Шли недели. В Константинополе роптали уже не только на базарах и в кофейнях. В серале то и дело министры двора искоса поглядывали на адмиралов и презрительно шептались у них за спинами.

Начали роптать янычары…

Султан Селим понимал, что, не будь базы на Тенедосе, сенявинской эскадре пришлось бы туго…

— Начни с Тенедоса, — торопил Селим капудан-пашу, — изгнав оттуда неверных, мы лишим их опоры в Архипелаге, и они уберутся сами, подобру-поздорову.

На анатолийский берег неподалеку от Тенедоса потянулись отряды янычар. Темными ночами вдоль берега туда проскальзывали юркие турецкие каюки.

Обладание островом дало Сенявину не только базу. Большинство коренного населения острова составляли греки.

«Начальники островов Идро, Специи и других ближайших с восторгом и редкою готовностью предложили свои услуги. По взятии Тенедоса, со всех прочих островов, независимые Майноты, Сулиоты, а потом жители Морей и древней Аттики предложили собрать корпус войск, словом, вся Греция воспрянула и готова была при помощи нашей освободиться от ига неволи: но Адмирал, действуя осторожно, отклонил сие усердие до времени», — приметил мичман Броневский[69]. Сенявин действовал мудро, он смотрел в будущее — грекам рано или поздно придется жить с турками, и нельзя допустить их жестокой, кровавой мести. Но Сенявин охотно принял помощь корсарских греческих судов и привлек их для крейсерства и блокады вдоль побережья не только Архипелага, но и в Средиземном море, вплоть до Венеции.

Победы русской эскадры отозвались эхом на далеком берегу Африки. Тунисцы, алжирцы, марокканцы спешили отказаться от союза с султанской Портой.

Успехи Сенявина стали опасными для турок и на сухопутном фронте. Тем временем в Константинополе забеспокоились не только подданные султана.

В далекую Далмацию, генералу Мармону, полетело срочное и тревожное письмо французского посла в Константинополе:

«Взятие острова Тенедоса русскими и движение сербов, которые, кажется, намерены присоединиться к армии Михельсона, внушают Порте живейшее беспокойство. Я только что отправил курьера к князю Талейрану, чтобы уведомить его о настоящем положении этой империи и необходимости немедленно ей помочь».

Блокада ужесточалась, но капудан-паша из проливов пока не высовывался. Тогда Сенявин пошел на хитрость — задумал выманить турок из Дарданелл.

Узнав в середине марта, что турецкий флот сосредоточился у выхода из проливов, Сенявин решил Грейга с кораблем «Ретвизан», фрегатом «Венус» и еще одним судном отправить в Салоники.

— Главная цель вашего похода — обмануть турок, показаться им беспечными и ослабленными, — напутствовал флагман Грейга перед уходом.

То ли капудан-паша смутно догадывался о замыслах русского адмирала, то ли попросту трусил, но так или иначе Саид-Али по-прежнему отсиживался в проливах. Но выйти ему все же пришлось — столица голодала.

В середине апреля Сенявину доложили:

«Турецкая эскадра показалась в проливе и встала на якорь под береговыми батареями».

Сенявин обрадовался. Больше месяца он всячески выманивал турок из проливов, отсылая часть кораблей к Греции и удаляясь сам от Тенедоса. Он жаждал сразиться с турками на море.

Разведка докладывала ему, что противник готовится штурмовать Тенедос. Было заметно, как на анатолийском берегу собирались войска.

Как-то в дозоре на «Гекторе» Броневский разглядел среди турок несколько французских офицеров. Сенявину подтвердили пленные с захваченной шебеки — французы помогают готовить десант на Тенедос…

«И чего они трусят? — думал Сенявин, майским утром рассматривая в подзорную трубу эскадру Саида-Али. — Корабли у них большие, орудиями штук на четыреста превосходят нас, ан нет, и тут боятся».

На рассвете 10 мая 1807 года он встал рано. Солнце еще не взошло. Дул легкий северо-западный ветер. С правого борта вдали, милях в десяти, маячила на якорях турецкая эскадра и не думала двигаться, хотя ветер давал ей полное преимущество в маневре.

