Оставляю блесну, подсаживаюсь поближе к супруге и предлагаю отозваться ершам… И ерши отзываются — и снова, как вчера вечером, наперегонки они кидаются к моей мормышке. Затем клев вдруг разом прекращается — и почти тут же сторожок ударом резко опускается вниз — окунь!.. Окунь один единственный… Тишина… И снова ерши, ерши и ерши… Потом снова вдруг все разом стихает, снова вместо ершей откуда-то явившийся вполне приличный окунь, а за окунем снова ерши и ерши.

Супруга тоже добывает ершей. Они лежат у нее на снегу возле лунки, а окуней она прячет в пакет. Я пристаю к ней: как дела? И слышу в ответ: берет понемногу… И все… Пакет с окунями хитрая рыбачка мне не показывает.

Третий день на льду… Сосед сманивает нас отправиться на снегоходе подальше, за хорошей рыбой… Я надеюсь, что мы попадем к тем самым островам, что маячат на горизонте и не дают мне покоя. Но, увы, — мы останавливаемся еще в начале задуманного мною пути. Хозяин снегохода указывает место, где сверлить лунку. Сверлит и сам. Долго подергивает удильником блесну, но ничего не получает в ответ. В моей лунке, указанной старожилом, тоже ничего нет. Мы оставляем снегоход и его владельца и по кислому снегу бредем к своим лункам, к своим ершам…

Вокруг хмарь — солнце даже не угадывается на небе. Но ветер стих. Сыро и неуютно на льду, хотя совсем тепло — и все-таки это не та погода для настоящего весеннего льда. Но окуни все равно постукивают и по блесне, и по мормышке, а в знакомой нам лунке безотказно берет насадку тот же пузатый ерш-кулечик, набитый под завязку икрой.

Дома считаем оставшиеся дни… В понедельник поймали хариуса, во вторник крутились возле лунки с ершами. В среду попытались путешествовать на снегоходе… Остается еще три дня…

Четверг такой же пасмурный, гнилой, как и вчерашний день. Все вокруг совсем расплылось. И теперь мы вспоминаем о своих лыжах, чтобы добраться до озера — здесь по дороге были сугробы, через которые упорные рыбачки давно пробили стежку-дорожку. Но сегодня сугробы сели и дорожка, как говорится в таких случаях, пала — нога тут же глубоко проваливается в сырой снег и пробраться через такие сугробы можно теперь только на лыжах.

Ничего особенного в четверг не произошло — увы, по такой погоде сдвинуться с прежних мест не удалось — не уйдешь далеко. Надеялся найти еще хариуса, добыл приличных окуней, но хариуса нигде нет… Может, этих немного нервных рыб тоже как-то угнетает недобрая погода…

К утру пятницы является мороз. О морозе заранее рассказало нам вечернее солнце: хмарь с запада над лесом вдруг разошлась, и перед нашими окнами встало красное-красное солнце — таким закатное солнце бывает только перед морозом.

Утром вместо вчерашнего кислого снега-каши крепкий ледяной наст. Прочная дорога теперь по всему озеру — кати себе, как по паркету. И мы уходим все дальше и дальше от берега, идем чуть в стороне от камней, поднявших на себе тяжелые пласты льда… Что-то подсказывает мне, что именно здесь надо остановиться — вокруг никаких примет: ни следов человека, ни старых лунок.

Мороз пока не собирается отступать и вода в лунках тут же стягивается ледяной коркой. Эту корку все время теребишь, отгоняешь ее в сторону от лески-волоска. Небольшая мормышка-клопик покачивается, подпрыгивает там внизу, возле дна…Пока ничего. Снова играет и играет мормышка, и вдруг удар и рывок в сторону — точно так же, как тот, самый первый мой хариус по весеннему льду. И точно так же, оказавшись у самой лунки, он втыкается головой в ее ледяную стенку, встает поперек и никак не желает подняться ко мне… Немного выжидаю, даю красавцу одуматься, а там и поднимаю его из воды… Он и вправду красив. Красив всем: и статью, и пером-веером, и темно-голубым глубоким светом своей одежды,

Хариусов больше нет. Нет и в этой лунке, и в соседней. Будто сам водяной царь, онежский водяник, сразу распорядился выдать мне в качестве дани только два таких подарка: один — в начале, а другой под конец нашего визита в его онежское царство. Так и есть — окуней водяник соизволил мне отпускать, а вот хариусов больше — ни-ни.

