— Был недавно здесь, ведь он у нас начальник оперативной группы писателей при Политуправлении флота. Одну минуту! — Комфлот позвонил по телефону прямой связи начальнику Политуправления флота. — Трибуц говорит. Писатель Всеволод Вишневский еще не ушел? Пусть зайдет сейчас ко мне…

Пока нарком и комфлот курили, прибыл Вишневский.

— Садись, Всеволод Витальевич. — Трибуц кивнул ему на стул. — Вот нарком ВМФ Николай Герасимович Кузнецов хотел тебя видеть.

Увидев наркома, капитан 2-го ранга Вишневский отрапортовал:

— Товарищ народный комиссар, здравия желаю! — И уже не по-уставному добавил: — Давно вас не видел, Николай Герасимович, а когда вошел в кабинет, не сразу заметил. — Он смутился, зачем-то развел руками, а глаза его, веселые и карие, словно бы говорили: «Извините, виноват!..» — С пяти утра сегодня на ногах. Готовился к передаче по радио…

— Я слышал ваше выступление, оно мне понравилось, — улыбнулся Кузнецов. — Тем более похвально, что речь шла о подвигах моряков. Ну а как вы живете, комфлот вас не обижает?

— А чего мне его обижать, он хорошо нам помогает. Жданов на прошлой неделе лично пожал ему руку за его «горячие и боевые» выступления по радио. — Трибуц взглянул на писателя. — Я доложил наркому, что ты участвовал в переходе кораблей Балтфлота из Таллина в Кронштадт в августе сорок первого, а он меня отругал. Говорит, зачем рисковать такими людьми, вдруг корабль, на котором находился Вишневский, наскочил бы на мину, что тогда было бы?

— Вместе с экипажем ушел бы на морское дно, — весело улыбнулся Вишневский.

— Негоже, Всеволод Витальевич, бравировать своей жизнью! — одернул писателя нарком. — Вы еще напишете не одну книгу, и на ней будут воспитываться молодые бойцы и краснофлотцы. Недавно я прочел вашу героическую комедию «Раскинулось море широко», которую вы написали в соавторстве с Всеволодом Азаровым и Александром Штейном. Сильная вещь! Дорого читателю то, что вы сами прошли фронтовые дороги еще в Гражданскую войну, вам есть о чем рассказать. А пишете вы правдиво и честно, такие литературные вещи очень ценят.

— Эту героическую комедию они написали по заданию Политуправления, чтобы молодые бойцы и командиры видели, как надо бить врага! — заметил Трибуц.

А Кузнецов продолжал;

— По героическому пафосу эта ваша комедия близка, как мне кажется, к киносценарию «Мы из Кронштадта», по которому позже был снят одноименный фильм. Я не раз смотрел его, и меня всегда волновал образ Артема Балашова. Вот это настоящий герой! Флот ему был дорог не меньше, чем революция… Над чем сейчас работаете?

— Почти закончил сценарий документального фильма «Ленинград в борьбе». Его уже прочел член Военного совета фронта Жданов. Говорит, это то что надо, правда, есть некоторые замечания, но я их уже учел. — Вишневский помолчал. — Тут у нас есть о ком писать — герои на каждом шагу!

— Мне сказал командующий фронтом, что ваши выступления по радио очень хороши, они волнуют людей, зовут их к активной борьбе против врага, — вновь заговорил Кузнецов. — Я бы хотел, чтобы вы чаще обращались к военным морякам с горячим словом.

— Хорошо, Николай Герасимович, я это дело учту, — улыбнулся Вишневский.

— Мне как-то говорил маршал Буденный, что когда в двадцать девятом он прочел вашу пьесу «Первая Конная», то едва не прослезился. А вот мне больше по душе ваша «Оптимистическая трагедия». Там моряки показаны как верные защитники Октября…

(Уже после войны, когда Герой Советского Союза Кузнецов был на одной из встреч с литераторами, Всеволод Вишневский, в то время главный редактор журнала «Знамя», попросил его написать «что-нибудь героическое о военных моряках». «Я подумаю над вашим предложением», — ответил Николай Герасимович.

В 1951 году Вишневский умер. Будучи уже в отставке, Николай Герасимович написал мемуары, но отнес их в журнал «Октябрь», где главным редактором был Всеволод Кочетов. Они были опубликованы в трех номерах журнала в 1965 году, а через год вышли отдельной книгой в Воениздате. — А.З.)

