— Мистер Гриммонд, ведите судно в гавань.

Тело так затекло, что Джек спустился через «собачью нору», посмеиваясь над самим собой: «Боже, ну и толстозадым же я стал»! На квартердеке он отдал приказы о необходимых сигналах для транспортов, о флаге Каталонии, который должен украшать топы мачт «Ариэля» и о кофе со шведским хлебом, которых так вожделел его опустевший желудок.

— Мистер Хайд, — сказал он, — мне бы хотелось, чтобы сегодня корабль выглядел особенно опрятно. Нам предстоит встреча с важной персоной.

Пока «Ариэль» вновь пересекал ужасающую границу зоны поражения больших орудий, Обри стоял на отдраенном клочке палубы, перекусывая и попивая кофе, и заметил, что офицеры выглядят особенно встревоженными и побледневшими, всё время следя за батареями.

— Позовите канонира, — сказал капитан через минуту. — Мистер Натолл, по моему приказу мы отсалютуем крепости двадцати одним выстрелом. — Он ждал и ждал, пока «Ариэль» не оказался точно между двумя плавучими батареями глубоко в гавани и скомандовал:

— Салют!

Выстрелы звучали ясно и отчётливо, через необходимые интервалы, и когда двадцать первое орудие сказало свое слово, скалы и казематы, возвышающиеся по обоим бортам, исчезли в облаках дыма, закрывшего небо, и оглушительного звука, да что там — настоящего рёва. Облако постоянно обновлялось, получая новую порцию дыма вместе с орудийной вспышкой каждого орудия на Гримсхольме, так что для наблюдателей с транспорта казалось, что на острове начал извергаться вулкан. Этот звук был так чудесен и велик, что воздух, море и «Ариэль» задрожали, а вся команда стояла без движения, ошеломлённая, удивлённая и оглушённая, пока не смолкли последние отзвуки эха, и они не осознали наконец, что это был ответ на их собственный салют, миролюбивое приветствие.

Примечания:Фалес Милетский (640/624 — 548/545 до н. э.) — древнегреческий философ и математик.

По одной из легенд, считается первооткрывателем электричества и магнетизма (тот самый школьный опыт с янтарной палочкой и шерстяной тряпкой) [?]

Бриг-гермафродит или шхуна-бриг — имеет комбинированное вооружение брига и шхуны. От него происходит современная бригантина. Он имеет прямые паруса на фоке и косые на гроте. [?]

В оригинале судно зовётся «Humbug» – (анг.) обман, уловка, подлог. [?]

Марсий — в древнегреческой мифологии сатир, пастух, наказанный Аполлоном за выигранное музыкальное состязание. Аполлон подвесил Марсия на высокой сосне и содрал с него кожу. [?]

Речь идёт об Артемисии III — сестре и супруге Мавсол II (правитель Карии в 377—353

гг. до н. э.). Она выстроила в честь мужа в Галикарнассе великолепный Мавсолей, надгробный памятник, причисленный к чудесам древнего мира. В современном мире имя Мавсола чаще всего вспоминают в связи с понятием «мавзолей»: благодаря своей знаменитости, мавзолей в Галикарнасе приобрел статус имени нарицательного. [?]

Можно добавить следующее: Ксеркс, наблюдая битву с отдаленных холмов, принял потопленный союзнический корабль за судно противника и был горд храбростью Артемисии. Очевидно, никто не спасся из потонувших, чтобы рассказать, что случилось на самом деле. Артемисия прорвалась обратно к персам, где, согласно Геродоту, Ксеркс объявил: «Мои мужчины превратились в женщин, а женщины стали мужчинами!» [?]

Виртуозное соло в музыкальном произведении [?]

Католический гимн. [?]

Из Карлскруны уходили непогожей ночью, унося с собой тревогу и оставляя позади тревогу еще ещё более назойливую, наверное, — ведь адмиралу и его политическим соратникам оставалось только ждать исхода этой чрезвычайно важной акции на дальнем конце Балтики.

Возвращались же сразу после полудня очаровательного дня. Транспорты, приз и «Плут» с тёплым зюйдом, полным ровно настолько,чтобы можно было поставить лисели, неслись по светлозелёному, едва покрытому зыбью морю. Даже переполненные людьми, плоскобортные транспорты выглядели весьма пристойно, стройной колонной следовали за «Ариэлем», выдерживая интервал в кабельтов, с «Минни» в качестве замыкающей. Встречал их как будто совсем другой адмирал — помолодевший, жизнерадостный, теперь уже совсем не язвительный или суровый. Как только стало возможно, с «Ариэля» флажными сигналами передали новости. С той самой поры флагман охватила атмосфера радостного воодушевления, и, готовясь к приёму гостей, камбуз оккупировал адмиральский кок с помощниками.

