Когда в яранге бедняка Лялюаттэ, у его жены Вуквуны родился ребенок и престарелая бабка Эттык, которая принимала роды у всех женщин стойбища, заворачивала в мягкие оленьи шкуры младенца, то неожиданно увидела, что он смотрит на нее ясными спокойными большими глазами. Это было такой неожиданностью, что старуха не знала, что и думать. Младенец, розовенький, крупный, вовсе не плакал, и старухе пришлось его крепко ударить — ведь дети должны извещать людей о своем приходе на землю громким криком.

Когда новорожденный, закрыв глаза, так звонко, сильно заплакал, что залаяли на улице, у яранги, собаки, Эттык вздохнула с облегчением. Если ребенок плачет, значит, он крепкий и остальному удивляться нечего. Но взгляд младенца, поразивший старуху, послужил причиной того, что ребенка назвали необычным для чукчей именем — Лыляйнын, что значит «глазастый».

Позже старая Эттык говорила родителям ребенка, что судьба у него будет необычной, потому что за свою долгую жизнь она не могла припомнить еще такого случая, когда новорожденный смотрел так ясно и умно, будто взрослый.

Но старуха ошиблась и не смогла в этом убедиться, потому что через год она уехала на белых оленях в иной мир — мир верхних людей, далекий от земных дел и беспокойств. Судьба у Лыляйнына была такой же, как у сотен других оленных чаучу, кочевавших по безбрежной тундре от Берингова моря до Ледовитого океана. Правда, в одном старуха оказалась права — природа наделила ребенка сметливостью и большим умом.

Говорят, уже в детстве Лыляйнын рассуждал как взрослый, мудро и правильно. На семейных советах к его мнению прислушивались как к мнению отца или деда.

Позже, спустя годы, когда Лыляйнын повзрослел, обзавелся своим небольшим стадом оленей, своей ярангой и семьей, то он так умно повел дело, что каждый год в стаде его приплод был больше, чем у других чаучу-оленеводов.

В стойбище Лыляйнына уважали за сговорчивый, покладистый характер, за доброе сердце, за ум и, главное, за большое оленное счастье, которым наделили его боги. Маленький, юркий, с птичьим живым лицом, Лыляйнын всегда был занят делом, всегда что-то мастерил, перестраивал. Ярангу, служившую жильем оленным чаучу века, он так ловко перестроил, что его малочисленная семья при кочевках разбирала и устанавливала ее с поразительной легкостью и быстротой, чего не могла сделать ни одна семья стойбища, даже большая по численности. К тому же ярангу его никогда не срывало в самый сильный ветер.

Дивились люди сметливости Лыляйнына и охотно перенимали у него все новшества.

Когда в тундру пришла советская власть, Лыляйнын сразу понял, как она нужна для таких небогатых людей, как он. В товарищество, образованное в Алькатваамской долине, он вступил первым. Авторитет среди оленных людей у Лыляйнына был большой, и его примеру последовали многие.

В товариществе Лыляйнына избрали бригадиром. Так и проработал он на этом посту до глубокой старости.

С приходом новой власти в поселковых магазинах, на факториях стали появляться невиданные ранее в тундре материалы и товары — капроновая веревка, резина, всякие металлические изделия.

Зашел как-то Лыляйнын в поселковый магазин, видит, на прилавке лежит необычная материя — широкая, гибкая и прочная. Он подышал на нее, материя не пропускала воздух. Бригадир подумал: если материя воздух не пропускает, то и воду не пропустит.

В то время в магазинах еще не было плащей и дождевиков, как теперь, и чукчи, чтобы защищаться от дождя, шили накидки по древнему способу из высушенных кишок моржей и китов. Трудно было достать этот материал, особенно оленеводам, и они меняли его у береговых охотников на мясо и шкуры.

Материя со странным названием клеенка (это продавщица так ее назвала) оказалась очень дешевой, и Лыляйнын набрал ее так много, что еле донес до стойбища. Вечером вместе с женой, работящей и бессловесной женщиной, свято чтившей ум и смекалку мужа, принялся кроить и шить для всех членов бригады дождевые накидки. В первый сильный летний дождь накидки опробовали, и оказалось, что они надежно защищали человека от дождя и ветра. Радости пастухов не было предела.

