Джигит воздел руки вверх, затем спустился со склона и присоединился к соплеменникам, вся группа скрылась в ведущем к реке другом тоннеле, так–же закрытом ветвями деревьев. Панкрат вздохнул, он подумал о том, что тоже, как и отец, нажил себе кровника, с которым придется повозиться основательно. А что тайное когда–нибудь станет явным, в этом сомнений быть не могло — слишком тесно жили друг с другом казаки и чечены. Он приладил винтовку между ногами, теперь о планах горцев и их маршруте ему стало известно из первых рук, когда вернется, нужно будет предупредить несущих службу на кордоне, чтобы в час намаза они не спешили трапезничать, а были готовы ко всему. Сейчас же объявилась возможность обойти их стороной, если они не надумали рассредоточить засады по всему берегу. Продвинувшись к водопаду, казак ладонями зачерпнул ледяной воды, омыл ею лицо и начал карабкаться на вершину скалы, необходимо было уточнить расположение сил противника, чтобы без приключений вернуться домой. Гора была невысокой, она представляла из себя массивный обломок от горной цепи, убегающей к ослепительно белым зимой и летом неприступным пикам. На верху между нагромождениями камней гулял жестокий ветер, заставивший поглубже натянуть папаху. Панкрат осмотрелся вокруг, внизу чернели крыши чеченских халуп, по улицам бродили старики, в пыли возились дети, за окраиной аула на лугу паслось стадо маленьких красноватых коров вперемежку с отарой овец. Он не знал, в какой сакле живет его возлюбленная и мучительно пытался отличить ее от остальных, крытых чаканом. Но все хаты были на одно лицо, даже печные трубы над ними представляли из себя равные конические воронки. Солнце перешло ту незримую черту, после которой ждать появления любимой у ручья представлялось бесполезным, скорее всего, в ауле или в ее семье произошло что–то из ряда вон выходящее. Казак покусал кончики усов, решил, что будет приходить к водопаду до тех пор, пока не выяснит причину. Он снова развернулся лицом к реке, с охотничей зоркостью отметил места, в которых спрятались чечены. Они не решались растянуться по берегу Терека, а старались держаться поближе друг к другу, проскочить сбоку такой засады не составляло больших проблем.
Панкрат собрался спускаться вниз, когда внимание привлек один из джигитов, он явно не желал сидеть в секрете, порываясь снова выйти на тропу к водопаду. Казак узнал в чечене двоюродного брата убитого им жениха Айсет, подивился чутью родственников, как две капли воды похожих друг на друга, вспомнил, как нелегко было ему управиться с первым. Медвежий выпестыш словно упреждал действия казака, успевая подготовиться к ним во всеоружии, его погубило лишь одно неверное движение. Вот и сейчас коротконогий, казалось, нутром ощущал, что за спиной у него прячется враг, не обращая внимания на подаваемые главарем знаки, он пропал в зарослях кустов. Казак засунул полы черкески за пояс и запрыгал по камням к основанию скалы. Квадратный джигит сам выбрал свою судьбу, оставалось помочь ему в этом выборе, тем более, что кровник все равно охотился бы за ним до конца своей жизни.
Под кроной мощного дуба сбоку тропы спокойно могло бы разместиться стадо диких свиней, наверное, по осени они наведывались сюда часто, потому что вокруг валялась только скрипучая скорлупа от желудей. Панкрат присел под стволом с замшелой корой, вытащил из ножен кинжал и прислушался. Где–то на подходе почудился звук осторожных шагов, видимо джигит, недавно прошедший этой дорогой, больше доверял собственной интуиции, нежели визуальным наблюдениям. Оценив во второй раз, с кем имеет дело, казак камышовой кошкой вскарабкался на зависшую над тропой толстую как дерево ветвь и постарался с нею слиться. Ждать появления чечена пришлось недолго, тот высунулся из–за кустарника, завертел короткой шеей вокруг, затем расставил ноги и замер на месте, не решаясь пойти дальше, у Панкрата закрались мысли о том, что так можно не добраться до дома. Если не получится убить противника сразу, его соплеменники мигом окажутся здесь, и тогда жизнь будет зависеть только от его величества случая. Между тем, квадратный джигит подергал горбатым носом, оторвав маленькие глазки от кустов по бокам дороги, поводил ими по ветвям деревьев. Казак затаил дыхание, он вспомнил, как когда–то с батякой они ставили силки на волка, а потом спрятались в буреломе и начали ждать. Зверь объявился быстро, потому что в тех местах чувствовал себя хозяином. Огромный волчара с подпалинами на мощной груди вел себя точно так–же, хотя ветер дул в обратную от него сторону. Не позарившись на свежие куски мяса, матерый хищник ушел своей дорогой и лишь года два спустя батяка достал его из ружья, но времени на того волка он тогда потратил достаточно.
