Тянул Бугрин, с набитым по обыкновению леденцами ртом.

Колеса застукали по стенкам чаще. В окна замелькали фуражки, платки, ермолки, шляпки. Поезд подошел к перрону.

На третий день, с утра, сразу же после чая смылся Шалька от ребят.

— Куда, Андрей?

— Пройдусь, Аня. Пожалуй, не ждите к обеду.

— Остался бы, во дворец хотим сходить.

— Нет, пойду уж.

— Как знаешь!

Посмотрела ему в след, тряхнула стриженой по-мальчишески головой и пошла к ребятам в гостиную.

По дорожке, что извивалась причудливо между столетними в обхват деревьями, опустив голову, медленно шагал Шалька. Глаза близорукие щуря, оглядывался по сторонам. Листья опавшие желтые, сероватые под сандалиями шуршали. Еще медленнее пошел он, что-то бормоча себе под нос. Вот уже и забор «Заповедника». Тряхнул головой, распрямил плечи, разбежался… и смаху — хлюп… хлюп… забурчала вода в болотистом почве под сандальями, свернул к тропинке и зашагал быстро, быстро.

Вечером поздно улеглись ребята, всякие расписания нарушив. Тихонов виноват. Настроил свой радиоприемник, повесив антену на две огромные, сучковатые ольхи. Приемник всего в две лампы, а слышно отлично. Чуть не 20 станций, особенно на коротких волнах.

…Улеглись поздно, а спать не хотелось. В открытое окно светил полный месяц, и мерцали редкие, августовские звездочки.

На крыльце раздался шум. Через минуту в спальню вошел Шалька.

— Где болтался?

— Бродят тут по ночам!

— Где был, Андрей?

Шалька сел на край кровати и, наклонившись, стал снимать сандалии.

— После расскажу, ребята. Спать вам надо, да и я умаялся.

— Шамовка в ящике, на кухне.

— Не хочу, у крестьян ужинал.

— Далеко ходил?

— В село Василино, — верст семь, не больше.

— Семь верст киселя хлебал. Чай сандалии-то, того?

— Держатся. Ну, до завтра. Спать ребята.

За чаем задержались дольше обыкновенного. Уж на Что Бугрин любит поесть, но и тот позабыл о ситном и яйцах.

— Конечно, нам с мужиками не равняться. Косить и жать из нас только Сеня да Тихонов умеют. Ну а работа все равно найдется.

— Электричество провести бы, — вздохнул Тихонов.

— Махнул братец. А где динамо, двигатель, материал?

— Радио отдадим. Шут с ним. Мы и новый сделаем.

— Правильно, Тиша.

— Ну, а что в самом деле делать?

— Ты наобещал там наверно, работники мол — во.

— Ничего не обещал. Говорю, придем, поможете, коли не справимся. А предсельсовета схватился. Вот, говорит, дело?

— Понимаешь, есть две семьи, одни бабы, да ребята маленькие. Мужики на войне погибли.

— Бедняки, значит?

— Не кулакам же помогать, я к кулаку и не пойду, — заявила Гладышева.

— Пошли, ребята.

— Нет, я договорился на завтра. Если мы сейчас пойдем, пока то да се, пока дойдем, это уж больно по городскому времени выйдет. Завтра и начнем с утра. В четыре часа пойдем. К шести будем там.

Неделю прожили ребята в Василино. Уходить не хотели, настояла Анька.

— Не для работы я вас сюда привезла. До отъезда три дня осталось. Отдохнуть надо, а то вдруг, в весе убавитесь? Мне нагоняй будет.

— Анюточка-голубушка, ну еще денек, — упрашивали ребята.

— Анька — вырви глаз. Чорт с ним, что вес потеряем, зато делов-то.

— Делов — падежов не знаешь. Да и не чертыхайся. Нет довольно. Отдыхать так отдыхать.

Вся деревня, бабы, девки, ребята бегали смотреть, как работают «городские».

— Встанут и глазеют, — смеется Бугрин. А нет того, чтобы помочь.

— Им это, видать, в диковинку.

— Работаем мы ребята, араписто. Посмеяться, видно, хотят.

