— Да, Лио, — усмехнулся Сэм, — ты все-таки наивный человек. Ты думаешь, полиция так и скажет — это, мол, мы сами

прохлопали

. Нет, такого не будет. Вот ты говоришь, что тебя уволили несправедливо. А почему они должны быть справедливы ко мне?

В голосе Сэма послышалась настоящая горечь, и мне стало его жалко — он-то оказался под ударом и вовсе ни за что. Поэтому я заговорил

о

другом.

— Сэм, — сказал я, — ты преувеличиваешь. Меня вчера целый день трясли и лейтенант Санчес и ФБР, и я думаю, что скоро они выйдут на настоящего виновника. Тогда никаких претензий к тебе больше не будет. А вот меня назад на работу не

возьмут

так или иначе.

— Да, — согласился Сэм, — это верно. В этом смысле тебе еще хуже, чем мне.

Я почувствовал, что Сэм смягчился, и в нашем разговоре настал подходящий момент, который нельзя пропускать. Я честно признался, что использовал рабочий компьютер для связи со своим счетом в «Фиделити» — не такое уж большое прегрешение, — и объяснил свою проблему: мне нужно еще хотя бы раз подключиться к этому счету. Если Сэм захочет, я могу это сделать в его присутствии — мне скрывать нечего. Разумеется, я не говорил, откуда взялись деньги на счете и сколько их там — в Америке нет ничего более неприличного, чем спросить кого-то, сколько у него денег, и я знал, что Сэм этого не сделает.

Он и не спросил. Сэм вообще ничего не спрашивал, не перебивал меня, а только слушал. Когда я закончил, Сэм резюмировал:

— Значит, ты хочешь, чтобы я разрешил тебе еще раз нарушить правила, но уже под моим контролем? Ты знаешь, что лейтенант Санчес уже звонил мне сегодня насчет тебя? Он хотел узнать, правда ли то, что ты отвечаешь за программы по связи бухгалтерии с банком, и надо ли их отлаживать каждый день. Я сказал ему, что да, эти программы под твоим наблюдением, а как часто их надо прогонять — тебе должно быть видней самому. Я сказал так потому, что я не очень верю в то, что ты преступник. Но сейчас ты просишь слишком многого. Я не могу на это пойти. Я не могу рисковать своим положением, особенно сейчас, когда оно и так пошатнулось.

— Но, Сэм, — обескураженно сказал я, — ведь у тебя как раз положение очень прочное. Ты отличный программист, хороший руководитель отдела — кто тебя тронет? Мало ли что могло случиться — подумаешь! Почему ты так боишься?

— Я вижу, ты и в самом деле не понимаешь, — сказал Сэм. — Придется разжевать тебе это поподробнее. Ты давно живешь в Америке?

— Семь лет, — недоуменно ответил я, — а что?

— И где ты жил? Все время в Чикаго?

— Да, — подтвердил я.

— А я в Америке родился, и знаешь где? В городе Гармония, штат Миссисипи.

Слыхал

о таком?

— О штате?

— Нет, о городе. Можешь не отвечать, ясно, что не

слыхал

. Никто не

слыхал

, кроме тех, кто сами там живут. Представь себе лес — на мили вокруг густой хвойный лес из огромных деревьев. Посередине леса прогалина, мили две в длину и милю в ширину. Через прогалину идет дорога, по ней лесовозы вывозят срубленные стволы. Вдоль дороги — город Гармония, тысяча пятьсот человек. Домики, магазинчики, школа, церковь. И все люди в городе — черные, ни одного белого. Знаешь, почему? Потому, что белый человек не будет жить в этом городе — кроме лесоповала, никакой работы нет. И даже лесорубы — а они-то как раз все белые — живут не в городе, а прямо в лесу, по нескольку недель в своих вагончиках. Это одна причина. А вторая — потому что черному человеку на Юге трудно жить среди белых. Вот он и остается жить в таком городке, если сил не хватит уехать подальше — на Север или на Запад.

— Обожди, Сэм, — сказал я растерянно, — тебе, конечно, видней, но ведь сегрегация на Юге давно кончилась. А в Чикаго, если правду сказать, у черных, пожалуй,

побольше

прав, чем у белых. Не дай Бог попадешь в какой-нибудь конфликт, где замешаны черные — сразу тебя обвинят в расизме.

— Насчет сегрегации, — ответил Сэм, — мне действительно видней. Она-то кончилась, но ты

пойди

попробуй зайти к тем же лесорубам в столовую — у них и кухня, и столовая есть. Тебе, пожалуй, дадут поесть и бесплатно, если попросишь — народ там простой и добродушный. А мне, с моей кожей, и за деньги разве что наружу вынесут, а с собой за стол не посадят. Конечно, это незаконно, но не бегать же каждый раз к прокурору? Вот так на Юге. А в Чикаго, если хочешь знать, та же сегрегация, только наоборот. Ты боишься с черными повздорить, чтобы тебя расистом не назвали, а мне, наоборот, там надо было бы следить, чтобы случайно с белыми не подружиться, а то свои же братья дядей Томом обзовут.

