— Устраивает, — ответил Джим. — Но ты не сказал мне, чем я буду за это платить.

— Ничем, — сказал я. — Во всяком случае, ничем таким, что имело бы для тебя хоть какую-то ценность. Я хочу получить одну-единственную вещь — ключ, который ты давал своей жене в ту ночь. Он ведь больше тебе не нужен?

Наступило молчание — Джим задумался. Не знаю, что я говорил бы дальше, если бы Джим сказал «нет» — все мои аргументы уже были исчерпаны. Но, после некоторого перерыва, Джим сказал:

— Хорошо. Но мне нужны гарантии. Прямо сейчас ты напишешь, что в ту ночь ты спал как младенец и ничего не видел и не слышал. В конце концов, — усмехнулся он, — так ведь и было. А если дело дойдет до суда — такого свидетельства мне хватит.

Все из той же сумочки на поясе Джим достал записную книжку, раскрыл ее и протянул мне вместе с шариковой ручкой.

— Пиши здесь, — показал он на чистый лист.

Я взял книжку, встал на колени у подходящего камня и, положив книжку на камень, написал под диктовку Джима:

«Всем, кого это может касаться. Я, Лио Голубев, настоящим подтверждаю, что всю ночь с одиннадцатого на двенадцатое апреля двухтысячного года я проспал в своей постели по адресу: город Тусон, Десятая улица, дом 587, квартира 9, ни разу не просыпаясь.»

— Что-нибудь еще? — спросил я Джима, который, стоя надо мной, наблюдал, как я пишу. Текст показался мне странным и каким-то несерьезным, но это было уже дело Джима — американцы придают написанным словам куда большее значение, чем мы.

— Нет, — ответил он. — Распишись и поставь дату.

— Давай ключ, — сказал я и встал с колен.

Джим вынул из сумочки плоский ключ, на вид очень похожий на тот, который отобрал у меня лейтенант Санчес, и показал его мне. Как и говорила Инка, на ключе висел большой ярко-красный кожаный брелок с нарисованным на нем голубым Микки-Маусом. Я кивнул, расписался, поставил дату и собрался отдавать записную книжку Джиму. Я держал ее в правой руке, а левой рукой потянулся за ключом. И вдруг Джим выхватил книжку из моих рук, а свободной рукой, почти без замаха, выбросил ключ в овраг под нами. Желтый кусочек металла блеснул на солнце и исчез — даже звука падения до нас не донеслось.

— Ты был прав, Лио, — сказал Джим. — Этот ключ мне действительно больше не нужен.

Он расхохотался и, продолжая смеяться, повернулся и ушел — уже через пару минут он скрылся за поворотом. Я матерно выругался во весь голос и стал прикидывать, как бы мне спуститься на дно каньона.

Раньше я относился к Джиму скорее с симпатией, как всякий удачливый искатель благосклонности жены смотрит на пострадавшего мужа — никто из нас не может ручаться, что сам когда-нибудь не окажется в такой же ситуации. Даже когда Инка рассказывала мне о том, как Джим заставил ее, дрожа от страха, искупать свою вину перед ним, я, если и не одобрял Джима, то мог понять его. Конечно, я не стал бы натравливать на человека ФБР, чтобы разрешить собственные семейные проблемы — но и это я мог бы ему простить. Но когда Джим по-мальчишески устроил мне мелкую гадость — выбросил в овраг ключ, который я буквально выдавил из него, — от моей симпатии не осталось ни следа. Джим поступил со мной по-свински — настоящий рогоносец.

Самое скверное было то, что я никак не мог обойтись без этого проклятого ключа. Никогда в жизни Сэм С. Льюис не поверил бы моему — совершенно правдивому — рассказу о том, как Джим и ФБР устраивали мне ловушку. А если бы и поверил, то зачем ему лишние проблемы с ФБР, если все уже успокоилось и ограбление банка обернулось ложной тревогой. Нет, на сочувствие и помощь Сэма рассчитывать не приходилось. Как ни печально, все, что мне оставалось — это найти ключ и использовать его по назначению — добраться до компьютера на моем бывшем рабочем месте.