«Пора действовать при любом ветре, иначе турки могут удрать».

— Передать по линии — командирам прибыть на флагман, — приказал Сенявин вахтенному начальнику.

Все собрались еще до подъема флага. Выжидающе смотрели на адмирала — в такой ранний час по пустякам не тревожат.

— Саид-Али, — начал Сенявин, — в сражение ввязываться и не думает. Того и гляди скроется в проливах, не сыщем тогда. Посему, — флагман сделал паузу, обвел всех взглядом, — нынче мы атакуем неприятеля. После полудня ветер обычно заходит к югу, и нам будет атаковать сподручно. В линию баталии строиться по моему сигналу. Ветер может послабеть, поэтому атаковать предписываю по способности. — Сенявин вышел из-за стола и медленно прошелся по каюте, остановился против командира «Венус».

— Вам, Развозов, взять под команду отряд корсарских судов. Атаковать неприятеля по моему сигналу. Ежели сигнала не последует, нападайте самостоятельно.

К полудню ветер усилился и несколько отклонился к западу, а потом к югу. Команды как раз успели пообедать.

С первой послеполуденной склянкой на флагмане запестрели флаги, последовательно обозначающие сигналы: «Возможно скорее сняться с якоря, построиться в линию баталии».

Заметив движение русских кораблей, турки лихорадочно снимались с якорей, спешили уйти к Дарданеллам под укрытие береговых батарей.

Ветер, как нарочно, начал стихать. Сенявин распорядился поставить все возможные паруса. На ноках рей крыльями вспорхнули распущенные лиселя, но ходу они почти не прибавили. Ветер продолжал стихать. Сенявин вышел на ют. Вслед за флагманом «Твердым» удерживал равнение «Скорый», остальные корабли из-за безветрия вышли из строя. Турецкая эскадра тоже дрейфовала.

Солнце уже клонилось к закату, с запада наконец-то потянул легкий ветер. Саид-Али поспешно уходил к проливу. Турецкие корабли нарушили строй. Один из них замешкался и отстал. Этого было достаточно командиру «Венус». Быстроходный фрегат шел головным и, лавируя, медленно, но верно догонял турецкий корабль. До его раззолоченной кормы оставалось не более кабельтова. Артиллерийская тревога была сыграна на фрегате сразу после обеда, и уже несколько часов артиллеристы несли вахту у заряженных орудий…

— Открыть залповый огонь орудиями левого борта всех батарейных деков! — скомандовал Развозов старшему офицеру.

Не прошло и минуты, как «Венус» вдруг вздрогнула, будто просыпаясь от спячки, левый борт ощетинился сверкающими молниями, вслед за ними грохот десятков орудий разорвал тишину, висевшую над морем. Дарданелльское сражение началось.

На втором батарейном деке капрал Родионов, нагнувшись, смотрел через распахнутый полупорт. Увидев всплески ядер под самой кормой турка, задорно прокричал:

— Заряжай! Выше по клину меть! Товьсь! — Петр подбежал к орудию, прищурил глаз, помогая канониру навести на цель и ожидая команды батарейного офицера.

— Пали! — раздалась команда офицера.

— Пали! — в тот же миг крикнул отскочивший на середину палубы Родионов.

Почти одновременно фитильные поднесли фитили к запалам. Грохот и страшный треск раздались на палубе, сплошь покрытой клубами порохового дыма, Родионов опять прильнул к порту. Едкий дым застилал глаза. Потемневшее от копоти лицо его вдруг засияло. Он обернулся к матросам и крикнул:

— Ура-а-а! В самую корму супостату врезали! — Его радостный вопль отозвался и слился с другими такими же криками, и весь корабль будто загудел.

На шканцах возбужденный Развозов скомандовал к повороту, освобождая место — слева в бой вступал «Ретвизан».

— Флагман выражает благодарность «Венус»! — доложил сигнальщик. Сенявин одобрял инициативу и успех Развозова.

— Передать на «Селафаил»: «Идти под корму капудан-паше», — приказал адмирал.

Корабли Саида-Али открыли по «Селафаилу» жестокий огонь, но Рожнов смело атаковал турецкого флагмана, расстреливая картечью в упор.