Бельский. Благоверный царь Иван Васильевич! Подозрительны Захарьины-Романовы, родня царевича и его придворные. С Новгородом Великим также у царевича Ивана Ивановича особые отношения. Юрьев-Романов из Новгорода в Литву сбежал, в пограничную крепость Оршу, к воеводе Кмиту. А служил тот Юрьев-Романов долго при наследнике главным оруженосцем. Также дядья Иван Иваныча – три Романова-Захарьина – на подозрении.

Иван (гневно). Проклятые изменники! Ты, Иван-сын, на дядей своих надеешься, на Романовых! Приведу тебе в пример Ахитофела, который, подобно твоим дядьям Романовым, подговаривал Авессалома на коварный заговор, против отца, и как сокрушительно рассыпался в прах их заговор благодаря одному старцу Хусее. Так было ране, так будет и теперь. (Кричит.) Их злобесные восстания рассеет сам Христос!

Бельский. Государь, розыск Бромлея положил начало второму новгородскому делу. Бромлей под пыткой на многих Романовых показал, а царевич хотел то скрыть.

Иван. Царевича от розыска устранить. Иван-сын, братьев твоих и приближенных отдам на казнь, а трон отдам не тебе, а инородцу! Родного дядю наследника Никиту Романовича не казнить, но ограбить.

Бельский. Государь, показал Бромлей также на боярина Федорова-Челяднина. Иные его на трон хотят. Также от него перехвачено письмо в Польшу, хочет мириться с Баторием.

Иван (гневно). Ах, коварный старец! И предки его таковы были. Предок сего Ивана Петровича спрятался после измены своей в челядне, да с тех пор именуются Федоровы-Челяднины. Издавна числятся они конюшими. Звание конюшего хочу ликвидировать. Годунов, подготовишь указ. Ясельничему чтоб подчинялась конюшня.

Годунов. Исполним, государь.

Иван. Чтоб не появлялся новый конюший, как Федоров-Челяднин, который вместо меня, царя, на трон хочет. Прежний конюший был хранителем трона и первым думным боярином. Ныне хай наименьший ясельничий конюшней ведает. Да и кравчий, и сокольничий, чтоб все подчинялись моему двору, поскольку опричнины ныне нет. Стольники, спальники, стряпчие, чтобы они мне подчинились, а то окружают меня бояре своими людьми для заговоров.

Годунов. Как велишь, то сделаем, государь.

Иван. Бывший мой любимец Бромлей перед смертью назвал заговорщиков из ближнего окружения моего, царя, а надежной военной опоры нет больше. И Малюта убит. (Ходит.) То помыслю добре, как спасать державу от внешней опасности и внутренних заговоров. Ныне держава еще в более трудном положении, нежели накануне опричнины. (Ходит.) А ежели решу отречься от престола, то передам трон, кому пожелаю. (Кричит.) Иноземцу передам! Ежели мнити почну по-истинному на сына своего, царевича Ивана Ивановича, о пожелании царствовать, и восхочу поставить ему препону, то нареку на великое княжество, кого пожелаю. (Кричит.) Татарина нареку! Помысли про то, Иван-сын! (Ходит.) Зверствую ли я?! Как же вы не можете понять, что властитель не должен ни зверствовать, ни бессловесно смириться. Апостол сказал: «К одним будьте милостивы, отличайте их, других же страхом спасайте, исторгая из огня». Так то святой апостол повелевает спасать страхом. Даже во времена благочестивых царей можно встретить много случаев жесточайших наказаний, ибо государь за государство в ответе. (Ходит.) Нагой, Истоме Шевригину переслать от меня письмо папе римскому. Написать, что я, московский царь, выражаю желание, чтоб папа приказал Баторию бросить союз с неверными и прекратить войну против христиан.

Нагой. Исполним, государь.

Иван. Ныне надобно создать сближение между Москвой и Римом, которому так старательно, упорно, уж не менее века сопротивляется Польша. Ведя переговоры с Римом, будем готовиться к войне с Польшей. Годунов, надо созвать в Москве Духовный собор, чтоб изыскать средства для продолжения войны.

Годунов. Обратимся к митрополиту, чтоб разослал иерархам известие о соборе.

Иван. Военных на собор не приглашать. В тех военных кругах господствует большое унынье. Также и заговору опасаться надобно.

Годунов. Сделаем, как велишь, государь.

Иван. Баторий да прочие в Европе называют меня кровавым тираном. То со слов Курбского и ему подобных изменников. Не желают понять, что я защищаю основные начала русской жизни: православие, самодержавие, народность. Во всяком случае, я борюсь за единство Русской земли, за ее могущество. Оттого так горька мне потеря вотчины моей Ливонии. Главной целью моей великой войны было открыть доступ к морю, вступить во всеевропейский обмен, занять положение в европейском мире. Но, замечу, страна прибалтийская Ливония и сама по себе представляет ценные владения. За двадцать лет мы, москвитяне, сумели там прочно утвердиться и обжиться, проявив искусство в деле обрусения, и православных церквей было немало построено в крае. Оттого так тяжек для нас, русских, за грехи наши исход из ливонской Прибалтики. (Уходит в сопровождении царевича Ивана.)

Митрополит Дионисий. Сей собор, совместный с Боярской думой, почнем по обыкновению с царской речи.

Иван. Святой отец митрополит Дионисий, скажу кратко: пущен слух о моем уходе в монастырь, да уж ведутся споры, кто сядет на трон, кто его займет. Я сей слух опровергать не буду. Знаете ли, издавна у меня тяга к монастырям и мысль о пострижении, уходе от мирского, мятежного и смятения. Среди темных и мрачных мыслей моих мысль о монастыре – то наибольший проблеск света Божьего. Потому не так давно повелел я некоторым из вас, братья, тайно собраться в одной из келий Кириллова, куда я сам явился. Был тогда с игуменом Никандром троицкий епископ Иона, ты, Феодосий, ты, Савва, а иных не помню. И в долгой беседе открыл я свое желание постричься в монахи, вы же мне описали суровую монашескую жизнь. И когда я услышал о той Божественной жизни, сразу же возрадовалось мое скверное сердце с окаянной душой, ибо я хоть и царь, но ведь человек, и как человек я, подобно иным, грешен. И, мысля о том, спросил я сам себя: что есть монастырь? И спрашиваю вас ныне о том, други: что есть монастырь? Скажи ты, митрополит Дионисий!

Дионисий. Монастырь, государь, есть удобное место для подвига личного душевного.

Иван. То правда. Однак время ныне на Руси, когда враги ополчились на нас. До личного ли духовного подвига? Вспомните иноков Пересвета и Ослябу, которых послал из Троицы на Куликово поле святой Сергий Радонежский. Не такое ли ныне время, когда не в монастырь идти надо – из монастыря на поле брани?

Архиепископ Иона. Государь милостивый, по Иосифу Волоцкому, монастырь есть проводник православия державного, сеятель в душах сомневающихся.