В самом центре первого ряда трибуны, на предназначенных для жрецов местах расположились весталки. Вителлию показалось, что он узнал спасшую ему жизнь Туллию. Да, хотя все весталки выглядели одинаково в наброшенных на коротко подстриженные волосы белых накидках, это, вне всякого сомнения, была Туллия. Вителлий узнал ее по характерной манере держать голову чуть склоненной набок.

Страха Вителлий не чувствовал.

И вот прозвучал сигнал труб. Весла обоих суден осторожно приподнялись, опустились в воду и вновь вынырнули из нее. Суденышки медленно двинулись навстречу друг другу. Пугнакс укрылся за большим щитом так, что его почти не было видно. Вителлий прижал круглый щит к левому боку и легко взмахнул саблей. Широко расставляя ноги, он зашагал по палубе в сторону приближавшегося судна противника. Теперь смертельных врагов разделял всего лишь десяток метров. Гребцы перестали налегать на весла, и судна беззвучно скользили навстречу друг другу. Пугнакс, скрываясь за щитом, стоял неподвижно, как статуя, а Вителлий все стремительнее взмахивал саблей. В том, кому в этом бою будет принадлежать инициатива, сомнений не возникало.

Что избавляло Вителлия от чувства страха — необычная обстановка, возросшая уверенность в себе или просто безграничная жажда мести? Если раньше он часто думал о смерти, уже дважды заглядывавшей ему в лицо, то сейчас таких мыслей не было и в помине. Он знал, что победит, что его сабля пронзит презренного доносчика, не оставляя никаких шансов на пощаду. Надо лишь двигаться быстро, молниеносно быстро, не давая Пугнаксу в тяжелых доспехах времени среагировать на атаку. Только как провести ее, если спереди Пугнакса надежно защищает щит и уязвим он только сзади?

Движением подбородка Вителлий подал рулевому знак свернуть чуть влево. Весла немедленно вспенили воду. Нос судна, словно становящаяся на дыбы лошадь, взмыл вверх, а затем снова пошел вниз. Вителлий старался взмахивать саблей в том же ритме.

Курс обоих судов был рассчитан так, чтобы они если не столкнулись нос в нос, то, по крайней мере, коснулись друг друга бортами. Сейчас их разделяло не более двух метров. Вителлий хорошо видел, как Пугнакс маленькими шажками смещается так, чтобы не позволить противнику нанести удар. Продолжавшая непрерывно двигаться сабля Вителлия была поднята сейчас на уровень головы. И в тот момент, когда гладиаторы оказались напротив друг друга, произошло нечто совершенно неожиданное, нечто такое, на что никто не рассчитывал. Казалось, весь берег в один голос вскрикнул от ужаса. Вителлий швырнул свой щит в воду. К этому Пугнакс готов не был. И прежде чем он успел хоть как-то отреагировать на этот безумный поступок, Вителлий взмахнул саблей и одним прыжком оказался на палубе вражеского судна. Крохотное суденышко качнулось, и Пугнаксу пришлось, чтобы сохранить равновесие, расставить ноги пошире. Однако как только голень гладиатора вышла из-под защиты щита, сабля Вителлия, свистнув в воздухе, разрубила ногу Пугнакса. Кровь хлынула из раны, и Пугнакс, завопив от боли, уронил щит. Вителлий отпрыгнул в сторону, его сабля вновь взвилась в воздух и ударила скрючившегося Пугнакса в спину как раз между лопатками. С таким звуком тупой топор рассекает кочан капусты. Какое-то мгновение Вителлий не вынимал саблю из раны, а потом ногой столкнул умирающего в воду.

Словно откуда-то издалека до Вителлия донеслись приветственные возгласы толпившихся на берегу зрителей. Он бросил взгляд на плававший в воде труп. Удовлетворение было смешано с отвращением и чувством вины. В горле стоял комок, мешавший свободно дышать. По мере приближения судна к берегу приветственные крики зрителей становились все громче, все пронзительнее, все безумнее. В воду летели букеты цветов, женщины на трибуне для почетных гостей размахивали разноцветными платочками. Постепенно Вителлий начал осознавать, что все эти приветствия адресованы ему, что главный герой этого спектакля — он, лудильщик Гай Вителлий из Бононии.