— Я так и знал! — наблюдая за приближающейся с «Ариэля» шлюпкой сказал адмирал мистеру Торнтону. — Я верил в него и знал, что он справится. Всё вышло просто прекрасно — как я и предполагал!В самой шлюпке царила мёртвая тишина: Джек был измотан, не столько по вине забот, связанных со снятием «Минни» с мели, бессонных ночей, морального напряжения и возни с официальным рапортом, а скорее из-за исключительной болтливости полковника д’Ульястрета. Полковник не говорил по-английски, но французским владел бегло, очень бегло, и болтал просто без умолку.

Джек не слишком знал язык, но как минимум понимал о чём идёт речь и, выполняя просьбу Стивена о том, что гостю следует уделить максимум внимания, часами изо всех сил старался не потерять нить беседы, а в изредка возникающие паузы вставлял подходящие замечания, которые, как он считал, являлись французскими, вроде «священное имя собаки», «дайте глянуть» и «синий живот».*1] Часами, на которые Стивен предпочёл бросить друга ради общения с новыми каталонскими пассажирами «транспортов». Сейчас, однако, полковник был нем. Даже во время мира оставаясь франтом, он, как многие солдаты, считал, что существует прямая связь между военным мастерством и безукоризненностью мундира. Его собственный ужасно пострадал из-за балтийской сырости: пурпур окантовки стал напоминать осадок со дна винного бочонка, кружева потускнели, кисточка на одном ботинке оторвалась, а хуже всего, вероятно, было то, что на мундире отсутствовали знаки различия, соответствующие его нынешнему званию. В трубу он разглядел выстроившуюся на палубе флагмана блистающую шеренгу алых с белыми лентами пехотинцев, офицеров в парадных высоких шляпах и величественного адмирала в голубом с золотом облачении. Стивен заметил, что крёстный чувствовал себя неловко, был недоволен и готов обидеться при малейшем проявлении неуважения. Задумчивое выражение лица его несколько смягчилось когда флагман начал салютовать, в этот раз персонально для одного человека и Стивен заметил, что крёстный считает стреляющие пушки, одну за другой: на тринадцатой он разомлел, четырнадцатая и пятнадцатая, обычно салютующие особо важным персонам или полным адмиралам, заставили полковника важно кивнуть. Выражение лица, однако, всё ещё оставалось напряжённым и Стивен знал, что тот не расслабится полностью, пока на борту его не поприветствуют в манере, которую он сам сочтет подобающей, пока не устроят приличный обед и пока по крайней мере пинта вина не станет плескаться под его потрёпанной портупеей.

— Мне следует обнять адмирала? — шёпотом спросил он.

— Сомневаюсь, — ответил Стивен.

— Лорд Питерборник*2] обнимал моего деда, — сверля доктора взглядом, пробурчал полковник.

Шлюпку зацепили. Короткая заминка с подачей трапа, и прибывшие оказались посреди парадной флотской церемонии: свиста боцманских дудок, надраенной меди, бряцанья и лязга оружия морских пехотинцев. Тут был и адмирал, который, протянув приветственно руку, шагнул навстречу капитану Обри.

— Я так и знал, — сказал он. — Я знал, что так всё и сложится, знал, что вы справитесь!

— Вы очень добры, сэр, — ответил Джек. — Но я всего лишь сходил туда и обратно, не более. — И вполголоса, бросив многозначительный взгляд, добавил. — Заслуги стоит искать среди других людей. Теперь, сэр, permettez-moi de — как же это будет?

— Presenter? — подсказал адмирал.

— Благодарю, сэр. Presenter. Дон д’Ульястрет — адмирал Сомарез.Адмирал снял шляпу. Полковник вскинул руки для объятий. После незначительной паузы и к вящему удовольствию квартердека, адмирал расцеловал гостя в обе щёки, совершенно искренне заверил, что рад видеть его на борту и пригласил на обед — всё это на французском, который оказался несколько лучше, чем у Джека и конечно гораздо менее отвратительным, чем у самого полковника. Адмирал был родом с острова Гернси.*3]