«Неплохо быть богатой», — думала она. К богатству можно привыкнуть. Но не быть богатой тоже не так уж плохо. Она и ее муж Рико владели небольшим домиком, у них был сын Патрисио, девяти лет от роду, и доставлял много хлопот, но и радости тоже. Рико работал на строительстве, а в городе всегда что–то строили, так что работы хватало.

Он любил бывать на свежем воздухе и работать руками. Патрисио ходил в школу, а затем на дневную смену в детский сад, Рико забирал его в конце дня. В это время Роза уже шла на работу, а когда возвращалась домой в десять часов, Патрисио еще валялся в постели. Но она видела его каждое утро, помогала ему одеться, готовила завтрак и отводила в школу и, конечно, выходные проводила вместе с ним. Она считала себя счастливой, хотя денег часто не хватало и нельзя было обзавестись никакими дорогими винами.

Патрисио, наверно, уже крепко спит, но Рико, приглушив звук телевизора, еще сидит в гостиной перед полотном. Он рисовал морские виды, пейзажи у воды, увиденные во время строительства зданий. Они были маленькие, иногда не больше почтовой открытки. Его кузина Лупе продавала их на блошином рынке, когда могла, и приносила несколько лишних долларов. Розу сначала удивляло, что такой большой, сильный мужчина рисует такие маленькие картинки. «Все дело в том, как хорошо ты умеешь работать руками, — объяснял он ей. — А картинка — тоже сооружение, только другого масштаба».

Направляясь к дому, находящемуся в трех кварталах от остановки автобуса, Роза ускорила шаг, ей не терпелось скорее дойти до цели и посмотреть, над чем он работает сегодня вечером. Все кругом окутал туман, стояла тишина. Здесь почти каждый вечер было туманно, даже если над Ноб Хиллом сияли луна и звезды. Это место было близко к океану.

Роза думала о доме, о картинках Рикардо и спящем Патрисио, как вдруг туман перед ней стал сплошным. Она столкнулась с чем–то и отступила, от испуга не в силах даже крикнуть. «Извините», — пробормотала она, через секунду придя в себя. Она подумала, что наскочила на кого–то, возможно, на одного из престарелых соседей, прогуливавшего собаку, чтобы подышать ночным воздухом. Однако никого не увидела. Она надеялась, что не сбила с ног случайного встречного. Ее сердце сильно забилось. А что, если она сделала больно кому–то?

Вдруг туман расступился, и она увидела неясные очертания. И совсем не пожилого человека, а молодого. Трудно было сказать определенно. Очертания были нечеткими, будто в тумане выросла тень. Однако создалось впечатление, что это идущий к ней молодой человек, предвещающий угрозу. Она подняла руку, но человек–тень одним тяжелым ударом отстранил ее. И тут Роза завопила.

Влажная рука зажала ей рот, не давая крику вырваться наружу.

— Нет, — раздался голос.

«Не очень дружелюбный голос, — подумала она. — В этом голосе затаилось зло».

— Мне нравится тишина, а тебе?

Ей хотелось сопротивляться, сбросить его руку, кричать. Но он держал ее так крепко, что она не могла ни шевелиться, ни дышать. Глаза Розы наполнились слезами, и вдруг она почувствовала, как в ребра вонзилось что–то острое и ее пронзила боль. Розу охватило негодование. Он причинил ей боль, а он не имел права, у него не было никакой причины…

Ее еще раз пронзила боль, затем еще раз. Вниз по животу потекла жидкость, она знала, что это кровь, чувствовала, что он снова и снова вонзает в нее нож. Боль была острая, но Роза почувствовала, что ей становится холодно, очень холодно, словно сам туман Сан — Франциско проткнул ей душу острыми усиками.

Деррил Моррис показал свой значок молодой женщине–полицейскому в форме, стоявшей на переднем крае оцепления, и она приподняла ленту, окружавшую место преступления, чтобы пропустить его.

— Добрый вечер, сэр, — сказала она. У нее были очень ровные белые зубы, а под фуражку забраны густые медного цвета волосы, пряди которых выбивались наружу и свисали над ее лицом. Она пристально взглянула на него. — На это очень неприятно смотреть, сэр.

— Разве на других было приятно смотреть? — устало спросил Деррил.

— Не знаю, сэр. Я работаю всего три недели. Это самое страшное, что я когда–нибудь видела.