Искать маленький ключ среди россыпи камней — это, конечно, гиблое дело, и при других обстоятельствах я бы и не стал пытаться. Это в точности как та самая соломинка, за которую хватается утопающий. Но ничего, кроме этой соломинки, у меня в запасе не было, и я обреченно повернулся лицом к склону каньона.

Склон казался не таким уж крутым, но спуститься по нему на восемь метров на своих двоих нечего было и думать. Ползти вниз на четырех, цепляясь за немногие укоренившиеся среди камней кактусы и нащупывая ногами расщелины, я тоже побоялся. Оставалось идти по тропинке вперед и искать более или менее пологий спуск вниз. Такой нашелся минут через десять и, хоть и не на четырех точках, а, скорее, на пяти, но я все же скатился на дно каньона довольно благополучно — вот когда я порадовался, что надел джинсы, а не шорты.

По дну когда-то, видимо, протекал ручеек, и вдоль его высохшего русла тянулась полоска каких-то низких кустарников, перемежаемых все теми же кактусами. Они росли не очень густо, и я подумал, что отыскать среди них упавший ключ, пожалуй, можно. Я стал медленно возвращаться к тому месту, где стояли мы с Джимом — ориентиром мне служил Большой камень на весу. Внизу было еще жарче, чем на тропинке. Поскольку я все время смотрел под ноги, я не наступил ни на одну ящерицу, которых тут было множество — от совсем маленьких, до больших, размером в мою ступню. Но высматривал я не их — я опасался, как бы не наступить ненароком на змею. Змей в Аризоне тоже немало, в том числе и смертельно опасных гремучих змей, а здесь, в заповеднике, их должно было быть особенно много.

Однако, слава Богу, я не встретил ни одной змеи, пока брел к своему ориентиру. Завидев короткую тень от Большого камня, я остановился. Джим не размахивался, так что очень далеко ключ улететь не мог. Я начал поиски от русла, тщательно осмотрев землю в просветах между кустарниками и кактусами, которые отгибал ногами в кроссовках — совать руки между кустарниками я не рисковал, потому что боялся змей. Через полчаса, разворотив всю растительность вдоль русла метров на десять вперед и назад, я выпрямился — у ручья ключа не нашлось. Не видно его было и на подходах к склону, где растений было поменьше. Осмотрев эти полоски земли и камней я понял, что придется лезть наверх, прямо по тени Большого камня, прочесывая по дороге все, до чего удастся дотянуться.

Опыта лазания по скалам у меня не было никакого. Все же, в детстве я немало полазил по деревьям и по развалинам — кое-где они еще оставались в Минске, а особенно в окружающих маленьких городках, со времен войны. Какое-то бессознательное ощущение того, как управлять своим телом и балансировать на одной ноге, поставленной на камень или вставленной между камней, у меня осталось, и благодаря ему я медленно пополз вверх. На высоте метров трех мне встретился мясистый кактус, обойти который было невозможно, а хвататься за него голыми руками не хотелось — уж очень он выглядел колючим. Я остановился перед этим препятствием, изучил подходы к нему и, в конце концов, нашел выход — пропустил его у себя между ног. Мой расчет оказался верен — джинсовая ткань сдержала колючки, хотя, конечно, рисковал я немалым, можно сказать — самым дорогим.

Почти сидя верхом на этом кактусе, я огляделся и — хотите верьте, хотите нет — увидел злополучный ключ! Он висел, словно специально надетый, на кактусе побольше с еще большими колючками в паре метров выше меня. Он не брякнулся на камни — вот почему я не услышал, как он упал. Если бы не красный брелок с голубым Микки-Маусом, я бы в жизни его не заметил. А так он торчал на тусклой зелени кактуса прямо как цветок — вместо настоящих цветов, которые еще не расцвели. К сожалению, между моим кактусом и кактусом с ключом лежала гладкая, без единой расщелины скала, и долезть до него можно было только сделав большой крюк в сторону, да и то еще неясно, вышло ли бы это. Поэтому я поступил по другому. Я набрал горсть камней, скопившихся у подножия моего кактуса и запустил их, как картечь, в надежде сбить ключ. Мне это удалось с третьей попытки, когда запас камней уже кончался. Правда, подхватить падающий ключ не получилось, но зато я проследил глазами за его траекторией и теперь знал, где искать его внизу.