С утра и до обеда Николай Герасимович был в Наркомате судостроительной промышленности и все это время беседовал с наркомом Носенко. Многие корабли и подводные лодки достраиваются, и скоро флот их получит. Адмирал Галлер еще остался у Носенко, чтобы решить некоторые вопросы, а Кузнецова вызвал к себе в Генштаб маршал Шапошников. Об этом Николаю Герасимовичу сообщил по телефону дежурный по наркомату ВМФ.

— Быстро вы, однако, появились! — улыбнулся Борис Михайлович, увидев Кузнецова в дверях кабинета.

Выяснив, какие корабли и сколько их принимают участие в переброске войск в Севастополь, начальник Генштаба сказал:

— Наша разведка докладывает, что, видимо, Манштейн вот-вот снова начнет наступление. Знаете, как он назвал предстоящую операцию по захвату Севастополя? «Лов осетра»! Ну и любят же немцы подбирать для своих операций романтические названия.

— «Лов осетра»? — удивился нарком. — Почему осетра? В Черном море осетры не водятся. Каспий — вот их родина.

— Именно так названа операция по штурму города, — повторил маршал. — Данные наших разведчиков не оставляют в этом сомнений, Николай Герасимович. Ловец — Манштейн, а осетр — Севастополь. Но не это главное, — продолжал маршал. — Суть в другом, Гитлер передал армии Манштейна 8-й авиационный корпус, укрепил ее танками и самоходными орудиями. Так что теперь у Манштейна численное превосходство в воздухе, на земле, гитлеровцы полностью контролируют море. Смогут ли наши корабли и суда подвозить в Севастополь войска и технику? Продумайте это в деталях, голубчик. Да, а как дела у Трибуца на Балтике? Вы давно говорили с ним?

— Недели три назад.

— Свяжитесь с ним, узнайте, как там дела. Те донесения, которые он шлет в Генштаб, меня настораживают. — Шапошников взял трубку телефона с ближнего к нему аппарата и вызвал генерала Василевского. — У меня находится нарком Кузнецов, так что заходите, будем вести речь о Севастополе…

На другой день адмирал Трибуц сам вышел на связь. И хотя по радио слышимость была слабой, Николай Герасимович выяснил все, что ему требовалось. Интересно было то, что Военный совет флота принял решение разделить подводные лодки на три эшелона, и адмирал возражать не стал: польза от этого будет большей, чем была. Что касается боевых действий, то военные моряки усилили удары по немцам, корабли по-прежнему регулярно ведут обстрел их позиций и войск из орудий.

— Командующий фронтом и член Военного совета Жданов флотом довольны, — резюмировал Трибуц.

— Владимир Филиппович, сумеет ли штаб флота наладить четкую организацию вывода лодок в море на боевые позиции? — спросил Кузнецов. — Не надо ли резко активизировать их действия?

— Над этим сейчас размышляем, верю, что все уладим, — ответил Трибуц.

Трудными и опасными были для подводников эти голубые дороги. Из Ленинграда в Кронштадт лодки шли в надводном положении по специально обозначенному фарватеру, глубина которого не превышала четырех метров. На переходе из Кронштадта до Шепелевского маяка их охраняли корабли, хотя, конечно, риск был в связи с воздушной опасностью. В районе Шепелевского маяка лодки погружались и дальше шли в подводном положении. На острове Лавенсари, где была развернута передовая военно-морская база, командиры лодок получали рекомендации и советы, как лучше и безопаснее форсировать Финский залив. Потом лодки выводились в район погружения — на Восточный Гогландский плес. Отсюда они шли самым опасным путем — их подстерегали мины. А пройти следовало немало — до двухсот миль!.. Но подводники и в этих тяжких условиях наносили удары по врагу. Командир лодки «Щ-403» капитан 3-го ранга Афанасьев в районе маяка Порккалан-Каллбода двумя торпедами уничтожил большой вражеский транспорт. Трибуц, встречая лодку с моря, на пирсе обнял Афанасьева.

— Спасибо за мужество, командир!..

А вот 317-я «щука» капитан-лейтенанта Мохова уже много дней не дает о себе знать. Где она, что с ней? Эти вопросы мучили, терзали комфлота. И когда начальник штаба вице-адмирал Ралль, сменивший на этом посту адмирала Пантелеева, высказал мысль, что, возможно, лодка погибла, Трибуц не сдержался:

— Не каркай, Юрий Федорович… Скажи мне вот что: ты беседовал с командиром?