Но Лыляйнын на этом не остановился. Из необычного материала он сшил длинные, почти до пояса чулки — нраквыт, надел их на обувь, перешел несколько раз реку — ноги и обувь были совершенно сухими.

Осенью, когда землю сковывали морозы, а вода в ручьях и быстрых реках была особенно холодной, легкие, занимавшие совсем мало места чулки Лыляйнына избавили пастухов от простуды.

Новая одежда понравилась всем оленеводам. Вскоре такие накидки стали шить в колхозной пошивочной мастерской и выдавать их всем пастухам, рыбакам как спецовку. Новшество это переняли в соседнем колхозе, а потом накидками стали пользоваться по всей Чукотке. Пользуются ими и теперь, хотя в магазинах давно появились плащи из полиэтиленовой пленки и брезента, но пастухи не берут их: первые слишком быстро рвутся, а вторые громоздки и тяжелы.

Шло время, за весной приходило лето, за летом зима, потом опять наступала весна. Уходили морозы, таял снег, и на безжизненных проталинах из маленького упавшего осенью на землю зернышка, натуженно раздвигая коренья и жесткие, мертвые стебли прошлогодних трав, тянулся к свету зелененький, на вид слабенький, но неимоверно сильный росток. Голубело от тепла небо, и тундра наполнялась ликующим гомоном прилетевших с далекого юга птиц. Так каждой весной обновлялась земля. Но с каждой весной становился все старее и старее Лыляйнын.

Теперь он уже не бегал, как прежде, резво, беспокойно по стойбищу, не принимал участия в борьбе и оленьих гонках. Длинными ночами плохо и мало спал, к тому же тело стало бояться и холода и жары. В горячее летнее время, когда оленей донимает гнус и овод и они бегут, спасаясь от них, тяжело было Лыляйныну угнаться за стадом и зимой невыносимы длинные кочевья.

Жена старика давно умерла от болезни сердца, а дети выросли. Старший сын работал в окружном центре каким-то начальником, а младший учился в далеком Ленинграде. Подумал старик, подумал и решил уступить бригадирское место своему молодому заместителю. Приехал Лыляйнын в правление, рассказал все чистосердечно председателю.

— Эту закавыку мы устраним быстро, — сказал председатель. — Возраст у вас давно пенсионный, и потому пора действительно отдохнуть.

На правлении колхоза старому бригадиру назначили хорошую пенсию и выделили небольшой домик в центре поселка.

Тяжело было Лыляйныну привыкать к новой обстановке. Тосковал он по тундре, оленям и той жизни, к которой привык. Извела бы тоска старика, если бы не страсть его к выдумке, которая с годами так и не погасла в нем.

Первое, что сделал Лыляйнын и чем неслыханно удивил весь поселок, — посадил выкопанные на берегу реки кусты возле своего нового жилища. Ему думалось, что так будет легче представлять себе, что находишься в тундре, когда сидишь вечерами у окна.

Весной кусты принялись и так буйно и радостно зазеленели, что воспитатели из колхозных яслей стали водить детишек играть к дому старика.

С этого времени в поселке началась «зеленая лихорадка». В одну осень территория возле домов покрылась густой щетиной кустов.

Со временем Лыляйнын привык к шумной поселковой жизни. Зимой он часто ходил в кино, на репетиции художественной самодеятельности, где учил молодежь национальным танцам, а летом пропадал на рыбалке.

Пришла очередная весна. Солнце, огромное и яркое, теперь не заходило за горизонт круглые сутки. Оно грело щедро всю великую землю, на которой жили люди, но особенно старательно согревало промороженную за длинную зиму чукотскую тундру. В июне разом сошли в море бесконечные белые снега, зазеленела трава и кустарник, на пригорках запестрели цветы. Когда разбухшие от талых вод реки вошли в свои берега, рыболовецкие бригады выехали на рыбалку.