— Ну, вот, видишь… Вот ты три года в комсомоле. Чувствуешь и очень часто подсознательно, что ты все-таки впереди вот этих беспартийных. Вот поэтому нам нужно знать больше их… Мы же должны будем руководить. А как же, руководить, если сам знаешь не больше чем они. А отсюда и все остальное. Ведь ты благодаря политучебе скорее поймешь, почему так делается, а не иначе. Если ты будешь знать хорошо политическую экономию, то тебе легче будет узнать, как и почему происходит ряд явлений, мимо которых ты очень часто проходишь, не замечая, или не умея их объяснить.

— Это все верно, — вмешался сидящий на перилах Бугрин, — а все-таки на занятиях школы этого не говорят. Вот мы уселись здесь на лестнице и толкуем, как будто бы и веселей чем в школе… Да и понятней как-то. А там… скучно… руковод рассядется, положит ногу на ногу и «чешет» почти все два часа, а мы зеваем да на столе рисуем… Вот в чем дело-то. Вот почему ребята нейдут.

— Да в этом ты, пожалуй, прав… Не умеет у нас руковод как следует подать материал.

Никто на школу достаточного внимания не обращает. Некогда…

Занялись новыми формами работы… Ядра… Группы, а такое дело, как поднятие политической грамотности у ребят — «прохлопали»…

Некогда нам… Мы серьезными делами занимаемся. А это? Разве политучеба не серьезное дело? Не верно. Без политической грамотности, без уяснения основ политграмоты нельзя браться ни за одно дело. Без этого нельзя двигаться вперед. Без этого вся работа будет деляческой бесперспективной, узко-практической, ограниченной, а от такого делячества до обывательщины — один шаг.

У нас больше все на мелочи напирают. Мелочи — не плохо… Без них нельзя делать дела крупные… Они нужны как соль к супу. В каждом, пусть самом маленьком деле, нужна целевая установка…

Не плохо заниматься фотографией, но когда эта фотография заслонит комсомол, ячейку, тогда грош цена этому любительству. Понимаешь?

Больше всех лозунгом любительства был увлечен Костя-экономист. Это по его предложению ячейка провела совещание по обсуждению промфинплана электростанции. На совещании присутствовал почти весь техперсонал. Председательствовал инженер Шнейдер.

— Большими задачами задаваться не будем, а директивы правительства о снижении себестоимости на 7 процентов выполним. Правда, нам это не легко достанется. Товарищ Шнейдер уже говорил, что при нашем устарелом оборудовании и старых допотопных приемах работать больше и мечтать нельзя. Ну так сделаем хотя бы то, что должны сделать.

— Больше сделаем, — перебил Якимова Павлов. — Должны больше сделать. Бригаду организуем, с прогулами и простоями бороться будем.

— Организовать бригаду не так просто — продолжал Митя Якимов. — Хорошую, конечно. А плохую незачем и организовывать.

— Дайте мне слово, — поднялся Петров. — Товарищи бригаду организовать надо. Надо показать как работать. Не умеют у нас. Не то, что не хотят, а вот не знают, с какого конца подойти. Даешь бригаду! Всем ей поможем. Пусть работает.

После совещания к Павлову подошел Якимов.

— Из кого бригаду-то набирать думаешь?

— Ясно, что из молодежи. Покажем старикам, как работать.

— Без стариков нельзя. Квалификация слаба у ребят.

— Брось, Митя. Вон на Треугольнике из одной молодежи нотовская мастерская.

— Смотри, Костя, не опростоволоситься бы.

— Волков бояться…

Вскоре была создана первая молодежная бригада.

Ребята все на подбор, лучшие производственники.

— Пойдет дело, — усмехался Костя, — с такими-то работать будем во, на большой палец!

Действительность превзошла все его ожидания.

К восьми утра, все бригадники аккуратно в сборе. Даже те, кто поспать горазд, вроде Бугрина.

Наряд получен и на работу.

Тяжело летом на «линии». С утра еще ничего. Солнышко пригревает легонько, ветерок прохладный. А вот к полудню становится жарко.

Пот ручьями течет с ребят. Жарко от солнца, от печки, от раскаленного тротуара. Нестерпимо жарко.

