«Но я любил ее, — протестует в нем кто-то. — Так никогда ни один мужчина не любил женщину».

«Но до этого ты ее обесчестил, — возражал другой голос. — Ты исковеркал ей жизнь». — «Но я же полюбил ее! Разве этого мало?» — «Низкие счеты! Муки бессилия — тебе в возмездие!»

Он задыхается. Он чувствует, что вот-вот опять окажется в могущественном алом шаре. Только поступок во имя любви к этой женщине мог вырвать его из круга страданий. Грудь закрыта кольчугой, тяжелый шлем надежен, безупречен. У пояса он нащупывает холодную рукоятку меча. Он легко выхватывает его из ножен и вскидывает над головой.

Возмездие свершалось.

— Олег Иванович! Отчего же не останавливается кровь? Почему опять пошла кровь? Вы вводили викасол? Я не переживу, если с ним что-то… Как же наши дети…

— Перестаньте, наконец! В машину, в машину носилки! Так. Закиньте голову больного. Тампонаду двойную…

Что же помешало ему нанести удар? Из какого-то полузабытого далека звук, похожий на вой сирены, который он так часто слушал мальчишкой в дни войны, когда дежурил на крышах. Он увидел, что под сверкающий халат юноши, переливаясь, вползает змей. А юноша? Пустые глаза, жесткие конские волосы, розовые выпяченные губы… Как же раньше он не видел этого!

Чешуя снизу отсвечивает золотом. Спирали ввинчиваются под халат, видны движущиеся бугры.

Вот у правого уха показалась плоская змеиная голова. Голова несколько раз плавно качнулась, и взгляд змеи застывает на полуобнаженной женщине.

Казалось, прошла вечность, спрессованная в миг, прежде чем человек с мечом в руке понял, что в образе змеи перед ним он сам — осквернитель.

Решение пришло мгновенно.

Раздвоенный змеиный язык слегка колеблется, как тонкое пламя свечи на сквозняке, и слышится морозящее душу шипение.

Прежде чем женщина увидела все это, меч с сокрушительной силой опускается на голову змеи. Сталь прорубила чешую, врезалась в сырую змеиную плоть.

Преследователя охватывает восторг: зло уничтожено. Мужчина вступает в освещенный розовым светом круг. Женщина, увидев его, делает шаг навстречу. Он обнимает ее, целует, чувствуя вкус ее губ. Он задыхается от счастья. Она будет с ним всегда.

— Ты устал, ты дрожишь, я заждалась твоего прихода, — шепчет она.

Они смело вступают в темноту, и начинается их парение. С каждой секундой парение становится все стремительнее.

— Куда мы? — доверчиво спрашивает женщина.

— В бесконечность, — отвечает мужчина.

И тут сердце мужчины пронзила боль: он не имеет права уносить с собой в неведомое жизнь той, кого так сильно любит. Она еще так молода и красива. Она нужна его детям. Но ему нет дороги назад.

Возмездие свершилось.

— Больного в реанимацию.

— Включите РО-5, возможно, придется вскрывать грудную клетку для прямого массажа. Сколько у нас запасов концентрированной крови? Вызовите на всякий случай доноров. Остановка?

— Да, около минуты…

Стремительное приближение к бесконечности прекратилось. Когда он вновь почувствовал себя в алом пекле, то подумал, что настал момент трансформации его в некий квант энергии, которому суждено вечно двигаться во вселенной крошечной светящейся точкой. Все живое превращается в свет, а свет — это часть живого.

Постепенно жар рассосался, тяжесть исчезла. Мужчина не удивился, когда увидел возле кровати женщину. Жену. Она держала его за руку.

— Я тебя бесконечно люблю, — беззвучно прошептал он.

Она, как и тогда, тихо зарыдала.

Утром мальчик долго лежит с открытыми глазами и вспоминает увиденное ночью. Он всегда просыпается поздно, когда солнце застывает на полу у кровати четким квадратом, напоминая освещенный экран телевизора. Мальчик видит сны и все время о них думает. И на этот раз мальчику снились лошади.

