Вот так и устроена жизнь у наших голубых окуней: с первым парным июньским теплом всеми отрядами к мысам и лудам, с первыми холодами опять в глубину и только в самом конце последнего льда вырваться разом из глубин, чтобы снова уйти на глубину до нового парного летнего тепла…
Но кроме голубых окуней известны по нашим местам еще и зеленые окуни. Населяют они собой, как правило, озера поменьше, а главном помельче. Держатся они по большей части среди трава, и возможно, именно оттого и одеты они в зеленые латы, по которым четко обозначены черные полосы, идущие со спины до живота. И живот у этих зеленых окуней не белесый, как у наших голубых, а оранжевый, яркий. Словом, по сравнению с обитателями наших глубин эти хозяева мелководья и подводных зарослей куда нарядней, видней. Но вот беда, по разумению наших старушек-искусниц, эти зеленые окуни на вкус похуже наших голубых окуней, а потому для рыбного пирога-рыбника, а тем более приуроченного к какому-нибудь праздничному дню, эти самые старушки-старательницы просят меня изловить для них именно наших голубых окуней.
И вправду, уха из зеленых окуней, а тем более добытых в озерках-ламбушках, переживших на этот раз особо тяжелую зиму, когда на озеро вот-вот должен был придти замор-удушье, бывает далеко не так вкусна, как из окуней, обитающих в нашем, то же, наверное, голубом озере…
А в остальном, зеленые окуни живут почти так же, как и наши голубые…С началом парного тепла они также начинают жадно хватать любую предложенную им насадку, и надо сказать, самые крупные окуни, доставшиеся мне, были представителями именно этого зеленого племени. Это были чудесные рыбины, яркие, плотные, чем-то похожие в своей литой стати на лесного жителя-кабана — такое же упорство, такая же сила в движении, такое же нежелание считаться с чем-либо в своем пути- дороге.
Зеленые окуни так же, как и наши голубые, бушевали по своим озерка и ламбушкам до первых холодов, а там будто замирали, будто тоже начинали скатываться на глубину, хотя никаких таких глубин в ихних озерах обычно и не было… Где зимовали они? Где прятались от холодной и злой зимней тьмы?.
По зиме эти зеленые окуни обычно очень редко заявляли о себе, редко какие наши небольшие озера и ламбушки щедро одаривали рыбака и по первому льду — только одно наше озерко по имени Лемчево могло наградить человека, явившегося сюда с зимней блесной, и то только сразу после ледостава. И даже по весне, когда на нашем озере уже носились стаи голубых окуней, зеленые окуни, видимо, все еще переживали недавние зимние времена — по крайней мере мне редко выпадало счастье встретиться с этими рыбами по последнему льду.
Вот так мы и жили, зная почти все о своих голубых окунях и не очень далеко заглядывая в жизнь зеленых окуней…
Поняв до конца, что особая удача не ждет меня по весеннему льду на малых озерах и ламбушках, я оставил для себя только наше озеро, где по прежнему до самого последнего льда исследовал и исследовал наши глубины, где все также интересовались моей тяжелой мормышку все те же голубые окуни, лишь иногда уступая здесь место жадным до всего съестного небольшим налимам-минькам…Но признаюсь вам, промышлять на большой глубине такой миниатюрной снастью, как мормышка, не самое большое удовольствие, а потому я все время помнил, что у меня в шарабане, рядом с ходовой, глубинной снастью, всегда была и наше подмосковная «потешная» удочка-кружочек с лесочкой 0,1–0,08 миллиметров, и нет-нет да и заглядывал по скату с глубины чуть повыше к вершине луды… Ловишь, ловишь на семиметровой глубине, потягиваешь, потягиваешь оттуда окуньков, а там просверлишь лунку повыше и опустишь мормышку уже не на семь, а на шесть, а то и только на пять метров. На шести метрах окунь еще отзывается, а вот на пятиметровой глубине обычно ничего. Посидишь, посидишь тут, а там и рискнешь — засверлишься совсем высоко, над самой головой луды: три, два с половиной, а то и всего два метра…
Здесь хорошо чувствуешь дно. Дно — мелкая плиточка, кое-где густо закрытая шнурками-стебельками водяного мха. Часто эти шнурки-стебельки ухватывают крючок мормышки. Тогда приходится прикладывать усилие и стебелек обрывать… Сидишь над такой лункой, играешь мормышкой-крошкой, вспоминаешь, как когда-то на такую вот изящную снасть полавливал и неплохих окуньков, но это было далеко отсюда, будто в другой жизни… А здесь этой твоей снастью никто и не интересуется. Ну, и пусть. Посижу. Отдохну. Порадуюсь солнцу…
Солнце уже перевалило через зенит и медленно-медленно пошло вниз к нашей горе, к нашей деревушке. Вечером оно скроется за горой и наступят весенние парные сумерки, когда вода в лунке не замерзнет даже на ночь. Никуда не хочется идти. Не хочется даже двигаться. И удочка с мормышкой в руках так, для обстановки. И ты будто спишь-дремлешь. И лишь иногда качнешь чуть заметно сторожок: раз-раз-раз… И снова задремлешь… Раз-раз, но третий раз не получилось. Крючок за что-то зацепился на дне. Опять, наверное, шнурок-стебелек мха. Сейчас потяну и стебелек порвется. Но стебелек- шнурок вдруг ожил и неспешно пошел в сторону. На всякий случай легонько подсекаю. И тяжесть большой рыбы на крючке.
