам пулю в лоб, что обернулось бы в итоге, несмотря ни на что, достойным завершением жизни во имя любви, он предпочел угрожать мне отчетом, который нанесет опустошающий урон не только нашим общим интересам, но и вашей личной карьере.

Луиш-Бернарду, еще недавно входивший в этот кабинет, будучи охваченным гневом и решимостью действовать, теперь, после разговора с министром, выходил отсюда, как разбойник, что попал в устроенную им же самим западню. Чувствуя тяжесть во всем теле, он предпочел сдаться здесь, на милость министра, в полумраке этих четырех стен, чем сделать это перед всем миром, при свете дня:

— И что же, Ваше Превосходительство, вы предлагаете мне делать?

— Осуществить вашу миссию до конца, в соответствии с тем, что вы обещали королю. Продолжить защищать перед поселенцами то, что вы считаете справедливым и правильным. Поддерживать с вашим бывшим другом, сеньором Джемисоном, честные, как мужчина с мужчиной, отношения и позволить ему, облеченному собственным долгом и моральными обязательствами, отчитаться о существующих фактах, а не о собственных ощущениях, принимать решения, основанные на здравом смысле, а не на постоянном внутреннем раздражении.

Час спустя Луиш-Бернарду уже находился на деревянном мостике, служившем пристанью для города и всего острова. Он прощался с министром, принцем и остальными пятью членами делегации, посещавшей африканские колонии. Во время посадки Дон Луиш-Филипе тронул его за плечо и сказал:

— Сеньор губернатор, я расскажу отцу об исключительном гостеприимстве, которые вы оказали нам здесь на Сан-Томе и Принсипи. Уверен, что он будет благодарен и рад тому, что не ошибся, доверив вам эту сложную управленческую работу. От имени Португалии я хочу поблагодарить вас за то, что вы справились с возложенной на вас задачей и даже превзошли наши ожидания в эти исторические для нашей страны дни, когда впервые за прошедшие более, чем сто лет, член королевской семьи посетил национальные заморские провинции.

Луиш-Бернарду в очередной раз восхитился тем, насколько молодо, почти ребенком выглядел принц: несмотря на то, что речь его вполне соответствовала его возрасту и образованию, которое он получал от гувернанток чуть ли не с пеленок, все это очень контрастировало с его детским лицом, которое было преисполнено искренней благодарности за предоставленные ему несколько дней настоящего праздника.

— Ваше Высочество, это я, от имени всех жителей островов, благодарю Вас за подаренную нам незабываемую честь, а также за огромную радость, которую и Вы сами наблюдали воочию. Я непомерно горд тем, что превратности моей судьбы и планы Вашего отца и моего Короля уготовили для меня, губернатора Сан-Томе и Принсипи, эту честь принимать здесь Ваше Высочество. Прошу Вас по возвращении передать Его Величеству, что не проходит и дня без того, чтобы я не вспоминал о нашем с ним разговоре в Вила-Висоза и о порученной мне тогда миссии.

— Я обязательно передам ваши слова. Обещаю.

Дон Луиш-Филипе обменялся с губернатором крепким рукопожатием. Затем, подняв руку, он в последний раз помахал собравшимся, поднялся по трапу на борт и, так же, как и ранее по прибытии, сел к рулю и приказал отдать швартовые. Айреш де-Орнельяш помахал губернатору уже из шлюпки, слегка наклонив голову и сделав едва заметный для остальных жест, который Луиш-Бернарду воспринял как ободряющий. Тем и завершились эти три адских дня.

Луиш-Бернарду оставался на причале еще какое-то время, наблюдая, как «Африка» маневрирует прежде, чем направиться в открытое море. Солнце уже начинало садиться за горизонт, когда черно-белый корабль лег на курс, выходя из залива, издал три громких гудка и двинулся в сторону заката, в объятия ночного океана. Губернатор стоял так до самого конца, один, еще более одинокий, чем когда-либо, ощущая себя единственным живым существом на этом острове, который будто неожиданно опустел, предоставив ему, посреди этого забытья и одиночества, искать следы, оставленные Энн, дабы не погибнуть от безумия.