— Это Астахов, штурман с «Ориона». Товарищ адмирал, вы ведь тоже его видели? Перед выходом в море он был у меня на лодке.
— Был, Федор Максимович, я давал вам на это разрешение, — подтвердил контр-адмирал.
— Когда вы с ним познакомились и при каких обстоятельствах? — вновь задал вопрос полковник. — Только обо всем подробно, для нас это важно.
Климов рассказал о своем знакомстве с Астаховым. Он заметно волновался, повторял некоторые эпизоды, перескакивал с одного события на другое. Наконец вынужден был признаться, что очень нервничает.
— Астахов принес мне весть о том, что мой отец… жив! Эта новость настолько меня потрясла, что несколько дней я ходил сам не свой… Все, о чем поведал мне штурман с «Ориона», сплелось в один клубок, и я не сразу во всем разобрался. — Климов смутился, отчего на его лицо набежала тень. — Я все сказал. — Он так сжал пальцы, что они захрустели. — Нет, извините, не все. После того как Астахов побывал на лодке, он зашел ко мне домой, мы пили чай, потом он вдруг заявил, что мой отец — предатель! Боясь расстрела, он якобы начал работать на фашистов. Вы не можете себе представить, Петр Сергеевич, как я расстроился. А тут выход в море на учения. Что делать? Я пошел к комбригу и заявил, что Астахов не тот, за кого себя выдает. На душе сразу стало легче…
— Вы правильно поступили, но надо было сказать об этом раньше, — заметил полковник.
— Раньше не смог его раскусить…
Поляков поведал, что на «Орионе» действительно есть штурман Астахов Федор Сергеевич, в прошлом подводник. Помнит своего командира капитана 3-го ранга Коровина, ныне контр-адмирала.
— А этот ваш знакомый выдал себя за него. Подлинная его фамилия — Гельмут Шварц, он агент абвера.
Климов растерянно заморгал.
— Да, но флаг-штурман Лецкий говорил мне, что знает Астахова…
— Того знает, подлинного. А когда вы привели Астахова на лодку, Лецкий — он тогда стоял с Коровиным на причале — сказал нам, что это не тот Федор Астахов с «Ориона», а кто-то другой. — Полковник достал пачку фотографий. — Вот смотрите, Федор Максимович.
Климов удивился: на фотокарточках были засняты отсеки его подводной лодки, а торпедный отсек — крупным планом.
— Позвольте, кто это сделал? — На лбу Климова выступил пот.
— Астахов-Шварц, — усмехнулся Петр Сергеевич. — Помните, в центральном посту он попросил у вас разрешения снять плащ под тем предлогом, что в лодке жарко? Так вот в одну из пуговиц его костюма был вмонтирован миниатюрный фотоаппарат, и когда Астахов-Шварц ходил по отсекам, он все автоматически фиксировал. Кстати, — продолжал Поляков, — это мы попросили Евгения Ароновича разрешить Астахову-Шварцу побывать на лодке. Нам хотелось знать, чего он хочет на корабле. Догадывались, что его интересует экспериментальная торпеда, которую вы испытали. Он и заснял ее. Арестовали мы Астахова-Шварца в тот момент, когда после чаепития он вышел из вашей квартиры.
— Он очень спешил…
— А почему? — улыбнулся Поляков. — Собирался уйти в Норвегию на круизном судне вместе с туристами. У него были отличные документы. — Поляков выдержал паузу. — Могу еще добавить, что наши люди вели за ним постоянное наблюдение.
— Ничего этого я не знал, — признался Климов.
— Одного чекиста вы все-таки видели, — заметил Поляков. — Помните свое первое свидание с Астаховым-Шварцем? У причала к вам подошел мужчина в сером пальто и попросил закурить. Вы сунули ему в руки пачку «Казбека» и сказали: «Курите на здоровье!»
— Было такое, — покраснел Климов.
— Теперь о вашем отце, — продолжал Поляков. — Он действительно попал в плен раненый, финны вылечили его, и когда по соседству с ними в норвежском порту Тронхейм вовсю действовали немецкие агенты абвера, передали им вашего отца. Абвер дал задание своему агенту Шварцу войти к вам, его сыну, в доверие и сфотографировать или выкрасть данные о новом торпедном оружии. Вот так. Был у них и еще один расчет: если бы вы приехали в Тронхейм на встречу с отцом, попытаться уговорить вас остаться на Западе. Как же, командир советской подводной лодки, важная птица!
