При звуке открывающейся двери Торгрим поднял взгляд. За несколько часов до этого им вернули Орнольфа в таком состоянии, в каком Торгрим его еще никогда не видел, а Торгриму доводилось видеть Орнольфа Неугомонного изрядно потрепанным. Он было подумал, что теперь настала его очередь. И он не собирался им помогать.

Первым вошел стражник, который в правой руке держал меч, а в левой – чадящую лампу с тюленьим жиром. Кто-то из спавших вскинулся и, ворча, заслонился от ее слабого света. Торгрим узнал охранника, которому предложил золото. Тот шагнул в сторону, и за его спиной появилась женщина, закутанная в плащ с капюшоном. Торгрим вскочил.

– Я привел целительницу, – сказал охранник, когда Торгрим приблизился.

Он запер за собой дверь, явно нервничая. Торгрим не знал, кого он боится больше – пленников в комнате или стражников снаружи.

Торгрим взял у него лампу, с трудом подавив острое желание вогнать носик светильника в сердце стража, и передал ему обещанную золотую монету, а затем вторую.

– Вот еще одна, ее дали мои люди, – едва сдерживаясь, сказал Торгрим. – Прими нашу благодарность.

Стражник кивнул. Он выглядел довольным, несмотря на смятение, и Торгрим был рад, потому что этот человек мог понадобиться ему снова.

– Безопасность рабыни в ваших руках, – сказал стражник и исчез за дверью.

Торгрим повернулся к целительнице, которая вскинула руки и сбросила скрывающий ее лицо капюшон. Викинг ожидал увидеть сморщенную старую каргу – у северян все целительницы были такими, – но эта женщина выглядела совершенно иначе. Она была молода, не старше двадцати лет, как показалось Торгриму, и красива, несмотря на худобу и слишком большие глаза на узком лице.

Она посмотрела на него с таким вызовом, что, будь на ее месте мужчина, ему бы не поздоровилось, учитывая то, в каком настроении пребывал Торгрим. Но на женщину – тем более женщину, способную исцелить Харальда, – он реагировал по-другому.

– Меня зовут Морриган, – сказала она. – Я рабыня Орма.

– Ты не из данов, – заметил Торгрим. Она говорила на северном наречии, но со странным акцентом.

– Нет. Я ирландка.

– Откуда же ты знаешь наш язык?

– Когда мы с братом были маленькими, мы жили среди вас, северян, в Йеллинге. А теперь я стала рабыней. Вначале у фин галл, теперь у Орма. – Она пыталась скрыть горечь в голосе. Торгрим знал, что из ирландцев получаются хорошие, спокойные рабы. Эта явно была исключением.

– Ты пришла сюда с разрешения Орма?

Морриган улыбнулась.

– Конечно нет. Он жестоко меня накажет, если узнает об этом.

Торгрим ощутил, как дух волка начинает развеиваться, словно утренний туман. Было нечто такое в этой рабыне, что влияло на духов и заставляло верить, что она умеет исцелять.

– Меня зовут Торгрим сын Ульфа. Тебя наградят за смелость, – заверил он девушку. – Пойдем.

Он провел ее к дальней стене, где на мехах и плащах лежали раненые. Первым был Олвир Желтобородый с глубокой рубленой раной, шедшей от плеча через грудь до самого живота. Без повязок рана выглядела жутковато, как канава в белом песке.

Морриган села рядом, поставила свою большую корзину на пол и начала исследовать рану, присматриваясь, принюхиваясь, ощупывая. Торгрим поднес лампу поближе. Спящий Олвир заерзал и застонал.

– В этой ране уже поселилась гниль, но, возможно, еще не поздно, – тихо сказала Морриган. Торгрим не понял, к нему ли она обращается или к самой себе. Он не ответил.

Она достала из корзины какой-то пушистый клубок.

– Паутина, – пояснила она, словно думала, что Торгрим ей не доверяет.

Очень осторожно Морриган размотала мягкий сверток и залепила им рану Олвира. Глаза его широко раскрылись от изумления, он попытался сесть, но Торгрим удержал его за плечо.

– Не двигайся, Олвир Желтобородый. Эта рабыня – целительница.

Олвир застонал и снова улегся. Морриган уверенными движениями вытащила из корзины скатку льняной ткани и небольшую баночку с маслянистой мазью. Покрыв этой мазью ткань, она положила ее на рану Олвира.