Сейчас ситуация напоминала воспоминания из далекого детства, Панкрат из последних сил старался удержаться на суку, руки и ноги у него взялись обволакиваться немотой, во рту пересохло от напряжения. Он уже хотел вытащить из–за спины пистолет и пулей сразить чуткого врага, вознамерившегося поворачивать назад, благо, расстояния до него было саженей пять с небольшим, когда из чащи вдруг прошумела крыльями над тропой крупная птица. Панкрат носком сапога уперся в развилку ветки, с силой метнул кинжал в грудь проводившего птицу взглядом джигита. И сразу слетел с дерева, на ходу выдергивая из ножен шашку, в два прыжка очутился рядом с противником, так и не понявшим, что произошло. Голова двоюродного брата погибшего жениха Айсет чугунным горшком свалилась с плеч под ноги, вмялась в землю, на ней безуспешно пытались найти ответ на допущенную промашку маленькие настороженные глазки. Казак вцепился пальцами в черкеску врага, рывком отбросил его тело на обочину, он понимал, что тропа должна оставаться в первозданном виде. Ему удалось дотащить останки до рва и забросать их прошлогодними листьями, с трудом восстановив дыхание, он как зверь прислушался к лесным шорохам. Но короткая борьба не успела всполошить живность вокруг, шум от нее умер на том месте, на котором возник. Приладив оружие по местам, Панкрат тенью скрылся в зарослях, в этот раз ему было ведомо, каким путем попасть к себе домой.
Казаки на кордоне ожидали его появления с нетерпением, они с интересом следили за тем, как младший из Даргановых подбирается к чеченской девке. Разговоры вокруг этого дела не стихали с того момента, когда урядник поделился мыслями с другом Николкой. Впрочем, он только громко общался с товарищем, пересказывая тому свои похождения, а прислушивались все.
— Зря Панкратка затеялся с горянкой, не даст она ему покоя, как пить дать, — присмаливая вырезанную из корешка чинары трубку с табаком, рассуждал Игнашка. Свободные от службы станичники сидели кружком вокруг подвешенного над костром котелка с кипящей ухой, занимались мелким ремонтом боевого снаряжения. — Горобец, вон, позарился на ихнюю бабу и чуть жизни не лишился.
Служивые покосились на здорово постаревшего после парижского похода хорунжего Горобца, тот продолжал сдирать чешую вместе со шкурой с вяленного чебака, в ногах у него стояла полная вина чапура. Он отхлебывал из нее и принимался обсасывать светящиеся насквозь рыбьи крылышки.
— Зато теперь у Горобца пятеро сыновей–джигитов, и все как на подбор, — подал голос до сего момента молчавший Ермилка.
— Только где их искать, — ухмыльнулся в седые усы старый вояка Калина, подмигнул покосившемуся на него хорунжему. — То у ногаев лошадей воруют, то с чеченами в горах пропадают.
— Не дай бог на Шамилеву сторону переметнутся, придется грех на душу брать.
— Не перейдут, — спокойно возразил сослуживцам Горобец, он понимал серьезность затронутой ими темы. — А перекинутся, я им сам головы поснесу, таково мое слово и сыны о нем знают.
— Тогда поздно будет…
— А что-ж Панкратка с чеченкой завозился, своих скурех мало? — направил разговор в прежнее русло Гаврилка, предпочитавший службе на кордоне отсидки в секрете. — Они за ним как за красным жеребцом — табуном вилися.
— Дикая кровь взыграла, — добродушно засмеялся Калина. — Дед у него сам знаешь кем был, отец из Парижу француженку на Терек привез, и он решил норов показать.
