Тане В серое одевали, Все порешив, врачи, Словно околдовали, Выследили в ночи – Хрупкие эти плечи, Гордую эту стать. Мне защитить их нечем, Грудью на грудь не встать. Если б во поле белом, Если б – кругом враги, Ее ли б такое дело... Господи, помоги! 1982 Ну, конечно, родная, Давай удерем Мы из этой больницы На солнце, на волю! Ровно в полдень За Волгу уходит паром, Хорошо там в просторном Ромашковом поле. Мы бы шли через поле, Счастливо близки, Мы бы заново мир Открывали чудесный. И о нас рассказали бы Нам лепестки, Им про «любит – не любит» Все точно известно. Через час и в палатах Закончат обход. И никто не заметит, Ведь случаи были! Возле пристани ждет нас Еще теплоход. Мы бы в море Каспийское Вместе уплыли. Астраханский бы ветер Нагуливал вал, Апшеронские луны Сияли б весенне. Я тебе показал бы, Где Стенька гулял, Где персидские звезды Прославил Есенин. Ну так что же дежурной Сказать медсестре? Молодецкое утро Сияет над Русью! Дай мне руку, Взгляни, как светло во дворе, Даже в этом, Где много печалей и грусти... 1982 Да что говорить... После грустной палаты больничной, Линялых халатов и серого – в рамах – стекла, Мы словно воскресли в торжественном мире античном, Легко вознеслись в восходящих потоках тепла. Когда же с высот опустились мы на землю жестко, Когда осмотрелась, хлебнувшая неба, душа: Обычный народ тормозил у пивного киоска И дюжий дружинник за шалость ругал малыша. Ну чем недовольны: и этот – уставший от жизни – Охрипший прораб и малярша – картошкою нос? Ах, делали базис манящих вершин коммунизма, Но – гиблое дело! – бетон самосвал не подвез. А робкий студентик с подругой, похожей на мышку, Купивший на мелочь последний с минтаем пирог? А этот кричавший на грязной реке катеришко? Он требовал чалку. И смолк. Докричаться не мог. Больная страна. И сограждане – чаще – больные. В почетных могилах укрыты от гнева вожди. Кончается век. Открываются точки пивные. Бетон не подвозят. И сеют заразу дожди. Какая тоска! И что делать, тоску наблюдая? Опять в небеса? И опять мы взорлили вольно – Над всем, что стряслось, и что в будущем нас ожидает Но это – о радость! – хоть это нам знать не дано. 1983 Никого впускать не станем, Мы устроим эту месть. Верить скептиков заставим, Что любовь на свете есть! Дверь – на ключ, стучать напрасно Не откроем. И – привет! Занавеской темно-красной Занавесим белый свет. Мы и пищи не попросим Даже сто часов подряд. На костер любви подбросим Наши души. Пусть горят! Пусть огонь взорлит победно – В небеса, во все концы! Пусть пожарных в касках медных К дому вызовут жильцы. Пусть взломают в самом деле Эту дверь и косяки, Пусть бетонные панели Разбивают на куски. Переладим, перестроим, Перетерпим и – вперед! Все равно свое живое Жизнь, как водится, берет. 1983 Две недели писем нету, Телеграммы не несут. Есть лишь воля: Встал до свету На заре, в шестом часу! Окатился по привычке У колодца, во дворе, И на чай принес водички В оцинкованном ведре. Почеркал в своей тетрадке. И до полудня, считай, В магазин ходил, там в кадке Рыба скучная – минтай. Что скрывать, на сердце слякоть, Бестолково хлопочу. Можно б с небом покалякать О погоде. Не хочу. Сад грустит, Цветы угасли, Листья медленно летят. Пожурил ворон на прясле, Горлопанят, как хотят. Ничего бы мне не надо, – Пожил, знаю, что почем! – Если б ты шагала рядом, Говоря, бог весть о чем. По траве сухой, шуршащей Просто б шли – в руке рука. Я бы на почтовый ящик Не смотрел, как на врага... 1983 Не удержать тебя, лети! Но, завершая ход по кругу, Я мог бы выдохнуть: – Прости, Ведь мы теперь нужней друг другу! – Непобедимо хороши, Мы оба чувствовали это. И было больно. Боль души Гасил я горькой сигаретой. Гордясь, чего-то там сказал, Теперь припомнить бы, Да – что ты! Я проклял аэровокзал, Возненавидел самолеты. Куда нас, право, занесло? Судьбе ли мы бросали вызов? Зачем, кому твердил назло: – Держись, Денисов... 1981 |
