Тогда же Сенявин стал свидетелем одного события. На борт флагмана поднялся полномочный министр неаполитанского короля Мишеру. Тот просил о помощи в освобождении королевства от французов.

Прочитав письмо, Ушаков сказал Мишеру:

— Я уже сообщал прежде их величеству — помочь рад, но кораблей ныне мало, а те, что есть, чинить надобно, да и провиант на исходе. К тому же намедни генерал-фельдмаршал Суворов просил срочно выслать для крейсирования и блокады корабли в Анкону.

Однако Ушаков имел повеление Павла всячески помогать «брату», королю Фердинанду. Пришлось неделю спустя отправить к берегам Бриндизи отряд капитана второго ранга Сорокина с десантом. Следом за ним к Венеции и Анконе вышла эскадра контр-адмирала Пустошкина содействовать суворовским войскам, которые освободили почти всю Ломбардию…

Сенявин огорчался — все ушли, а ему приходится торчать у Корфу. Вскоре после штурма крепости на «Петре» открылась сильная течь, где-то в подводной части, у форштевня. Пришлось корабль разоружать, разгружать полностью, чтобы уменьшить осадку.

…Над сонным рейдом перекатами пронесся громкий хлопок. Выстрелила сигнальная пушка. Тотчас заиграли зорю горнисты, залились боцманские дудки. Начался будний день. Сенявин отдал распоряжение буксировать корабль в бухту Гувино для кренгования. Подтащив корабль в самое устье речки, на кнехты правого борта завели и укрепили канаты. Вся команда, взявшись за канаты, накренила корпус корабля. У стыка форштевня с килем отошла обшивка. Стали менять доски, конопатить корпус. После ремонта вышли в море, но течь не уменьшилась. В конце концов Сенявин сам полез в трюм и доискался до причины — около фальшкиля зияли отверстия, невидимые снаружи, из них хлестала вода. Пришлось все начинать сначала. Чинились на Корфу и другие корабли, поврежденные в боях или во время шторма.

В это же время пришли вести с Апеннинского полуострова. Сорокин успешно высадил десант в шестьсот человек в Бриндизи. За две недели его отряд прошел маршем через весь полуостров, изгнал французов и в начале июня овладел Неаполем. Спустя недели две всех офицеров ошеломило сообщение Сорокина о неблагородном поведении английского адмирала Нельсона. Прибыв в Неаполь, он устроил кровавую расправу над местными якобинцами.

В первых числах августа Ушаков впервые встретился с Нельсоном. Эскадра неделю назад покинула Корфу и перешла в Палермо. Здесь ожидали подкрепления из Кронштадта — отряд вице-адмирала Карцова[47].

Ушаков принял Нельсона вежливо, но сдержанно. Тому причиной были настойчивые просьбы Нельсона отвратить действия русской эскадры от Ионических островов и направить ее куда-нибудь подальше, например в сторону Египта.

И теперь, когда Ушаков предложил свою помощь при взятии Мальты, Нельсон отклонил ее — не хотел, видимо, делить с кем-либо победные лавры. Разговора о жестоких расправах англичан в Неаполе не получилось — Нельсон попросту ушел от него.

Имея просьбу короля Фердинанда освободить Рим от французов, но предвидя осложнения, Ушаков заручился у короля доверенностью на поход. Но он не знал, что Нельсон за его спиной строит козни.

Едва русская эскадра появилась в Неаполе и начала готовить десант для похода на Рим, Нельсон тайно направил командора Траубриджа на север в порт Чивитавеккия. Оттуда англичане снеслись с французским генералом Гарнье в Риме. Гарнье, узнав о походе на Рим восьмисот русских матросов и солдат, предпочел подписать капитуляцию с англичанами. Нельсон гарантировал им свободный выход из Италии с оружием и награбленным добром. Англичане расщедрились и на своих судах перевезли французов на Корсику.

Узнав о вероломстве Нельсона, Ушаков отменил поход на Рим. Но его умолял не делать этого неаполитанский кардинал Руффо: «Ежели российские войска не будут продолжать марш свой к Риму… невозможно будет спасти Рим от грабежа и установить в оном добрый порядок…»

Российские солдаты и матросы под командой полковника Скипора и лейтенанта Балабина 30 сентября 1799 года вошли в Рим. Впервые римляне восторженно приветствовали иноземные войска.

— Виват московито! — неслось из распахнутых окон и балконов.

Через все Апеннины, от Бриндизи и Мессины до Неаполя, Рима, прошли русские моряки.