Деррил хотел было ответить, но сдержался. Если бы он за три недели узнал все, что знал сейчас, то, скорее всего, ушел бы из полиции и занялся более скучным, но безопасным делом. «Укрощал бы львов, — фантазировал он. — Или занимался бы крокодилами, как тот парень на телевидении. Я бы справился». Но ему не хотелось говорить молодому офицеру полиции о том, что он чувствовал. Сегодня вечером перед ней предстало ужасное зрелище, но она все же могла улыбаться, эффективно делать свою работу и сохранять положительное отношение. Ему не хотелось стать тем, кто подорвет ее моральный дух.

Судебные эксперты уже установили генераторы, которые громко работали и уж точно не давали соседям спать, а также яркие лампы на опорах, которые погрузили весь участок в искусственный дневной свет. Полицейских в формах отправили на окраины, чтобы сдерживать любопытных и охранять место преступления по периметру. Наверное, некоторые ходили по квартирам, спрашивая, слышал ли кто что–нибудь или видел, как произошло убийство. Двое других членов оперативной группы подъехали почти в то же время, что и Деррил. Он заметил Стефани Пейзант и Леонарда Скоби, стоявших по ту сторону ленты и что–то записывавших. Лоррен Йи допрашивала с пристрастием полицейского в форме.

Деррил посмотрел в сторону толпы зевак. Некоторые вышли прямо в пижамах и халатах, другие, несмотря на погоду, надели тренировочные костюмы или шорты. Кое–кто оделся основательно, не забыв спрятаться под пальто от ночного холода. Деррил хотел поручить кому–нибудь сфотографировать толпу, и даже сам собирался потолкаться среди зевак, чтобы прислушаться, присмотреться и пронюхать что–нибудь. «Вполне возможно, он там, — думал Деррил. — И смотрит, как мы трудимся, разыгрывая дурачка и наслаждаясь тем, что находится совсем рядом, пока мы расследуем его кровавую работу».

Деррил уже сделал два вывода относительно убийцы. Основываясь на первоначальном рапорте, он считал случившееся делом рук того, кто на этой неделе убивал уже три раза. Что означало: на воле определенно гуляет серийный убийца. Вскоре, возможно уже завтра, в городе об этом узнают — и начнется паника. Если оперативной группе не удастся быстро схватить его, вмешается ФБР, и с надеждой, что он, Деррил Моррис, возьмет этого плохого парня, можно будет распроститься.

А Деррилу хотелось поймать его. Очень хотелось. С того самого момента, как он увидел Гретхен Уинтер и Джулию Тилтон.

Скорее всего, это мужчина. Ему лет под тридцать или чуть больше. Миновав такой возраст, большинство из них оказывались пойманными или умирали или избавлялись от болезни, которая заставляла их убивать. Скорее всего, он с Кавказа. Ненормальная жизнь дома, отец умер, ушел или не играет в семье никакой роли, всем командует мать и, возможно, злоупотребляет этим. Такой вкратце представлялась его биография, и хотя Лоррен Йи не любила подобных догадок, они давали хоть какую–то зацепку. Полицейский должен знать возможные последствия, но не полагаться на них всецело. Деррилу приходилось рассматривать эти детали как присущие его добыче, но не забывать, что убийца вполне мог быть шестидесятилетней эскимоской из образцовой семьи. Способность удерживать в голове одновременно две противоположные версии является верным признаком исключительного мышления. Верным признаком представителя полиции Сан — Франциско.

Однако когда он взглянул на Розу Порфиро, уверенность тут же исчезла. Она лежала на спине, склонив голову под каким–то невероятным углом, с открытыми глазами, в которых даже после смерти застыл ужас. Ее застегивающийся доверху на пуговицы свитер расстегнулся и слипся от крови с разорванной белой форменной рубашкой отеля. Крови было много, от многочисленных колотых ран она пропитала одежду и собралась под ее телом. Он также заметил влажные пятна на ее плече рядом с шеей.

— Таких убийц в наше время встречается много, — сказал Эд Суини. Следователь Суини был невысоким круглым человеком с маленькой головой, которая напоминала Деррилу грейпфрут с глазами. Несмотря на холод, Суини вспотел. Деррил знал, что это единственное физическое проявление гнева, который поднимался внутри, когда Суини приходилось смотреть на убитых. «Маленький кругленький человечек, который потеет в холодную ночь, — думал Деррил, — и обладает бесподобной памятью». Суини помнил все, что когда–либо слышал, видел или читал, и мог процитировать практически дословно. Когда дело касалось убийств, Деррил был рад, если радом находится Суини.