Июньский 1937 года пленум стал важной вехой в интенсификации террора и ослаблении партийного аппарата. Массовое исключение из ЦК было беспрецедентным. Дело больше не ограничивалось исключением бывших оппозиционеров, под удар попали и сторонники Сталина. На июньском пленуме были исключены 31 член и кандидат. Возможно, именно этот пленум дал санкцию на «массовые операции» НКВД, развернувшиеся в последующие недели. 2 июля Политбюро приняло решение начать операцию против «антисоветских элементов», положив тем самым начало «Большому террору»{355}.

С июньского (1937) пленума схема всеобщего заговора была выработана Ежовым и одобрена Сталиным. Пошли аресты на всех уровнях партийного аппарата и государственной системы. Ежов приказал сотрудникам НКВД действовать в соответствии с выработанной схемой. Когда 19 июля 1937 года он направил Радзивиловского на должность главы НКВД в Иваново и приказал ему «доказать связь Носова с правым подпольем, добиться его ареста и развернуть операцию в текстильной промышленности», при этом добавил, что Первому секретарю Ивановского обкома в ЦК «доверяют»{356}.[42] Носов был смещен в августе, затем арестован и расстрелян. Таким образом, Ежов проявил инициативу в организации ареста члена ЦК, но нельзя представить себе, чтобы он делал это без согласия Сталина.

Прозвучавшие на пленуме из уст Ежова «факты» о вредительстве в животноводстве и зернохранении ближе к осени стали чрезвычайно актуальны. Шел сбор урожая, а мест складирования зерна не хватало, было немало случаев, когда на ссыпных пунктах зерно «гноили» в буртах, в неприспособленных амбарах, силосах — где происходило заражение зерновыми вредителями. Не меньше проблем возникало в животноводстве, где эпизоотии косили скот. Сталин решил поправить дело испытанным способом — демонстративными репрессиями. От имени ЦК ВКП(б) 3 августа 1937 года Сталин разослал всем региональным партийным руководителям шифротелеграмму о необходимости провести в каждой области по 2–3 открытых показательных судебных процесса над руководителями районного уровня (секретарями райкомов, председателями райисполкомов, начальниками райземотделов, начальниками МТС) для «политической мобилизации колхозников вокруг работы, проводящейся по разгрому врагов народа в сельском хозяйстве»{357}.10 сентября за подписями Сталина и Молотова на места была разослана шифротелеграмма об организации в каждой области 2–3 показательных процессов над «вредителями по хранению зерна» и приговорить их к расстрелу{358}. Наконец, 2 октября Сталиным и Молотовым была разослана шифротелеграмма о «незамедлительной» организации в каждой области от 3 до 6 показательных судов «над вредителями по животноводству» (ветеринарами, зоотехниками, лаборантами птицефабрик и т. п.), причем изобличенных во вредительстве приговаривать к расстрелу, а об исполнении приговоров публиковать в местной печати{359}.

Начиная с августа по стране было организовано свыше 500 процессов, большая часть которых была открытой, с широким освещением в печати. Приговоры выносили спецколлегии республиканских, краевых и областных судов (на выездных сессиях — если суды шли в райцентрах). Аресты проводились силами НКВД, там же готовились и дела для процессов. Однако за ход всей кампании отвечала прокуратура. Согласно отчетной информации Вышинского, посланной Сталину и Молотову, по состоянию на 10 декабря 1937 года в судах было рассмотрено 445 групповых дел на 3559 «вредителей в системе Заготзерно», по которым 1193 человека были приговорены к расстрелу и 181 групповое дело на 2053 «вредителя в области животноводства», с приговором к расстрелу в отношении 762 человек. При этом, по сообщению Вышинского, ряд дел находился еще в стадии производства{360}.

С 1937 года Сталин ожидал войну и готовился к ней. В отличие от своей обычной привычки, он даже не стал отдыхать на юге (вплоть до 1945 года). Возможно, решил, что обстоятельства требуют его постоянного присутствия в Москве. Ввиду существующей угрозы он хотел, чтобы чистка партийного и государственного аппарата совпала с крупномасштабной чисткой общества в целом. Потенциальная «пятая колонна», как считал Сталин, должна быть лишена своей социальной базы. Таким образом, «массовые операции НКВД по репрессированию антисоветских элементов», как они официально именовались, были предопределены. Похожая по методам операция уже проводились в 1930 году, во время кампании по арестам и высылке кулаков.

