Нагой. Уж побережем, государь, наследника – царевича Дмитрия.

Годунов. Как о наследнике – младенце от своего брака ты, Нагой, говоришь, ежели есть сыны – наследники от брака царя первого, от благоверной царицы Анастасии, Иван да Федор.

Нагой. Не про то ныне говорю, Годунов. Все то мне ведомо. Лишь Богу единому что сотворится ведомо. Про радость цареву говорю о предстоящем рождении сына – царевича Дмитрия.

Мария Нагая. Государь мой любимый, как шла я к заутрене, то слыхала птиц, зовом голубей. Два глаголили меж собой: буде у господина нашего радость. Жена его ему родит сына, и нарекут ему имя Дмитрий.

Иван. Радость велика – рождение царских детей. Ты, Иван-сын, родился после усопшего первенца Дмитрия, а через два года родилась дочь Евдокия. Ты, Иван-сын, выжил, а дочь моя Евдокия за грехи мои умерла на третьем году жизни. Также Федор-сын родился слабеньким, хилым, его болезнь и злобны недруги истощили благоверную царицу Анастасьюшку. Не дожив до тридцати лет, умерла она, мыслю, опоена ядом от изменников, таких как Курбский. На похоронах благоверной царицы, голубки моей, а матери вашей, собралось множество народу православного. Был же о ней плач немалый, ибо милостива и беззлобна во всем была. И я, царь, на похоронах ея рыдал, и от великого стеснения и от жалости сердца едва держался на ногах. Однак неделю спустя после смерти Анастасьюшки отец мой святой митрополит Макарий и епископы обратились ко мне, царю, с ходатайством. Просили, чтоб я, царь, отложил скорбь и для христианских надежд женился ранее, а себе нужду не наводил.

Царевич Иван. Батюшка, при дворе царском и митрополичьем нас, Романовых, не хотели, надеясь, что родня новой царицы вытеснит из дворца нас, Романовых. Тот твой брак, батюшка, был скоропалителен. Не добившись успеха в Польше и Швеции, твои царские советники привели тебе невесту из Кабарды. Не то ли делается: не хотят ли нас, Романовых, вытеснить Нагие?

Иван (сердито). Ты, Иван-сын, подобно грешникам библейским, взялся рассуждать про наготу отца своего. Ты, сын мой – семя мое, семени ли про плод говорить? Изменники, такие как Курбский, упрекают меня в блуде. Я отвечу им откровенно и просто: «Буде молвите, что я о том натерпелся и чистоты не сохранил, то скажу, ибо все есть человецы». То ответ, что умершей благоверной моей царице Анастасии я, царь, начал яр быть и прелюбодей. Так же ответ и ныне дам: «Ибо все есть человецы». Я объявляю о праздновании двух браков: сына Федора с Ириной Годуновой и меня с Марией Нагой.

Царевич Иван. Батюшка, не про людское известье, про отечество мыслю. Пока ты, батюшка, празднуешь разом два брака, Баторий берет у тебя город за городом. Как бы, батюшка, торжества по поводу свадеб не заменились скорбью и унижением, когда ты, царь, узнаешь, что делается с твоим войском!

Иван (сердито). О, Иван-сын, то недоброжелатели мои мысли тебе вложили. А им – тезка их, дьявол! (Сердито кричит.) Ненавистник рода христианского дьявол мысль злую вложил!

Царевич Иван (тоже сердито). Батюшка, военные поражения подорвали престиж династии. Перед лицом вражеского нашествия ты, царь, медлишь и колеблешься, не решаясь бросить на чашу весов все силы и средства России, чтоб добиться изгнания врага из пределов страны. Наоборот, завел переговоры с безбожниками, с английскими еретиками, с австрийскими католиками, готовясь бежать из страны в случае опасности!

Иван (сердито). То дьявольская клевета изменников!

Царевич Иван. Нет, батюшка, в думе о том к прискорбью стало известно. Ливонская война показала, что Россия не может выиграть войну за Балтику без морского флота. Меж тем ты велел строить вместо морского флота речной. В окрестностях Вологды большие верфи, на которых строят английские корабельные мастера. Спущенные на воду большие плоскодоны предназначены для перевозки царской казны к северным морским портам, где казна будет перегружена на английские суда. Такое, батюшка, скрыть невозможно! То стало известно при моем, наследника, дворе и в Боярской думе. Малодушие твое, царя, производит самое дурное впечатление в государстве.