— Но здесь-то Аризона, — возразил я. — Здесь, вроде, ни того, ни другого нет. Да и вообще черных очень мало.

— Вот, — наставительно сказал Сэм, — ты начинаешь понимать. В том-то и дело, что здесь черных мало. Я для того и перебрался в Аризону, чтобы избавиться, наконец, от расовых проблем. А оказалось, университету нужно показать, что у них тут полная расовая справедливость! По-твоему, например, я хороший специалист. Может быть это и правда. Но многие так не считают, а думают, что меня назначили начальником только потому, что я черный. Они все время ждут, когда я поскользнусь. Ты видел, как со мной разговаривал Санчес? Как будто я укрываю преступника. — Сэм и вправду разволновался, и даже привстал. — А ты говоришь — прочное положение. Нет, Лио,

устраивайся

как знаешь, но без меня. Я хоть и хотел бы тебе поверить, а все-таки… — Сэм приостановился и, как будто придя к какому-то решению, продолжил. — Но, так и быть, кое-что для тебя я сделаю. Я поставлю новый компьютер, с тем же адресом, на то место, где стоял твой старый. И я сделаю это сегодня же. Ты меня понял? — завершил он.

— Не очень, — признался я. — Но все равно спасибо.

— Тебе спасибо, — ответил Сэм стандартной формулой. — Может, когда и увидимся.

Мы пожали друг другу руки, я повернулся и вышел. По дороге домой я думал о том, что, как ни различны между собой худосочный еврей Зиновий с берегов минской реки Свислочь и массивный чернокожий Сэм С. Льюис из штата Миссисипи, между ними можно найти много общего — и в интеллекте, и в характере. Во всяком случае, ни на одного, ни на другого надежды не было — помочь себе должен был я сам.

Глава 9. Красные розы, белые розы

Прогулка вдоль мексиканских мазанок и мандариновых деревьев под уже начинающим припекать тусонским солнцем пошла мне на пользу. Не то, чтобы я перестал беспокоиться, но, по крайней мере, я перестал думать сразу обо всем — в моих мыслях установилась некоторая очередность.

Для начала я решил полностью выбросить из головы все опасения, связанные с нашими с Зиновием биржевыми операциями. Ни лейтенант Санчес, ни агенты Чен и Фаррел, ни Сэм — никто ни намеком не обмолвился, что хоть как-то подозревает меня в регулярном использовании активов «Твенти ферст бэнк оф Аризона» для собственного обогащения. Единственный раз эта тема могла возникнуть, когда Фаррел захотел узнать, почему это я так часто соединялся с банком по утрам. Но я правильно ответил ему насчет постоянной проверки наших бухгалтерских программ и, слава Богу, Сэм С. Льюис меня не опроверг.

Но он меня и не поддержал. В общем-то, я, как мне кажется, понимал Сэма. В самом деле, это должно быть обидно — видеть, что твой служебный рост приписывают не твоим способностям и усердию, а твоему цвету кожи. Сам я в такую ситуацию, естественно, не попадал, но что-то похожее случалось с некоторыми из моих знакомых евреев в нашей прошлой жизни в Минске. Только там это было наоборот — они не могли достичь положения, которого безусловно заслуживали, только из-за своей «неправильной» национальности. Зачем далеко ходить — тот же Зиновий в свое время не смог защитить диссертацию именно по этой причине. Что, кстати, еще раз подтверждало подмеченное мной сходство между ним и Сэмом.

Однако в моих сегодняшних разговорах с обоими проявились и их различия. Зиновий, с его острым умом и слабым характером предпочитал обходить возникающие препятствия, а не преодолевать их. Поэтому он и не согласился мне помочь, а отложил решение моих проблем на потом, когда, быть может, они уже каким-нибудь образом разрешатся без него. Сэм тоже отказался мне помочь, но его отказ прозвучал по-другому. Мы не были с ним близкими друзьями, и он мог бы не рассказывать мне о своей жизни и о своей ситуации в университете. Достаточно было бы предъявить бумагу об увольнении и показать на дверь. Но Сэм неожиданно разговорился. Я еще раз припомнил его слова. Он сказал: «Кто-то украл деньги через компьютеры в моем отделе, и я теперь буду виноват». Значит, если бы он знал, кто этот взломщик, и смог бы доказать это полиции, его положение снова бы укрепилось. Не намекал ли Сэм на то, что тогда бы он мог разрешить мне, под его наблюдением, соединиться с «Фиделити»? Ведь он твердо заявил: «Я не думаю, что ты преступник». К тому же он пообещал установить новый компьютер на старое место сегодня же — зачем?