Когда Вишневский ушел, адмирал Трибуц сказал:

— Вчера я был в штабе Ленинградского фронта, командующий передал, что ему звонил Сталин и дал задание продумать, как лучше провести операцию, чтобы прорвать блокаду Ленинграда у Ладожского озера. Такое же задание он дал и командующему Волховским фронтом Мерецкову. А мне велел к этой операции задействовать морскую авиацию. Самолеты мне готовить легче, чем морские десанты. Кажется, на этот раз обойдемся без них. А что в Ставке слышно?

— Мне тоже об этом говорил начальник Генштаба Василевский. Видимо, бои там начнутся в начале января сорок третьего.

— Совсем мало осталось ждать, — усмехнулся Трибуц.

Нарком ВМФ Кузнецов улетал в Москву. Кое-где кинжальные огни ракет рассекали воздух, освещая все вокруг, слышалась артиллерийская канонада. Казалось, фронтовой огонь обжег лицо Николаю Герасимовичу, когда он вышел из машины на летное поле. Небо было сумрачное и стылое. До Ладоги самолет наркома сопровождали истребители, но «юнкерсы» не появились. Зато в столице посадка была тяжелой: облака клочьями висели над самой землей.

Утром Николай Герасимович, едва войдя в свой кабинет, позвонил Сталину и доложил, что прибыл из Ленинграда и готов изложить ситуацию на Балтфлоте.

— Приезжайте, — отозвался Верховный.

Информация наркома о боевых действиях флота была короткой, но Сталин проявил к ней живой интерес. Коснулся Кузнецов и событий, связанных с отражением немецкого десанта на острове Сухо в Ладожском озере. Верховный попросил наркома показать на карте этот остров, стал расспрашивать о кораблях флотилии и железнодорожной артиллерии в этом районе.

— Почему вас так интересует Ладожское озеро, где на берегу очень крепка оборона врага? — спросил Кузнецов.

— В начале января сорок третьего года наши два фронта, Ленинградский и Волховский, при поддержке кораблей и авиации Балтийского флота должны будут прорвать блокаду Ленинграда и разбить гитлеровские войска. Подготовка операции идет к завершению. Так что вашему Трибуцу тоже будет работа… — Сталин помолчал. — Значит, высадка немцев на остров Сухо — это просчет штаба флота?

— И не только штаба флота, но и адмирала Трибуца, — подтвердил Кузнецов.

— Так бы сразу и сказали, а то ходите вокруг да около, — едва не выругался Сталин. — Надеюсь, вы указали на этот промах Трибуцу?

— И ему указал, и начальнику штаба флота.

— Ну-ну, — неопределенно произнес Верховный.

(В начале января 1943 года Ставка поручила генералу армии Жукову и маршалу Ворошилову координировать действия Ленинградского и Волховского фронтов по прорыву блокады Ленинграда в районе Ладожского озера.

— Пора наконец разорвать вражеское кольцо вокруг Ленинграда, — сказал Сталин, когда беседовал с Жуковым и Мерецковым. — Общая стратегическая обстановка для гитлеровских войск сейчас резко ухудшилась на всем советско-германском фронте, и этим надо воспользоваться. Вы как, уверены в успехе? — Верховный посмотрел на Жукова.

— И я, и начальник Генштаба Василевский, а также командующие фронтами Говоров и Мерецков уверены, что враг будет побит, — заявил Жуков. — На синявинско-шлиссельбургском выступе обороняется 18-я немецкая армия, создавшая там глубоко эшелонированную оборону. Но это не помеха. Наши бойцы научились вскрывать такую оборону…

12 января наши два фронта начали наступление и за неделю разгромили группировку немцев. 18 января, в день завершения прорыва блокады, Жукову было присвоено звание маршала. Когда он вернулся в Москву, Кузнецов поздравил его с успехом. Георгий Константинович ответил:

— Спасибо, моряк! Можешь объявить адмиралу Трибуцу благодарность: авиация флота крепко бомбила фрицев!

— Лучше это сделать вам, Георгий Константинович, ведь вы заместитель Верховного главнокомандующего! — заметил Кузнецов.

— Да? — насмешливо удивился Жуков. — Хорошо, когда буду в Питере, я это сделаю. Лучше позже, чем никогда!.. — А.З.)

Поскребышев позвонил наркому ВМФ тогда, когда тот и начальник Главморштаба Алафузов рассматривали на карте, каким маршрутом командующий Северным флотом адмирал Головко будет выводить из Арктики ледоколы и транспорты. Перед этим он заверил Николая Герасимовича, что выбрал «самый безопасный путь», но война есть война и противник может преподнести сюрпризы.