Иван. То от братьев твоих идет двоюродных и троюродных Романовых. Романовы хотят свою династию сделать вместо династии Калиты. Уж после прежней ссоры с тобой, Иваном, я, царь, заявил в присутствии бояр, духовенства и иноземцев, что намерен лишить тебя, нерадивого сына, права на трон да сделать наследником принца датского Магнуса.

Царевич Иван. Принц Магнус ныне изменил да перебежал к Баторию.

Иван (сердито). Иного найду! Охотников сесть на царское место много, а тебя, нерадивого, и братьев твоих Романовых не допущу! Казню твоих братьев и приближенных, а трон отдам не тебе, а инородцу! Так сделаю! Тебя ж, наследника, учить палкой буду! (Сильно бьет царевича Ивана палкой.)

Царевич Федор (кричит). Пресвятая Троица, помилуй нас!

Иван. Ежели учу брата твоего, Федор-сын, чего креститься и плакать?

Федор. Батюшка, в нужник хочу, живот ухватило.

Иван. Годунов, отведи царевича в нужник, да постой в сенях со свечой.

Годунов. Исполню, государь! И Ирина со мной будет.

Иван. Ты, Годунов, блюди сестру свою любезнейшую, девицу Ирину, невесту сына моего Федора!

Годунов. Уж будем блюсти, государь милостивый!

Иван. И ты, Нагой, блюди Марию Нагую, любезнейшую царицу мою, чтоб ей порухи никакой не было. А кто невежда неискусство какое почнет ей показывать, смерти предать!

Нагой. Потщимся, государь! (Мария Нагая кланяется царю и уходит.)

Иван. Ты, Иван-сын, помысли про отцовское ученье.

Царевич Иван. Помыслю, государь-батюшка. Если судить меня хочешь, то суди. Чем надо мной куражиться, то лучше суди.

Иван. Глуп ты, Иван-сын! Сколько б тебя, дурного, ни учил палкой, я никогда не помышлял и не помышляю о суде над тобой.

Царевич Федор (царевичу Ивану). О чем с батюшкой дрались? Не сведаю о чем?

Царевич Иван. Хил ты, Федор, и слабоумен!

Царевич Федор. Пресвятая Троица, помилуй нас! (Крестится и уходит с Годуновым и Ириной.)

Бельский. Государь милостивый, послы твои, коих к Баторию послал, приехали. С ними приехал посол Батория Венцлав Лопатинский.

Иван. Быстрей хай идут! (Входят русские послы, с ними посол Батория Венцлав Лопатинский. Послы кланяются.) Что привезли мне? Скажи ты, Евграф Пушкин!

Пушкин. Государь милостивый, ждали мы долго короля в Вильне, но когда король прибыл в Вильно, то с нами не захотел говорить, а велел возить нас за собой и общался с нами через панов, возил за войском под город Вильно, который взял Замойский. Потом на другие покоренные города. Сам Баторий осадил Великие Луки, и город был взят.

Иван (встревоженно). Великие Луки взяты?! Не измена ли? Сей город служил для нас, русских, складом военных припасов. Великие Луки уж не Ливония, а Россия, центр богатой и населенной русской области!

Бельский. Не иначе, изменой взял, государь, Великие Луки!

Царевич Иван. Стены Великих Лук ветхи и деревянны. Я о том говаривал.

Иван. И я там бывал. Стены там добры. Как большинство русских дубовых городов, Великие Луки окружены стеной, состоящей из дубовых бревен, меж которыми насыпана земля. Стены эти крепче полоцких и непроницаемы для раскаленных ядер, а польская артиллерия слабо может поддерживать канонаду. Не иначе, изменой взяли!

Пушкин. Гарнизон запросил капитуляции, когда один мазовецкий крестьянин поджег крепостную башню. Пока спорили об условиях сдачи, венгры ворвались в город, боясь, как бы добыча не досталась полякам, и устроили резню. Не было пощады никому. Перебили даже монахов, вышедших с крестным ходом.

Иван. Вот что сулит России Европа! А нас именуют варварами! Говорили ли вы, как велел, просили приостановить военные действия для заключения мира?