– Это припарка из тысячелистника. Большего я сделать пока не могу, – сказала она. – Нужно подождать и посмотреть, как пойдет исцеление.

Торгрим кивнул. Они двинулись к следующему раненому, которому Морриган оказала такую же помощь, затем к следующему.

– Нужно было послать за мной сразу же, – упрекнула его Морриган. – Со старыми ранами лекарству справляться сложнее.

Торгрим снова кивнул, ничего не ответив.

Затем они подошли к Гиганту Бьерну. Морриган внимательно его осмотрела, ощупала раны, вглядываясь в каждую при свете лампы. Она вынула еще одну маленькую баночку и с помощью Торгрима влила немного содержимого в рот великану.

– Шлемник поможет ему заснуть, но больше ничего сделать нельзя, – сказала Морриган, и они двинулись дальше.

Минуты бежали, прошел уже час, и беспокойство Торгрима нарастало, как прилив. Он хотел, чтобы Морриган занялась Харальдом до того, как ее присутствие обнаружат. Хотел, чтобы она забыла обо всех остальных и сосредоточила усилия на его сыне, но он не смел попросить ее об этом или хоть как-то дать понять, что Харальд для него дороже других раненых. Он не знал, какие у нее отношения с Ормом, не знал, какие сведения она готова будет передать хозяину в обмен на некоторые поблажки.

Орнольф Неугомонный был следующим. Его лицо заплыло от ударов, одежда была разорвана, синяки и порезы виднелись в прорехах туники. Морриган оглядела его и подняла взгляд на Торгрима.

– Эти раны совсем свежие, – сказала она.

– У Орма и Магнуса были к нему вопросы.

Морриган кивнула.

– Мне показалось, что я узнала руку Орма. Но почему он?

– Он наш ярл. Он наш вождь.

Морриган вновь посмотрела на Торгрима.

– Разве не ты главный?

– Я лишь дружинник Орнольфа. Второй после него.

Целительница кивнула и вынула из корзины очередную маленькую склянку.

– Пастушья сумка, от кровотечения. – Целительница смешала сушеные травы с водой в кружке. – Нужно заставить его это выпить.

Торгрим помог ей приподнять голову Орнольфа. Морриган поднесла кружку к губам ярла, и Орнольф, не приходя в сознание, тут же вылакал содержимое до дна – когда речь шла о выпивке, у него всегда срабатывали инстинкты.

Они вновь уложили Орнольфа, и Морриган обработала его раны паутиной и тысячелистником. Затем она дала ему глотнуть из другой склянки, в которой, по ее словам, была настойка из тысячелистника на меду. Торгриму пришлось силой вырвать эту склянку из рук Орнольфа.

– Ему очень нужен отдых, а мед поможет ему заснуть, – сказала Морриган. – Думаю, он выживет, если только Орм не продолжит допросы. И не сожжет его заживо у столба.

Торгрим кивнул.

– А теперь посмотри вот этого. Мне кажется, ему совсем плохо, – сказал он, кивая на Харальда и изображая безразличие.

Морриган подняла голову и впервые, как он понял, взглянула ему в глаза.

– Хорошо, – коротко ответила она и передвинулась к Харальду, опускаясь рядом с ним на колени. – Совсем мальчишка.

Целительница убрала влажные от пота волосы с его лба.

– Он достаточно взрослый, чтобы ходить в набеги, – сказал Торгрим.

Морриган вновь взглянула на него, и Торгрим увидел на ее лице отвращение. Она подняла с пола подвеску – серебряный молот Тора.

– Что это?

– Молот Тора. Способ попросить помощи у бога.

– Неудивительно, что у него лихорадка. – Морриган сунула молот в ладонь Торгрима, потом собрала остальные амулеты, включая статуэтку Одина на восьминогом коне Слейпнире и крошечную серебряную валькирию, и добавила к молоту: – Держи их подальше от мальчика.

Она потянулась к своей шее, сняла ожерелье и надела его Харальду на шею. Серебряный крестик с умирающим богом Христом лег на грудь парня.

Рука Морриган совершила жест, который Торгрим часто подмечал у христиан: коснулась лба, живота, обоих плеч. Она пробормотала что-то над Харальдом, какое-то заклинание, как показалось Торгриму. От христианской магии ему было не по себе. В другое время он велел бы ей прекратить, но сейчас он впал в отчаяние, а его собственные боги ничем не сумели помочь.