Откуда-то в гущу сцепившихся кораблей полетел зажженный факел. Через несколько секунд пламя охватило их, и вот уже первое судно, окутанное дымом, повалилось набок и с громким шипением исчезло под водой, тут же начавшей приобретать рыжевато-красный оттенок. Между обломками на поверхность всплывали трупы с раскинутыми в агонии руками. Тех, кто пытался спастись, доплыв до совсем близкого берега, встречали расставленные там дозорные. Не давая выбраться из воды, они били несчастных ногами или кололи копьями до тех пор, пока те не переставали подавать признаки жизни.

Пока на воде разыгрывался морской бой, под трибуной, там, где располагались оружейная и раздевалка гладиаторов, встретились два человека, вот уже несколько месяцев не видевшие друг друга, — Вителлий и Пугнакс.

Пугнакс ушел из школы гладиаторов, разочарованный, судя по всему, тем, что после казни Сульпиция Руфуса не был назначен его преемником. Одержав двадцать одну победу, он многократно завоевал себе право на свободу, так что уйти из школы мог в любую минуту. Злые языки распространяли слух о том, что за показания, данные во время процесса против заговорщиков, Пугнакс получил вознаграждение в целых сто тысяч сестерциев. Тем не менее брошенный Вителлием вызов задел Пугнакса за живое. Отказаться от него означало приобрести репутацию труса. Нет, отклонить этот вызов Пугнакс не мог!

Получив неожиданное помилование, Вителлий возвратился в школу гладиаторов. Лентул, новый ее руководитель, сумел мастерски смягчить напряжение, существовавшее в отношениях между внезапно завоевавшим всеобщую популярность молодым гладиатором и его более опытными коллегами. Вителлию приходилось старательно, как никогда раньше, упражняться во всех видах боя и доказывать свое мужество, участвуя в схватках с альпийскими медведями и привезенными из Фракии рысями. Теперь, нарастив мускулы, словно у кельтского раба, он начал выделяться даже в кулачных боях.

Сейчас Пугнакс остановился, извлек обезглавленного, но все еще трепыхающегося петуха и бросил его под ноги Вителлию.

— Эта птица принесет тебе несчастье, — не разжимая губ, прошипел Пугнакс.

Вителлий отступил на шаг, с недоумением глядя на околевавшую птицу. Затем он поднял голову, с холодной ненавистью посмотрел на Пугнакса и, не произнеся ни слова, плюнул ему в лицо.

— Я тебе все кости переломаю, гадина! — крикнул Пугнакс, бросаясь к Вителлию. Юноша, однако, сумел выскользнуть из захвата выведенного из себя противника.

Рабы, в обязанности которых входило натирать маслом тела гладиаторов, развели соперников по разным углам, чтобы подготовить их к бою.

— Он вне себя от ярости, — сказал секундант Вителлия. — Будь осторожен!

— Его ярость — мой лучший союзник, — спокойно ответил молодой гладиатор. — На арене победу завоевывают не криком, а головой.

Раб одобрительно хлопнул его по плечу.

— Ты победишь, Вителлий. Справедливость победит!

— Да, — ответил Вителлий. — Я не жалею, что вызвал его на поединок.

Трибуна так дрожала от топанья и неистового рева зрителей, что опоры ее, казалось, готовы были вот-вот рухнуть. Рабы, охранявшие оружие гладиаторов, с опаской поглядывали на балки перекрытия.

Вителлий выступал в роли фракийца, а Пугнакс — самнита. Такой вид поединка больше всего нравился императору Клавдию. Различное вооружение фракийцев и самнитов требовало применения ими совершенно разных техник ведения боя.

Самниты сражались в тяжелых доспехах, вооруженные короткими прямыми мечами. Фракийцы дрались кривыми саблями, а из доспехов на них были только защищающие голову шлемы. Правда, правую руку у них в какой-то мере защищала плотная повязка, а ноги были прикрыты кожаными пластинами. У самнитов такой пластиной была прикрыта только левая нога. В то время как самниты могли прикрываться высокими тяжелыми щитами, щиты фракийцев были круглыми и маленькими. Лучшей защитой для фракийцев была их относительно большая подвижность.

Чтобы по всем правилам снарядить гладиаторов к бою, требовались время и немалый опыт. Пока рабы возились над ними, Пугнакс и Вителлий молча смотрели друг на друга. Их полные ненависти взгляды, казалось, говорили: «Я убью тебя. Я — тебя».

