Безрассудность молодого повесы сгубила его, на скулах у казака расцвела ярость, с которой он рубил французов в капусту, к тому же вспомнились насмешки по поводу происхождения. Как только подпоручик ворвался под сень деревьев, Дарган пустил коня навстречу, взмахнув шашкой, выбил саблю из рук противника, заставил его заюлить глазами в поисках защиты. Ее не оказалось, вокруг закружился белый саван смерти. Дворянин вырвал из–за пояса пистолет, направил в грудь казаку, но и этот ход не принес результатов. Дарган нагайкой играючись подцепил оружие за дуло и дернул на себя. Он видел, как противник оделся в белую простынь, как сковал того смертельный ужас, но на его заросшем светлой щетиной лице жалости не отразилось. Подождав, пока подпоручик осмыслит роковую ошибку, казак со свистом рассек воздух клинком, подворачивая его так, чтобы над плечами не возвышалось даже малого выступа. Голова повесы дрогнула бровями, неспеша скатилась на землю. Дарган снял с пояса истекающего кровью всадника кожаный пенал со свинцовыми пулями, мешочек с порохом и пыжами, затем столкнул тело с седла, поймал за уздечку шарахнувшуюся было лошадь. За деревьями замелькали уланские мундиры с золотыми пуговицами, конники продолжали осторожно двигаться вперед. Он сделал из пистолета выстрел в воздух, рысью направился к следующей группе деревьев. Следовало поскорее замести следы, чтобы оторваться окончательно, хотя, он был уверен, что после всего, что произошло, уланы вряд ли посмеют углубляться в чащу.
Второй день путники без остановок двигались только вперед, солнце перевалило на другую половину небосклона, редкие перелески перешли в сумрачные дебри. Даргана заботила лишь одна мысль — поскорее пересечь границу с Россией, на просторах которой никто никогда никого не искал. Он давно осознал, что все дело заключалось в злосчастной кардинальской цепочке, если бы не она, вряд ли бы за ними гонялись. Но что совершилось, то совершилось, оставалось лишь добраться до Терека живыми и невредимыми, а там постараться доказать, что ни к кардиналу, ни тем более к королю Франции, они отношения не имеют. Намекнуть, что цепь возжелал выкупить богатый месье Месмезон из маленького городка под Парижем. Дарган представить не мог, что раритет вместе с медальоном давно передала безвозмездно своему родственнику молчащая рядом спутница и считал, что ищут их в том числе за драгоценности, которых оказалось достаточно в схроне на парижском подворе. Но если бы ему сказали, что кардинальская цепь с подвеской уже переданы по назначению, а искать их продолжают лишь по одной российской причине — по однажды посланному в войска указу, не всегда имеющему возврат, каким бы ни казался он чудным — он бы все осознал и успокоился.
Лес перешел в сухостой, под копытами лошадей зачавкала покрытая мхом сырая почва, дальше начиналось болото. Нужно было уходить из гиблого места. Окинув сумрачным взглядом унылую картину, Дарган уже тронул уздечку, чтобы завернуть лошадь назад, когда вдруг внимание привлек блеснувший из–за кочек угол то ли короба, то ли какого–то сундука. Он пригнулся к гриве, стремясь всмотреться получше, заметил успевшие позеленеть от водорослей похожие на человеческие фигуры.
— Месье Д, Арган, там это… экипаж, — насторожилась и спутница. Через мгновение она поправилась. — Но, но, там гренадьер…
— И ты увидала, — буркнул под нос казак, вытащил ногу из стремени. — Надо прощупать, может, в сундуке что имеется.
— Месье, земля мягкий, — воскликнула девушка.
— Вижу, да больно угол блестит, вроде как медный.