— А как же мой отец? Он работал в порту? — спросил Климов.
— Да, немцы выпустили его, а сами наблюдали за ним. Но когда ваш отец узнал, чего они хотят от него, он ночью бежал. Однако гитлеровцы с овчарками настигли его на мосту через реку неподалеку от леса. И ваш отец, чтобы не попасть им в лапы, бросился с моста в речку и угодил на камни. Разбился насмерть…
У Климова внутри что-то оборвалось, и так ему стало тяжело, что он попросил комбрига дать ему воды. Залпом выпил, и полегчало. А Поляков продолжал:
— Тут у нас есть один гость, хочу вас познакомить с ним.
«Я гостями уже сыт по горло!» — едва не крикнул Климов.
В каюту вошел мужчина невысокого роста, сероглазый, с копной черных волос.
— Федор Максимович, — Поляков кивнул на вошедшего, — это и есть Астахов Федор Сергеевич, штурман с «Ориона». Настоящий штурман, — добавил он.
— Рад познакомиться. — Климов подошел к Астахову и протянул ему руку. — Командир подводной лодки капитан-лейтенант Климов! — При этих словах губы у него дрогнули, но Астахов этого не заметил.
— Я вас знаю заочно, — мягко улыбнулся Астахов. — В газете читал о вас… Потом я был в Тронхейме и видел вашего отца, когда он был еще жив.
— Как вы там оказались? — спросил Климов.
— Заходили в порт на судне «Орион». А встретился с вашим отцом по просьбе товарища Полякова. Так надо было. Ваш отец очень обрадовался моему приходу, даже прослезился. Видно, вспомнилось ему пережитое, тот памятный бой и ранение в грудь… Когда уходил от него на свой «Орион», он взял мою руку в свою, произнес: «Если увидишь моего сына Федора, скажи ему всю правду. Честь свою я не замарал!..» — Астахов помолчал. — А через неделю после этого он трагически погиб. Умер, но в руки немцев не дался…
Ночь прошла как в тумане. Климов никак не мог прийти в себя после всего, что случилось, и, хотя полковник Поляков претензий ему не высказал, легче от этого не стало. Утром, уединившись в каюте, он написал рапорт на имя комбрига. Ему тяжко, до боли в груди, давалась каждая строка. Мысль о том, что он подвел Коровина, который так много для него сделал, мучила его, заставляла вновь и вновь осмысливать происшедшее. «Будь что будет, но кривить душой не стану», — решил Федор. Он подписал свой рапорт, и, одевшись, поспешил на плавбазу. Постучавшись, вошел в каюту.
— Товарищ адмирал, я принес вам рапорт. — Он отдал листок.
Коровин прочел. Суровое выражение промелькнуло в его глазах. Он отложил рапорт в сторону, взглянул на Климова из-под бровей.
— То, что признал свою вину, — момент положительный, но не главный. Меня обеспокоила та легкость, с какой ты затеял дело с этим Астаховым-Шварцем! Кому-кому, а командиру корабля следует быть более осмотрительным.
— Вы хотите меня наказать? — обреченно спросил Климов.
— За свои поступки надо иметь мужество отвечать! — повысил голос комбриг. — Мне очень жаль сознавать, что вы подвели меня. Успех с торпедой вскружил вам голову, у вас появились карьеристские замашки. — Он вынул из пачки папиросу и закурил. — Знаешь, Федор, в чем твоя главная ошибка? Ты зазнался!
«Похоже, моя учеба в академии накрылась…» — грустно подумал Климов.
— Я тебя с лейтенантов пестовал, — продолжал адмирал. — Твой отец просил сделать из тебя настоящего подводника. Кое-чему я тебя научил. Ты стал толковым командиром. А чем ты мне отплатил? Мне за тебя командующий флотом влепил выговор!
Наступила пауза. Климов ждал, что еще скажет комбриг. Тот долго молчал, наконец заговорил:
— Что теперь с тобой делать?
— Воля ваша, решайте.
— На учебу в академию ты не поедешь! — Комбриг подошел к Климову так близко, что в его глазах командир увидел холодный блеск. — Крепко ты меня подвел, Федор… Скажи, разве можно повторить чью-то судьбу? Нет, не повторишь! И чужую жизнь нельзя прожить, иначе это будет всего лишь подделка под жизнь. Подумай об этом, а теперь иди!..