Усталый, почти совершенно обессилевший Вителлий постарался, тем не менее, выглядеть, как подобает торжествующему победителю. Он с изумлением увидел, как тысячи глоток реагируют на каждое его движение. Чем выше вскидывал он руку, тем громче звучали приветственные крики. Чем энергичнее кивал, тем пронзительнее становился женский визг. Вителлий начал даже находить удовольствие в этой своеобразной игре между зрителями и их идолом.

Судно подтянули крюками к трибуне, и два раба помогли Вителлию сойти на берег. Спустившись по устеленной красным ковром лестнице, Нарцисс вручил Вителлию знак, подтверждающий, что гладиатор снова стал полностью свободным человеком, и кожаный кошель с наградой за победу. Склонив голову, Вителлий выразил свою благодарность. Почетные гости на трибуне стоя приветствовали его. Консулы, сенаторы и жрецы, самые видные люди Рима, аплодировали ему, Вителлию. Он впитывал эти аплодисменты, как после душного дня человек впитывает вечернюю прохладу. А потом он увидел Туллию. Она стояла всего в паре шагов от гладиатора, прекрасная, как статуя, и грациозная, как Ребекка. Когда Вителлий взглянул на прекрасную жрицу, она целомудренно опустила глаза. Он ясно увидел легкий румянец, появившийся на ее лице. Собравшись с мужеством, Вителлий подошел к весталке и поклонился ей. Туллия поблагодарила его чуть заметным кивком. Многие на трибуне знали, чем вызван жест гладиатора.

Консул Квинт Вераний тронул рукав сидевшего по правую сторону соседа.

— Тебе, Плиний, следует знать, что этот гладиатор был приговорен к смерти. Ему спасло жизнь то, что по дороге к месту казни он встретил весталку.

— И за какое же преступление был осужден этот юноша? — спросил Плиний.

— Он вроде бы участвовал в заговоре Мессалины. Впрочем, это не вполне достоверно. Не исключено, что показания, которые легли в основу обвинения, были продиктованы лишь личным соперничеством между Вителлием и Пугнаксом…

— Этим самым Пугнаксом? — кивком указав на озеро, спросил Плиний.

— Да, — ответил Вераний. — Сегодняшний день положил конец их вражде.

— Невероятно, — сказал Плиний. — Мне пришлось немало сражаться в Германии, но и там я ни разу не сталкивался с подобной судьбой. Воистину, он заслуживает того, чтобы поведать о нем потомкам. Я должен познакомиться с этим гладиатором.

— Я уже вижу, — расхохотался консул, — как римляне теряют выдающегося воина, приобретая взамен многообещающего писателя. Скажи, однако, Гай Секунд Плиний, не слишком ли ты молод, чтобы вот так уходить на покой?

— Кто говорит о покое? Не война отец всего сущего, а дух, порождающий и сами войны. Следует ли предоставлять литературу старикам? Я как раз впервые побрил бороду, когда написал в Германии свою первую работу о боевой тактике отрядов всадников. Работа эта получила признание. Разве она стала хуже от того, что была написана в двадцать три года?

— Нет, конечно, — ответил консул.

— Становиться писателем никогда не бывает слишком рано, — продолжал Плиний. — Для такой важной работы, как моя «Естественная история», и целой жизни может оказаться мало.

Квинт Вераний показал на озеро, где продолжались показательные бои. Суда с полным снаряжением, но лишенные способности двигаться, обстреливались катапультами до тех пор, пока не шли наконец ко дну. Расходы на этот праздник превзошли все виденное до сих пор. Когда к концу дня с разрушениями и убийствами было покончено, зрителей ожидало зрелище совсем иного рода.

Две тысячи рабов, вооруженных лопатами и корзинами, начали поспешно пробивать последнюю перемычку, отделявшую неподалеку от почетной трибуны озеро от канала. Воды озера должны были хлынуть в канал и, если строители не ошиблись в расчетах, до последней капли вытечь через него.

Сначала начал сочиться лишь крохотный ручеек, который впитывался в землю, еще не успев достичь канала. Постепенно, однако, ручеек стал быстрой рекой, пробивающей себе все более глубокое русло и подмывающей берега. Еще через несколько мгновений река превратилась в покрытый грязно-бурой пеной бурный поток, с ревом врывающийся в канал. Зрители хлопали в ладоши, глядя, как многие рабы, недооценив силу потока, срываются вместе с участками берега в ревущую воду.