Он спрыгнул с седла, стараясь попадать сапогами на толстые сучья, направился к тому месту. Почва под подошвами задышала сильнее, вскоре она начала продавливаться, а следы заполняться грязью. Дарган изменил тактику, он принялся прыгать с кочки на кочку, руками помогая удерживать равновесие. Когда добрался до ствола почерневшей березы, возле которого выпирал предмет, дыхание у него перехватило. В солнечных лучах отблескивал угол окованного медью сундука, нижней частью ушедшего в болото, вокруг в странных позах по грудь увязли в жиже четверо французских гренадеров при оружии, кожа сползла с их лиц, обнажив белые черепа, руки тоже были объедены. Что они здесь делали и как попали в жуткую трясину, оставалось загадкой, как и то, почему не сумели выбраться отсюда. То ли пытались уберечь от наступающей русской армии штабные документы, то ли в сундуке была казна какой–нибудь из наполеоновских дивизий. Дарган решился приподнять крышку короба, каблук соскользнул с кочки, нога провалилась в болото по колено. Он едва успел выдернуть ее, уже без сапога, и вдруг понял, почему гренадеры навсегда остались здесь — под страхом быть заглоченными топью, они цепялись друг за друга, не давая возможности кому–то одному добраться до спасительного дерева до тех пор, пока не умерли своей смертью. Об этом свидетельствовали сомкнувшиеся на кителях пальцы. А болото засосало их по груди, передумав втягивать глубже. Казак мысленно вспомнил «отца и сына», но любопытство пересилило. Обломав сучья на березе, он сделал подобие кладей, прилег на них, острием шашки срубил на сундуке петлю вместе с замком и печатями вокруг. Рывком оторвал крышку от основы, сверху и правда оказались документы, но под бумагами горбились перевязанные шнурками мешочки. Дарган полоснул по материи лезвием, из разреза потекли золотые монеты, они заполнили углубления, проскользнули на дно сундука. Это было так неожиданно, что казак едва не поперхнулся слюной, он почему–то подумал, что в мешочках должны были быть ордена с медалями, ведь на них лежали документы.
— Софьюшка, посмотри, на что мы наткнулись, — обернувшись назад, громко закричал он.
— Золотой казна? — радостно откликнулась девушка. Она следила за действиями спутника с неослабевающим вниманием. — О, месье Д, Арган, давай сюда.
Перекинув на грудь заплечную сумку, казак положил в нее несколько мешочков и сразу почувствовал, что уйти с грузом ему не удастся, настил предательски хрустнул, погрузился в жижу на пару вершков. Оставалось одно, перетаскивать добро по частям. Дарган принялся делать челночные ходы, но и это оказалось нелегко. Кочки убегали из–под ног, норовили отпрыгнуть лягушками, приходилось пластаться во весь рост и по грязи ползти к твердому участку земли. Казак с трудом управился с тремя мешочками, на большее ни сил, ни желания уже не хватало. Заметив его состояние, девушка присоединила конец веревки к седлу лошади, вторым обвязалась сама и смело шагнула на тропу из ломких сучьев.
— Куда ты! — попытался было остановить Дарган. Поняв, что из затеи вряд ли что получится, бросился к лошади.
— Надо много ларжан, — засмеялась она.
— Ай да молодец! — поцокал языком казак. — Ни за что бы так не догадался.
— Аллюр труа кгреста, — подняла вверх сжатый кулак спутница.
Девушка дошла до настила, прилегла на него и заглянула в сундук. Она увидела документы, мешочки, но внимание привлекла бархатная подушечка в противоположном от них углу. Чтобы выдернуть ее из–под набитых монетами торбочек, нужно было потянуться через весь короб. Она оперлась о край, нащупала ворсистую шершавую материю, осторожно потащила ее на себя. Интуиция подсказывала, что все богатства сундука не стоят того, что скрывается под бархатом. Деревянный угол предательски просел, девушка сомкнула пальцы на подушке, ощутила, как расползлась по швам прогнившая ткань. Глаза зацепились за страшную картину, гренадеры зашевелились, показалось, они приготовились завопить ужасными голосами, чтобы она убиралась подобру–поздорову. Девушка едва удержалась от душераздирающего крика, он был бы не воплем страха, а выражением протеста, потому что богатства нужны не мертвым, они должны принадлежать живым. Усилием воли она заставила себя продвинуться вперед еще на чуток, захватила подушечку покрепче и продернула ее к краю короба. Место, на котором происходила сцена, с едва слышным всхлипом скакнуло вниз сразу на несколько вершков, зависло над пучиной на честном слове. Девушка продолжала выцарапывать куски материи из–под торбочек, разжать пальцы ее бы не заставило теперь даже чувство смертельной опасности. Она старалась перенести тяжесть тела на подобие настила, на котором лежала, но голова и грудь, а главное, рука, зависли над содержимым сундука, прибавляя ему лишнего весу. С неслышным шорохом бархат рассыпался окончательно, она успела почувствовать, как выскользнул из ладони твердый комочек, сверкнул гранями в груде бумаг. Лихорадочно разгребла остатки тлена, но под ним ничего не оказалось. Тогда она, пересиливая сковавший члены леденящий холод, прощупала углубления под мешочками, просунула ладонь между стеной сундука и его содержимым, камешек словно провалился сквозь дно.