Можно предположить, что идея об очередном проведении массовых арестов среди тех слоев населения, которые традиционно считались враждебными, возникла у Сталина накануне июньского (1937) пленума Ц.К. Доклад Ежова на пленуме о врагах, разоблаченных НКВД в предшествующие месяцы, положил начало выработке согласованной и последовательной схемы всеохватного «вражеского заговора», однако Ежов зловеще добавлял, что ликвидированы лишь одни руководители заговора, а в то же время целый ряд учреждений и сфер советского общества и экономики охвачен антисоветской деятельностью. Согласно этому постулату требовалось начать крупномасштабную операцию чистки не только среди партийных и хозяйственных работников, что фактически уже и так происходило, но также и на низовом уровне.

То, что такой план был выдвинут Сталиным еще в июне 1937 года, косвенно подтверждается решением Политбюро от 28 июня (то есть до окончания работы пленума) об образовании тройки в Западной Сибири, состоящей из начальника областного управления НКВД (председатель), прокурора и первого секретаря обкома. Она должна была в короткие сроки рассматривать дела «активистов контрреволюционной повстанческой организации сосланных кулаков», которая якобы была раскрыта, и, как это планировалось, приговаривать их к высшей мере наказания{362}. Более того, еще до открытия пленума, 21 и 23 июня, заместитель Ежова М.Д. Берман, начальник ГУЛАГа, настойчиво потребовал от начальников областных управлений НКВД в короткие сроки очистить следственные тюрьмы от осужденных заключенных и отправить их в лагеря{363}. Это является дополнительным доказательством того, что кампания массовых арестов готовились тщательно и заранее.

Бывшие кулаки с некоторого времени стали считаться проблемой. Вопреки инструкциям, все больше и больше «спецпереселенцев» покидали места содержания и смешивались с вольнонаемными работниками. Другие бежали и вливались в банды деклассированных элементов, действовавшие вблизи городов. Во многих выступлениях на февральско-мартовском пленуме 1937 года звучал мотив о наличии в стране большого числа «антисоветских элементов» и «преступников». Как утверждал глава партийной организации Западной Сибири Роберт Эйхе, в его области было много сосланных бывших кулаков, включая «немалую группу закоренелых врагов». Партийный лидер Туркмении Попок также указал на явную опасность, исходящую от бывших кулаков, которые вернулись из мест заключения и ссылки и предъявляют всевозможные требования. Другие ораторы поднимали вопрос об опасности существования в стране миллионов верующих{364}.

В начале 1937 года Ежов вместе с Прокурором СССР Вышинским обратился в советское правительство и ЦК по вопросу о правовом положении переселенцев. Так как новая советская конституция, принятая 5 декабря 1936 года, восстанавливала их избирательные права, то Ежов и Вышинский рекомендовали, чтобы переселенцы, уличенные НКВД в антисоветской деятельности, приговаривались бы Особым совещанием НКВД к заключению в лагере на срок от трех до пяти лет. В то время переселенцам не разрешалось покидать места пребывания. Лишь в 1939 году, если они и получали такое разрешение, то должны были оставаться в пределах области, а с 1940 года могло быть дано разрешение (например, для выезда на учебу) перемещаться в пределах всей страны{365}. О другой проблеме Ежов писал Сталину 8 апреля 1937 года. Он предупреждал о размахе преступности в стране, указывая на «неисправимых» преступников, «бравирующих своим нежеланием работать»: «Основным контингентом совершающим дерзкие уголовные преступления (грабежи, разбои, убийства, квалифицированные кражи) являются ранее судимые, в большинстве случаев недавно освобожденные из лагерей и мест заключения» (этот абзац Сталин отчеркнул карандашом). Ежов писал, что ежемесячно более 60 тысяч человек освобождаются из заключения и из них лишь 6–7 тысяч распределяются на работу, остальные рассеиваются по стране в поисках работы, им нередко отказывают в приеме и они вновь становятся на преступный путь.