— Эх, в Неву бы сейчас! — вздыхает кто-то.

— Кваску холодненького неплохо.

— Пивца со льда…

Жарко. Так жарко, что даже говорить не хочется.

Прохожие с любопытством останавливаются около разрытых ям, долго, пристально смотрят на концы кабелей, на муфты. Ребятишки протискиваются к самому краю и, раскрыв рот, смотрят на быструю и четкую работу «бригадников».

Изредка кое-кто из прохожих, споткнувшись на кучу или булыжник, ворчит себе под нос:

— Нарыли тут. Всю мостовую испакостили.

Или:

— Опять Откомхоз чинить начал. Кажинный год на том же самом месте.

Хорошо идет работа у ребят. Ничего, что молодежь, а старикам нос утерли. Еще только два часа, а наряд почти выполнен. Семьдесят метров кабеля, три тройника и две муфты. А ведь всего двенадцать человек. Семь землекопов, три монтера и два помощника.

Подъехала машина. Мастер медленно обходит траншею, долго задерживается у муфт.

Ребята внимательно следят за ним, поглядывая из ям.

Ждут, похвалит.

Ничего не сказал Глазов. Только, когда в машину садился, кепку на голову туже натянул и на Бугрина, стоявшего рядом, строго взглянул.

— Не в духе видать?

— Да-а…

— Ну, давай, давай! Кончать надо.

Сбросив прозодежду и накинув пиджак, Бугрин отправился в коллектив.

Еще перед лестницей, что вела в завком, с удовольствием представлял себе, как влетит сейчас в комнату и скажет ребятам:

— Сегодня на два часа раньше норму сделали.

И в ответ, как всегда:

— Молодцы, ребята!

Вот и дверь. Вошел. Все обернулись к нему.

— А сегодня… — начал было Бугрин, но нет на лицах у ребят обычной улыбки. Сурово глядят глаза.

— Что сегодня? — раздался Шалькин насмешливый голос.

— …жарко, ребята, — только и нашелся что сказать Бугрин.

— Да-а, жа-ра…

— Случилось что, ребятки? — обратился он к присутствующим.

— Нет, ничего… о вас разговор шел.

— О бригаде?

— О ней.

— Ну…

— Да, так о работе говорили.

— В чем дело-то?

— Глазов заходил. Жаловался. Работаете, не как полагается.

— Ну, прости уж…

— И прощать нечего, — вмешался Сахалинский, — гоните вы, ребята, не работа, а гонка какая-то.

— Жмем, конечно, — согласился Бугрин.

— Качество?

— Качество? — переспросил Бугрин.

— Да. Гоните, а работа гроша ломаного не стоит. Где в субботу работали?

— В субботу? Где? На Стремянной тройник меняли. А что, разве что случилось?

— Спроси у Шальки, я вашей работы не знаю.

— Пустяки, — насмешливо протянул Шалька, стоит ли говорить. Массу не долили и дела всего! Поторопились малость, а вечером дождь! Вода набралась в тройник. Ну… и сами понимаете.

— Из-за дождя!?

— Да, да. Концы-то под шейки не подложены, тройник болтами собран скверно. Масса не долита. Брак! Понимаешь, брак. А три дома без света до понедельника. Это тебе не кот наплакал!

— За заработком гонитесь? — бросил кто-то.

— Монету зашибаете!

— Лишь бы с плеч долой, а там хоть трава не расти.

— Ребята, ей богу без умысла! — краснея, сказал Бугрин.

— Нам от этого не легче. Коллектив срамите. Все носились — бригада, бригада. Вот она бригада-то!..

— Я говорил, — норму прибавят, — так оно и вышло.

— Не в норме дело. Качество нужно дать. В нашем деле качество первое дело. Ведь аварий и так не обобраться. Тебе ведь не охота драное полотно носить. Небось начнешь обижаться, брак мол. Так и сам лучше работай.

— Ошибка вышла…

— Плохо дело, если так ошибаться будем.

Подошел Бугрин.

— Братва, как же так?

— Что?

— Осрамились. На всю станцию осрамились.

— Все спешка наша виновата! Даешь да даешь. Надавались вот…

Костя Павлов долго мерил длинными шагами свою комнату, от двери до печки и обратно.