Возвращаюсь к супруге. Она упорно с утра до полудня высиживает возле одной единственной лунки — и в пакете у нее очень приличные окуни… Вот и делай вывод, что лучше: бегать за теми же окунями по всему озеру или сидеть и ждать, когда они сами к тебе подойдут. На этот раз моя подруга-рыболов отвечает на эти вопросы явно в свою пользу. Награду бы ей за успех…

И такую награду она получила на следующий день, но не от меня, а от кондопожских рыбаков, прибывших снова сюда вслед за своей неугомонной страстью.

Этот день был у нас последним днем на льду. Суббота. Завтра поезд увезет нас обратно в столицу… Суббота началась с такого же крутого мороза, что и предыдущий день, пятница. И также перед новым морозом закатное солнце горело перед нашими окнами красным-красным огнем.

Мороз, но на льду тихо — воздух, кажется, остановился, застыл…Я снова ухожу на поиски хариусов, а супруга упрямо садится на свою вчерашнюю лунку.

.

На обратном пути я нахожу свою боевую подругу в прежнем здравии и с успехом: в пакете у нее друг на друге тяжелые окуни, а рядом с пакетом чья-то зимняя удочка с катушкой — хорошая удочка с гибким кончиком, а у самого кончика лежит на пакете очень приличная блесна — именно такими блеснами и соблазняют здесь, на онежском льду, самую лучшую рыбу…

— Откуда у тебя удочка с блесной?

— Подарили люди, не то что ты…

А все произошло так… Прибыв на Пялемское Онего, кондопожские рыбачки все утро проходили по льду и никто из них ничего толком так и не поймал. А там заприметили давно сидящего возле одной лунки коллегу, наведались к нему и подивились — моя супруга, пока не ожидавшая меня, еще не успела убрать свой улов в пакет и, на снегу возле ее лунки красовались чудесные окуни…

Конечно, рыбаки подивились улову, а там и самой рыбачке, которую, как выяснилось вскоре, шут занес сюда аж из самой Москвы.

Поинтересовались, какой именно снастью она орудует и не выдержали — преподнесли ей в подарок удочку с отличной самодельной блесной… Мол, на эту блесну еще крупней рыбу поймаете.

Вот так радостно, счастливо и заканчивался наш последний день на льду моря Онего. И отправиться бы нам домой с подарком кондопожских рыбаков, с увесистыми окунями, добытыми напоследок. Но я задержался возле своей супруги, не увлек ее тут же домой, а принялся в соседней лунке проверять игру подаренной ей блесны. Видя, что я не тороплюсь пока домой, моя боевая подруга снова распустила свою снасть и кончиком удилища раза два приподняла со дна мормышку. И тут-то и произошло самое замечательное…

— Толя! Толя! Помоги!

Я не успел еще сообразить, какая именно помощь потребовалась вдруг от меня, как моя рыбачка опустила на лед свою удочку и горько произнесла:

— Какой сошел!..

И тут же снова схватила свою удочку и стала вытягивать из лунки леску.

Окунь, или только что сошедший с крючка, или еще какой такой же головач, сопровождавший до самой лунки своего собрата, позарившегося на мормышку, увидел этот самый темный комочек, опускавшийся из лунки, и тут же, почти подо льдом, схватил мормышку и сжал челюсти…

Я стоял рядом, не мешая удачливому рыболову ни словом, ни действиями.

Сейчас, сейчас рыбина покажется в лунке. И точно — она показалась. Здоровенная голова окуня еле-еле втиснулась в лунку… Еще какие-то секунды и… раскрыта пасть и оттуда выскочила та самая, удачливая мормышка, которая так пришлась по душе и моей супруге и Онежскому озеру… Мормышка выскочила на лед, а голова окуня исчезла, словно наваждение…

Так и есть — у мормышки разогнут крючок. Разогнул его, видимо, еще первый окунь-гигант, разогнул и убрался восвояси. Или же не убрался, а снова подхватил заинтересовавший его темный комочек теперь уже с разогнутым крючком…

Эта окуневая голова, занявшая собой всю лунку, эта раскрытая, как бездна, во всю ширину окуневая пасть долго еще терзали память моей супруги…Эта память об удивительной встрече на весеннем льду Пялемского Онего никуда не уходит от нас до сих пор. И конечно, новой весной мы снова собираемся на лед моря Онего, но на этот раз при мормышках с очень надежными крючками…