Табун куда-то бежал, и впереди был быстрый, как ветер, Красный конь с золотистым хвостом и золотистой гривой. Он высоконог и поджар, с маленькой красивой головой и длинной, изогнутой по-лебяжьи шеей. Мальчик слышит гулкий, точно удары по жести, топот копыт, легкое ржание диких кобылиц и жеребят, даже чувствует густой запах лошадиного пота, напоминающий запах прелых яблок.

Красный конь дикий, пришел он из далеких синих степей, где не заходит огромное желтое солнце, где не бывает свирепых зим, где разлапистая сочная трава выше человеческого роста, и в ее чаще могут спрятаться не только лошади, но и слоны. В синих степях круглый год распускаются розовые и синие бутоны, а запахами цветов пропиталась земля, вода, деревья и даже далекое, необычно голубое небо.

Мальчик будто бежит вместе с табуном и Красным конем, но в то же время он видит их со стороны, точно наблюдает в бинокль…

— Ваня, Ванюша! Лежебока ты эдакий, — говорит бабушка, склонившись над кроватью.

Мальчик видит морщинистое лицо бабушки, выбившуюся из-под белой в крапинку косынки седую прядь, голубые и добрые глаза.

— Я же знаю, что делать, — мальчик поднимается и, вскинув руки, потягивается.

Бабушка подает Ване рубашку и штаны.

Кони все еще бегут легко и быстро, все еще стучат дробно копытами, и теперь мальчик даже слышит, как животные тяжело дышат, как что-то хукает в их больших животах.

— Ужин на столе, обедать будем в столовой, смотри не опоздай, — не унималась бабушка.

— Ну я же все знаю, — сердится Ваня.

Красный конь все бежит и бежит, и бег не утомляет его. Конь косится на мальчика, и Ваня вдруг видит себя в теплом фиолетовом озере лошадиного глаза. Неужто это он такой маленький? Мальчик удивлен этим странным и непонятным видением. Он видел себя в лошадином глазу как в зеркале!

Каждое утро бабушка заходит с работы домой, чтобы приготовить внуку ужин, напомнить о делах на день. Но Ваня привык к своим обязанностям. Он делает все быстро, потому что знает, бабушка никуда не уйдет, пока он не сядет за стол.

— Скажи Пантелеймону Пантелеймоновичу, чтобы пришел починить телевизор. Да смотри один не ходи на пруд…

— Ну бабушка! Я же все знаю! — сдерживая слезы, кричит мальчик.

— Лишний раз напомнить не грех…

Если вскочить на Красного коня, то можно обогнать птицу или, может, даже самолет. На нем, пожалуй, облетишь всю землю! Мальчик представил себя летящим на коне, он даже услышал свист ветра, и его сердечко сжалось от воображаемой скорости, как всегда сжималось, когда он качался на качелях.

Наконец бабушка уходит. Белая косынка проплывает маленьким парусом за окном и исчезает.

Раньше Ваня жил в небольшом городке. У них был свой дом, сад и моторная лодка. Когда отец уехал на Север, мама продала дом, сад, лодку и поехала вслед за отцом. Обычно Ваня приезжал к бабушке только на каникулы, теперь же будет жить у нее до тех пор, пока за ним не приедет мама. Но когда она приедет, никто не знает, даже сама бабушка, а уж она-то знает все.

Каждую неделю мама присылает два письма: одно бабушке, другое — Ване. К Ване письма бывают короткими, в них, кроме просьб быть послушным, не ходить самовольно на пруд (дался им этот пруд!), хорошо кушать, не задираться с деревенскими ребятишками, ничего нет.

Письма к бабушке бывают длинными и мелко, густо исписанными, точно простроченными на швейной машинке. Ваня не знает, о чем они, только бабушка часто откладывает в сторону убористо исписанные листки и, горестно качая головой, говорит:

— Господи, чем он ее только присушил? Нашла бы себе другого, хорошего человека и жила бы спокойно.

У нее на глазах появляются слезы, когда она читает письма, и Ваня догадывается, что там, на Севере, маме живется не очень хорошо. Почему тогда мама не возвращается? И почему папа не пишет Ване? Когда Ваня спрашивает у бабушки об отце, она хмурится и говорит, что он в длительной командировке. Слово «длительной» мальчика пугает: раньше папа никуда не уезжал. Правда, Ваня догадывается кое о чем, но поверить в это боится.