Станет ли мне плохо, и придется ли опять отпрашиваться с работы, если побегу этим утром семь миль? Я не могу рисковать и опять терять работу на этой неделе… Я не смогу заплатить за тренировки, не говоря уже о бензине, чтобы поехать на нее. И как насчет всяких принадлежностей для колледжа: типа новых простыней, полотенец, учебников, посуды?

Мой желудок так сильно болел на прошлой неделе… Я не хочу опять почувствовать эту боль.

Когда будильник звонит в третий раз, я тянусь и выключаю его, а затем ныряю обратно под простыни.

В следующий раз меня будит телефонный звонок. На часах пять минут восьмого. На экране высвечивается имя Мэтта. Черт. Я должна была позвонить ему.

– Алло, – тихонько говорю я, прогоняя сон из глаз.

– Где ты? – запыхавшись, спрашивает он. – С тобой все в порядке?

– Эмм… Прости, я уснула.

– Тебе плохо?

– Нет…

– У тебя что-то болит?

– Нет.

– Тогда почему ты не здесь? Все остальные тут.

Мне становится стыдно.

– Слушай, прости. Я проснулась и была не в состоянии бегать.

– Ты должна была позвонить мне.

Я зеваю в руку.

– Ты прав. В следующий раз я так и сделаю.

– Не будет никакого следующего раза, если ты не будешь относиться к тренировкам серьёзно, Энни.

– Что?

– Если ты не будешь появляться на моих тренировках, я не буду заниматься с тобой. Все очень просто.

– Почему? Имею в виду, я ведь плачу за это.

Долгая тишина.

– Энни, ты бегаешь в моей команде, под моим именем. Каждый, кого я тренировал, кто занимался до самой гонки, финишировал. Я помог более чем двумстам людям пробежать марафон. Если клиент не воспринимает меня всерьез, я не тренирую его. Я хочу сохранить свой стопроцентный успех в день гонки.

– Понимаю…

– А теперь ты скажешь мне, что не так? Если это касается тренировок, мы можем уладить это. Если тебе нехорошо, мы уладим это. Но ты должна рассказать мне, окей?

Я глубоко вздыхаю и прижимаю подушку к груди.

– Я боялась за свой желудок. Он ужасно болел на прошлой неделе. Меня тошнило после тех жутких скоростных рывков с тобой. Меня вырвало около восьми раз.

Еще одна пауза.

– Значит мы сменим твою диету. Может попробуем заменить кукурузные хлопья и овсянку на тосты и английские маффины. Может перестанем давать тебе Гаторэйд. Сахар мог вызвать у тебя тошноту.

– Нет! Я люблю свой лимонный Гаторэйд. Я провалю скоростные броски.

Он смеется.

– Ни единого шанса. А теперь, что ты делаешь завтра? Тебе семь миль надо наверстать.

***

Почему они не могут просто оставить все как есть?

– Нам действительно необходимо делать это? – спрашиваю я.

– Время пришло, – тихо говорит Коннор, глядя на один из беговых трофеев Кайла. Как Коннор может так буднично говорить об этом?

Я сглатываю, разглядывая комнату. Я вроде как злюсь на родителей Кайла за то, что они хотят сложить его вещи в коробки. Но затем вспоминаю, как складывала плюшевых медведей и китайские колокольчики, которые он мне подарил, и не могу представить себе, каково проходить мимо этой комнаты каждый день, так что я вроде бы понимаю, что они чувствуют. Наверно то же самое, что и я каждый раз, когда проезжаю мимо пожарной станции.

Младший брат Кайла, Коннор, который идет в предпоследний класс в Хандрид Оукс этой осенью, пару дней назад прислал смс, приглашая прийти и проверить комнату Кайла, решить, хочу ли я оставить что-нибудь себе.

– Я буду в гостиной, если понадоблюсь, – говорит Коннор. Дверь захлопывается.

Я не была в комнате Кайла с сентября, с тех пор как он порвал со мной. Его будильник мигает красным, вновь и вновь показывая двенадцать часов. Я поднимаю с пола заношенную спортивную футболку Титанов и подношу к носу. Его запах ушел. Она ничем не пахнет. Аккуратно сворачиваю футболку и кладу на его разобранную кровать.

