Завершили большой переход, Точно к сроку доставили грузы. Как Везувий, остыл пароход, Якоря скрежетнули о клюзы. Шапки вверх! Но молчала братва. Тишина – по трюмам и отсекам... В те часы хоронила Москва С ритуальным почетом генсека. Щекотливый державный вопрос И у нас был продуман заране: У гудка встал партиец-матрос, Что стоял на руле в океане. Трижды вынул он души из нас. И радисты сработали круто: Сотня пушек ударила враз – Холостыми пока... Для салюта. Погадали: кто сядет на трон?! А к нему уж – без нашего спроса, – Пробирался, Спеша с похорон, Это будущий «узник» Фороса. Помню, день был и мрачен и сер, И циклон налегал по-пиратски, Начинался разгром СССР, Первым пал Петропавловск-Камчатский. В горле бухты кипел океан, И над рубкой, пока еще робко, Шевелился горячий вулкан – Ключевская дозорная Сопка. 1994 В НЕБЕ ХОЛОДНОМ
Поет комар, гудит мошка, Стрекочет вещая сорока, И кот на троне чердака Xолостякует одиноко. Бычок об угол чешет бок, В сарае хрюкнул боров сонный, «ДТ» свалил в канаву стог – Ничейный, стало быть, – казенный. Ничья дорога, даль ничья... Но – чу! Как будто скачут тройки? И, сдунув с крыши воробья. Нагрянул ветер перестройки. Ура! И выкрикнув «ура»!», Забив всех раньше в барабаны, На этот ветер флюгера Отреагировали рьяно. Опять на гребне, на виду За всенародные усилья: Теперь в двухтысячном году Сулят здесь лад и изобилье. Толкуют складно – блеск и шик! Мол, были беды и потери... И хмуро, думает мужик, Привычно в будущее веря: «Ну что ж, идем к версте верста, То попустительство, то ломка. В итоге жизнь и прожита – Вся для счастливого потомка...» 1986 Нет, нет – не наркоманы! Иду, бросаю взгляд: В кроссовках и бананах Они сидят, галдят. О чем? Прикину вкупе – И хил и беден слог, Толкут водичку в ступе, Вот так и я толок. При кепке, при монете, При флотских брюках клеш... У отроков у этих Изысканней балдеж. В тревожных ритмах века, Где кругом голова, «Монтана», «дискотека» – Со смаком пьют слова. Лопочет: «Мани, мани!» Висящий, как праща, Транзистор фирмы «Сони» На плечике прыща. Свободный от иллюзий, От сложностей души, Он цедит, глазки сузив: «Цигарку разреши...» И все-то понимаю, И взгляд мой злой – в упор, И все же вынимаю Проклятый «Беломор». 1987 Потолкаюсь на перроне, Людной улицей пройду. В молодом микрорайоне Друга старого найду. Он живет себе не звонко, Получает за труды – Без чинов, без «жигуленка», С перебоями воды. Помолчим неторопливо, Не тревожа белый свет. Рублик с мелочью на пиво Наскребем, а пива нет! Час, другой и третий минет Будто не пили вовек! Приучает к дисциплине Наш теперешний генсек. А душа нет-нет застонет: Дорогой мой, дорогой! Поделом нам! Эх, вы, кони, Эх, бубенчик под дугой... 1987 Я ехал пьяный на телеге, Конек умен, трусил едва. Моталась в сумраке и неге Моя чужая голова. Мы ладно бражничали с кумом, Мы в чувствах родственных клялись, То в даль стремились наши думы, То в стратегическую высь. Что было – было! Шито-крыто. Доехал, спать ушел в лесок. А мог сыграть бы под копыто, Или упасть под колесо. Теперь идеями пронизан, Я большее к куму – ни ногой. Гляделки пучу в телевизор, Сижу, весь правильный такой. И для жены, как замечаю, Пришла иная благодать: Спешит налить мне чашку чая И дырку бублика подать. 1987 Старинным чистым светом Луна в ночном окне. И чудятся корветы, Как в детстве на стене. Как призраки, как духи, Плывут из дальних стран Матрос с серьгою в ухе, Братишка капитан. Кричат: «За вами лично!» А мне дороги нет: На визе заграничной Чиновничий запрет. Что сделал я плохого? В плену был? Не бывал! В КБ у Королева Подписку не давал. С анкетой все в порядке, Все – прочерки, тире... Ну, резал правду-матку, Так гласность на дворе! Что знаю я? Компасы! Что ближе? Синь воды! Еще завел Пегаса, А он не знал узды. Манящие корветы, Бетонная стена... Запреты вы, запреты – Чужая сторона. 1987 |