— А как же, товарищ командующий! — обиделся Ралль. — Все ему растолковал, показал опасные участки моря на карте…

Командир «Щ-317» все же успел донести о потоплении им пяти вражеских судов общим водоизмещением более 40 тысяч тонн. Он израсходовал все торпеды, и Трибуц разрешил ему возвратиться. Но лодка в бухту так и не вернулась.

Трибуц тяжелыми шагами прошелся по кабинету. Он не мог переносить гибели кораблей. В окно брызнули лучи солнца, и Ралль увидел, что лицо комфлота словно окаменело. Видно, тяжело ему было от мысли, что флот потерял еще одну лодку.

Зазвонил телефон. Трибуц снял трубку. Послышался голос Жданова:

— Владимир Филиппович, жду вас, срочно!

— Если речь пойдет о флоте, я возьму с собой начальника штаба.

— Не надо, — возразил Жданов. — У меня находится командующий фронтом, и разговор будет идти о координации огня на переднем рубеже.

Трибуц стал одеваться.

Израненный Севастополь кровоточил, упорно и яростно отбивал вражеские атаки, следовавшие одна за другой. «Неужели не выстоит»? — уже в который раз спрашивал себя Кузнецов и чувствовал, как вдоль спины пробегает легкий холодок. Пожалуй, впервые за войну он ощутил себя не в состоянии что-либо сделать, чтобы белокаменный, как огромная чайка, город выстоял, чтобы море не кипело от разрывов снарядов и бомб, а корабли, гордо задрав носы, стояли у родных причалов или бороздили мирное море. Тревожные строки боевых донесений вызывали в его душе боль и гнев. Немецкая авиация так блокировала город с моря, что корабли могли пробиться в Севастополь лишь глубокой ночью. «Абхазия» доставила в город войска и боеприпасы. А утром «юнкерсы» набросились на судно, забросали его бомбами. Прямое попадание — и «Абхазия» затонула у причала Сухарной балки. Погиб и эсминец «Свободный» в Корабельной бухте… Мысли наркома прервал звонок Сталина:

— Товарищ Кузнецов, что в Севастополе?

Нарком подробно доложил о боевых действиях Черноморского флота, сказал о потерях, которые понес флот в последние дни; гибнут боевые корабли, но у Октябрьского нет иного выхода. Сейчас адмирал вынужден направлять туда подводные лодки, и он, нарком, разрешил ему это.

— Сколько бензина может взять подводная лодка? — спросил Сталин.

— Больше десяти тонн. А из города лодки вывозят раненых.

Трубка молчала долго. Наконец раздался приглушенный голос Верховного:

— Товарищ Кузнецов, я хочу послать приветствие защитникам Севастополя. Что скажете вы?

— Это было бы хорошо, товарищ Сталин. Ваш призыв, ваше горячее слово — тоже оружие, и для моряков внимание Ставки, Верховного главнокомандующего много значат.

И в Севастополь была послана телеграмма, в которой Сталин горячо приветствовал доблестных защитников Севастополя, отмечал их самоотверженную борьбу, которая «служит примером героизма для Красной Армии и советского народа».

Немцы лезли напролом, они несли большие потери, но атаки не прекращались. «Кажется, трагедии нам не избежать», — мрачно подумал адмирал Кузнецов, когда 30 июня в 5 часов 40 минут получил тревожное донесение от Октябрьского и члена Военного совета Кулакова: гитлеровские войска переправились через Северную бухту, захватили почти всю Корабельную сторону. Наши войска отошли к вокзалу и заняли оборону по скатам Исторического бульвара и на площади Коммуны.

«В этих местах восемьдесят семь лет назад успешно руководил героической обороной Севастополя Павел Степанович Нахимов, — вспомнил вдруг нарком ВМФ. — Здесь его смертельно ранило в бою… Традиции бить врага до последней капли крови живут в сердцах моряков-черноморцев!..»

В кабинет не вошел, а ворвался адмирал Алафузов. В его руке была очередная и, как потом оказалось, последняя депеша.

— Октябрьский просит разрешения вывезти самолетами на Кавказ в ночь на 4 июля двести-двести пятьдесят ответственных работников и командования.