Стираю пыль с нашей фотографии в рамке с выпускного в предпоследнем классе. Кладу ее поверх футболки, начинаю складывать все в кучку. Глажу голову его набитого медведя. Чак принадлежал Кайлу с тех пор, как он был еще младенцем, а теперь медведь живет на его книжной полке.

Какое-то время я звонила Кайлу на мобильный, только чтобы услышать его голосовое сообщение. Но затем его родители отключили его. Я лихорадочно оглядываю комнату, стараясь увидеть, есть ли что-то еще, что я должна взять, в случае если они не осознают ценности этого. На месте его родителей я бы сохраняла тот тарифный план на телефоне Кайла вечно.

Нахожу его красную головную повязку фирмы Найк, которую он надевал на беговом маршруте, и кладу ее в свой рюкзак. Если я дотяну до марафона, то, может быть, надену ее во время гонки. Стиль восьмидесятых.

Сажусь на его кровать и пробегаю кончиками пальцев по подушке. Подняв ее, чтобы проверить, не пахнет ли она все еще Кайлом, обнаруживаю маленькую черную бархатную коробочку. Трясущимися пальцами открываю ее и нахожу золотое кольцо с маленьким бриллиантом. Я ахаю от изумления. Той ночью в автомобильном кинотеатре, когда Кайл сделал мне предложение, он не протянул мне кольцо. Он просто сказал: «Выходи за меня».

Дверь со скрипом открывается, и я, подняв взгляд, вижу миссис Крокер в фартуке с рисунком в виде вишенок. Если честно, я никогда не видела ее дома без фартука – она всегда что-нибудь готовит, – но он не сидит на ней как положено. Он свободно болтается.

– Энни, мы заказали пиццу. Ты не присоединишься к нашему у… – Она вскрикнула, увидев, что я держу в руках. Она поднесла пальцы ко рту. – А я гадала, куда он положил его. Это кольцо принадлежало моей бабушке.

– Оно красивое.

– Посмотри под подкладкой.

Я бережно сдвигаю шелковый подклад и извлекаю хрупкий листочек папиросной бумаги. Он такой тонкий, что я боюсь, что он может рассыпаться в моих руках словно крекер. Медленно разворачиваю бумагу и нахожу надпись, датированную 1946 годом: «Элен, со всей моей любовью. Артур».

– Это великолепно, – говорю я с искренней улыбкой, возвращая записку назад, где нашла ее.

– Я так счастлива, что ты нашла кольцо.

Протягиваю ей коробочку, и она берет ее.

– Он бы хотел, чтобы ты хранила его, – добавляет она.

Я не могу. Я бы не взяла его, когда он был жив.

Должно быть, она уловила мое сомнение.

– Я сохраню его для Коннора… может, однажды он захочет подарить его девушке.

Прочищаю горло и киваю. Миссис Крокер открывает рот, чтобы вновь сказать что-нибудь, и закрывает его.

Она осуждает меня?

И тогда появляется мистер Крокер, одетый в синюю футболку, на которой написано: Противопожарная служба округа Уильямсон. На голове у него должны были быть густые светлые волосы, как у его сыновей, но сейчас они поредели.

– Привет, Энни, – говорит мистер Крокер. – Твоя мама сказала нам, что ты тренируешься для Городского Музыкального Марафона.

– Пробежать его в честь Кайла, – его мама захлебывается своими словами.

Я медленно киваю, ковыряя заусенец и отрывая его.

– И как продвигается? – с улыбкой спрашивает мистер Крокер.

Я не в силах рассказать им, что меня чертовски тошнило после бега, что мне пришлось пропустить работу, и что тренер чуть не отказался от меня. Не говоря уже о том, что я боялась умереть от восьмимильного забега на этих выходных. Когда Кайл тренировался, он редко жаловался и никогда не признавал поражения. По крайней мере, я не знаю о таком.

– На прошлых выходных я пробежала семь миль, – глухо говорю я. Едва ли. Мне пришлось пройти большую часть.

– Подсказать что-нибудь? Однажды я пробежал полумарафон.

– Есть идея, почему мой желудок все время болит? – Хотя Мэтт и немного изменил диету на этой неделе, у меня все еще были боли.

Мистер Крокер склоняет голову вбок.

– Никогда прежде не слышал о таком.

– Поешь с нами пиццу? – спрашивает миссис Крокер.

– Я бы присоединилась, но по моему тренировочному плану я должна сегодня съесть салат с жареным цыпленком.