Кончалась осень, Мальта оставалась неприступной для англичан, и Нельсон наконец-то сам запросил помощи у Ушакова. Войска надо было собирать отовсюду.

— Пойдете, Дмитрий Николаевич, на Корфу, — сказал адмирал Сенявину, — возьмете наши батальоны на транспорта и доставите их в Мессину.

В середине декабря Сенявин вывел конвой транспортов с Корфу. Транспорта шли мористее и южнее, а «Святой Петр» крейсировал, прикрывая их сзади. Неожиданно с запада пошли один за другим шквалы, ветер усилился до ураганного, и через полсуток, ночью, «Петр» оказался снова у берегов Корфу. На траверзе острова Стромбуль главные паруса, марсели, разорвало на всех мачтах, по ветру полоскались лишь жалкие клочки. Корабль понесло к берегу, на камни. В вечерней мгле, мрачно чернея, обозначались высокие скалистые берега острова.

— Отдать правый якорь! — всматриваясь в кромешную тьму, приказал Сенявин. Прошло четверть часа, якорный канат натянулся втугую. Корабль на мгновение задержался, и снова, теперь уже с якорем, его поволокло на скалы. В вечерних сумерках на берегу замелькали фигурки людей. Их становилось все больше. Они бегали по берегу, размахивали руками, что-то выкрикивали, но из-за шума прибоя и свистящих порывов ветра их не было слышно. Это жители небольшого селения, видневшегося неподалеку в лощине, пришли на помощь морякам.

— Потравливать канат до жвака-галса! — донеслась команда на бак, где вовсю шуровали боцман и матросы. Все, кто находился на верхней палубе, с тревогой смотрели то на корму, откуда из кромешной тьмы все ближе неотвратимо надвигалась смертельная опасность, то на бак, где сновали, выбиваясь из сил, люди.

— Стоп травить канат! Отдать левый якорь! — раздался на баке уверенный голос командира.

Матросы на мгновение обернулись. Крепко держась за леер, рядом с ними в промокшей насквозь зюйдвестке стоял командир. Матросы невольно встрепенулись и снова бросились к шпилю. Второй якорь несколько задержал дрейф, но ветер усиливался, и оба якорных каната натянулись втугую. При свете фальшфейера Сенявин вдруг увидел, что корабль сдрейфовал настолько, что справа, на наветренной стороне, саженях в семидесяти, показался скалистый берег. На нем тут и там мелькали огоньки. «Видимо, недалеко селение, нас заметили». Несколько мгновений Сенявин всматривался в спасительные светляки. «А ведь эта скала нам поможет», — внезапно пришла мысль, и он бегом направился на ют. Продвигаясь по палубе, он ловил на себе настороженно-вопросительные и в то же время ободряющие взгляды матросов. Задача боцману на этот раз предстояла не из легких.

— Живо подбери отчаянных молодцов, мигом в шлюпку, и заведите конец на берег. Закрепишь его вон на той скале. — Командир указал в сторону мелькавших на берегу факелов. Их насчитывалось уже не меньше десятка. — И жителей возьмешь в подмогу. Видишь, они пособить желают.

Далеко за полночь удалось наконец спустить шлюпку, завести с кормы на берег конец и закрепить его, с помощью жителей, на скале. Теперь, казалось, для корабля, удерживаемого двумя якорями и концом, закрепленным на берегу, опасность миновала. Но ветер продолжал усиливаться, и Сенявин, стоявший у кормового среза, почувствовал, как нос корабля вдруг резко повело в сторону, а корму еще ближе подбросило к скалам. «Что-то стряслось с якорем», — мелькнула мысль. Через минуту он был на баке. Случилась беда. Канат то ли перетерся в клюзе, то ли оказался ветхим, но не выдержал и лопнул. Теперь корабль держался на одном якоре и кормовом конце. Не прошло и часа, как большая волна приподняла корму, и, натянувшись, затрещал и лопнул кормовой конец. Корму резко развернуло, и теперь совсем рядом, рукой подать, в десяти — пятнадцати саженях, в предрассветной мгле выступали отвесные скалы. Глубина в этом месте была, видимо, порядочная, и это в какой-то мере оттянуло катастрофу. Корма вздымалась и проваливалась на гребнях волн, ходила туда и сюда на высоту грот-мачты. Сенявин уже хотел скомандовать «Приготовиться рубить мачты», как ветер внезапно зашел к северу и стал заметно стихать. Когда совсем рассвело, подобрали якорный канат, заменили изорванные паруса, и «Святой Петр» направился к Сицилии, как было условлено.