Обоих гладиаторов вывели из-под трибуны. Когда Вителлий вышел из сумрака на яркий солнечный свет, его глазам предстала жуткая картина. Зеленоватая вода озера стала теперь красной от крови. Среди обугленных обломков кораблей виднелись посиневшие лица плававших в воде трупов. Отдельные пловцы все еще пытались выбраться на берег, но ни одному из них не удавалось миновать оцепление. Каждый раз, когда какой-нибудь несчастный хватался за берег, дозорный наступал ему на руки и наносил копьем безжалостный смертельный удар. Зрители встречали это радостными криками.

Вителлий и Пугнакс поднялись со своими оруженосцами на два небольших судна, стоявших одно по левую, а другое по правую сторону трибуны. Шестнадцать гребцов, подгоняемых вооруженным бичом надсмотрщиком, придавали каждому из этих крохотных однопалубных суденышек большую скорость и обеспечивали максимальную маневренность. Лишенные таранов и всяческого вооружения, эти суда служили для гладиаторов всего лишь платформой, неким подобием чуть покачивающейся на воде арены.

Противники встали в боевые стойки. Вителлий получил кривую саблю, а Пугнакс — короткий меч. Словно по команде вскинув вверх оружие, они выкрикнули в сторону трибуны:

— Славься, Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя!

Видно было, как император благосклонно поднял руку и приветственно помахал ею в обе стороны. Женщина, сидевшая рядом с ним, со скучающим видом смотрела куда-то в небо.

В то время как оба судна с неподвижно, словно статуи, стоявшими на них гладиаторами, описывая широкую дугу, удалялись от берега, на трибуне оживленно обсуждали, кто из противников имеет больше шансов на победу. Среди простой публики ставки на победу Пугнакса принимались в отношении 2:1, поскольку Пугнакс все еще считался непобедимым. Иначе все выглядело на местах для почетных гостей.

— Он больше не фаворит, — горячилась супруга одного из сенаторов. — Его лучшие годы уже позади. Мускулы его разбухли от ячменя, а талия осталась тонкой, словно у актера, выступающего в роли Елены.

Супругу ее слова, похоже, не доставляли удовольствия.

— Какие чудесные годы ушли! — повторял он снова и снова. — Какие чудесные годы!

В конечном счете это вывело его жену из себя.

— Теплой кровью Пугнакса ты ведь можешь вылечить падучую своего брата! — воскликнула она возбужденно. Теплая кровь умирающего гладиатора ценилась чрезвычайно высоко как универсальное средство от всех болезней.

— Его скорость решит исход боя, — сказал соседу слева консул Квинт Вераний. — Пугнакс для этой встречи избрал неудачное оружие.

— Он больше не упражняется, — заметил сосед сенатора. — Я нахожу, что он сделал правильный выбор. Вителлий, более быстрый из них двоих, ничего не сможет сделать, потому что Пугнакс, хоть он и медлительнее, не предоставит ему возможности для атаки. А поскольку Пугнакс значительно опытнее, он дождется подходящего случая и нанесет смертельный удар.

Консул махнул рукой.

— Юноша знает своего противника. Он умен, и сил у него теперь побольше, чем было при их первой встрече. Вителлий постарается как можно быстрее решить исход боя. Он ведь прекрасно понимает, что время работает на Пугнакса!

— Ах, что это были за времена! — в который уже раз повторил сенатор.

Какая-то нарядно одетая римлянка, которую два темнокожих раба обмахивали веерами из страусиных перьев, окинула молодого гладиатора восторженным взглядом и, подбросив в воздух подушечку, крикнула:

— Как я позавидую Венере Анадиомене, когда этот юноша свалится к ней в воду!

Литавры возвестили о начале боя, и сразу же воцарилась полная напряжения тишина. Суденышки с гладиаторами находились сейчас метрах в двадцати друг от друга. Рабы подали бойцам щиты. Все напряженно ждали сигнала труб. Пугнакс сосредоточенно глядел на доски палубы своего судна, Вителлий же смотрел на берег. Зрители, усыпавшие окрестные холмы, дружно вскочили на ноги. Император, схватившись за ручки кресла, вытянул вперед затекшие ноги. Позади него стоял Нарцисс, Паллас же держался возле Агриппины.