А когда вечером шли с полей в деревню, в избу-читальню на ночлег, их провожали приветливые взгляды мужиков. А деревенский балагур дед Семен стал по середине дороги, снял шапку и бросая ее в пыль кричал:

— Ай да помощнички, старых вдов защитнички… Ай да работнички… Земно вам кланяюсь… Дай вам бог невест хороших, а мне внучат пригожих.

И, сменяя шутовский тон на серьезный, говорил:

— Умаялись, чай. Заходи чайком побаловаться. Чайку-то нет. Тю-тю. Так малинки попьем. Лучше пропотеем.

— Глашка, куда запропастилась девка? Шурка-а, скажи Глашке пусть ставит ведерный.

Изба-читальня вечерами была набита битком… «городские» были веселый народ. Песни, шутки, да и газетку почитают. Тихонов учил двух молодых ребят, как обращаться с радиопередвижкой.

— Как накал упадет, лампы станут гореть темнее, значит, пиши нам. Вышлем новые батареи. Да не перепутай, когда ставить их будешь. Анод к накалу не приключи.

— Не перепутаем, поняли.

Провожали комсомольцев всем селом. Перед частоколом, что окружало село, процессию догнал предсельсовета.

— Стой, мужички, дело есть.

— Выкладай.

— А вот, слушайте.

Вытащил из кармана кучу бумаг, долго искал, а потом:

— Вот дурак-то, да я ее на столе оставил.

— Что, что оставил?

— Письменную благодарность. Вот дурак-то, дурак.

— Ладно, и так обойдемся. Прощайте товарищи, — сказала Аня. За ней стали пожимать всем руки и остальные ребята.

— Спасибо, вот уж спасибо. Вот уж пособили то, — причитала одна из вдов, которой помогли ребята.

Вторая молча утирала слезы краем передника.

Версты три провожала крестьянская молодежь комсомольцев, а когда распрощались, в сотый раз обещая писать, когда скрылись спины провожавших за поворотом дороги, Шалька строго взглянул на отпускников и сказал:

— Ну, ребята, нашу, кимовскую, — и первый затянул:

«Письменная» благодарность, за подписями с «приложением казенной печати», через неделю была прислана в коллектив.

— Товарищ Григорьев, а товарищ Григорьев, верно, что ребята наши во флот собираются? — обратился к секретарю цехячейки трансформаторной, партприкрепленный к коллективу комсомола слесарь Петров.

— Кто куда, Петров. Есть и во флот. Сахалинский в райком идет на оргработу, Якимов в Электротехнический институт.

— Мы тут, понимаешь, уж говорили об этом, наши хотят им проводы устроить, — заявил Петров.

— Проводы? А стоит ли? — с усмешкой произнес Григорьев — шпана ведь ребята.

— Ну, брось-ка. Вон Иона первый о проводах вопрос поднял, спроси его, — указывая на подходящего Иону сказал Петров.

— Твоя идея, Иона?

— Надо Александр Сергеевич, надо ребятам приятное сделать. Мы уж тут кое-что начали. Ты помоги нам. Чертежникам хотим адрес заказать. Ну, и на подарки соберем. Портсигаришко, часы, — что выйдет.

— Хороший ты человек, Иона. Дело прошлое, поднасолили они тебе здорово в свое время.

— Знаешь пословицу «Кто старое помянет…» Да и не те времена теперь. Ведь они совсем иначе ко мне относятся. Да и ко мне ли одному, — все подтвердить это могут.

— Как знаешь. Я помогу. Можно в обед собраться, обсудить. Только насчет подарков, это вы зря. Лучше, что другое сделать, а подарки они сами не похвалят.

Мюд в этом году пришелся в теплый и солнечный день.

Ровно в половину восьмого, как и обещала еще с вечера, тетка разбудила Антона.

— Вставай, ваши вон уже собираются.

— Как… хм… рано еще.

— Да вон пионеры пошли. Барабанят под окном.

— Это с Халтурники. Центральный район сегодня первый идет. А вставать верно надо. Рубашку выгладила?

— Вчера еще готова была. Вон на стуле. И от Петрова тебе подарок.

— Какой?

— Сам увидишь.

Антон быстро спустил ноги с кровати, и, приятно позевывая, стал одеваться.