Вот оно особое чувство, которое достается рыболову с мормышкой, когда на его тончайшей снасти на малой глубине оказывается приличная рыбина!.. Это когда ловишь на шести-семи метрах, приличная рыба может походить из стороны в сторону, может потянуть за собой леску — лески много, она пружинит, амортизирует, да и леска не 0,08, а куда потолще. А тут все рядом, почти сразу подо льдом, и леска-то всего ничего — волосок…
Держу рыбу на гибком, тонком кончике удилища — кончик то глубоко вниз, то немного обратно вверх. Чувствую: рыба устает. Поднимаю удочку, осторожно беру пальцами леску… Вот-вот… И в лунке большущая голова окуня… Окунь на льду! Хорош! Ярко-зеленые латы, оранжевый живот. Красавец!
Постой — откуда? Это же самый настоящий зеленый окунь! Нет у нас таких в озере! Не встречал никогда!
Мормышка снова уходит в лунку, и снова почти тут же нет, не удар, все тот же зацеп за стебель водяного мха… И еще один зеленый красавец на льду. Правда, этот немного поменьше первого. Снова мормышка в лунке, и еще один гренадер в парадной форме зелено-оранжевого цвета достается мне
Четвертый, пятый, шестой зеленый окунь — но от раза к разу все меньше и меньше. И наконец, седьмой — самый последний… И все.
Кажется, что вся стая окуней, оказавшихся вдруг на самой вершине луды, теперь у тебя на льду… Как шли они: впереди вожак, дальше охотники, выстроившиеся по убывающей друг за другом — так и попались на твой крючок…
Жду еще встречи с взявшимися неизвестно откуда зелеными охотниками. Сверлю новые лунки и по вершине луды и по скатам, облавливаю все подходящие места… Пусто.
На следующий день с утра пораньше к счастливой луде и к счастливой лунке. Лунки не замерзли за ночь — пришло, наконец, богатое щедрое тепло… Вот-вот у моей лунки появится новый отряд зеленых окуней… Жду, но пока не нахожу ни зеленых, ни голубых охотников.
Солнце все выше и выше. Дальше сидеть на луде нет смысла — луда, как говорится, засвечена: прямые лучи солнца попадают в воду и в это время, что летом, что зимой, рыба с луды обычно уходит… Проверяю известную мне глубину: наш голубой окунь на месте. Возвращаюсь домой, пью чай и жду, когда солнце начнет скатываться с небосвода вниз, к нашей горе — тогда его лучи не будут прямо уходить в озеро, не будут засвечивать луду, и тогда снова рыба может выйти сюда, к вершине подводного всхолмления.
Я снова у своей лунки. Подо мной вчерашние два с небольшим метра воды. У меня в руках все та же «потешная» снасть. Мормышка чуть слышно постукивает по дну, и очень скоро точно такой же, как вчера, зацеп за водяной мох. И как вчера, первым на льду оказывается очень хороший и такой же зелено-оранжевый окунь. И снова за первым окунем-вожаком на льду еще один окунь поменьше, а там и третий зеленый красавец…и под конец совсем небольшой, но тоже зелено-оранжевый окунек. И опять вчерашняя мысль: мол, и на этот раз выловил всю стайку-отряд.
