— Мало, очень мало, — обеспокоенно проговорил Джура. — Я думал, нас больше осталось. Повыбивали в облавах…

Очень встревожен Джура. Не нравится ему все это. И темная ночь кажется не очень темной; и кто его знает, что там в селе… И еще не нравится, что вот так внезапно исчез Стась — в его измену не может он, Джура, поверить: много лет Стась огнем утверждает национальную идею — такие, как он, не изменяют. Уходит Джура в темноту, далеко уходит, а потом вдруг сворачивает в сторону, пригибается к земле, ждет…

Не спят и те, кого пригласили на завтра посмотреть «большевистские зверства». Собираются в дорогу, чтобы растащить, оплевать нечистой слюной остатки трагедии, которая должна вот-вот разразиться. Солидный толстый корреспондент солидного толстого буржуазного журнала уже набросал черновик срочного сообщения в редакцию. Останется только подставить местные детали и фамилии:

Сухая балка — глубокая впадина с обрывистыми кручами и голыми склонами. Идеальная западня, она ненасытно поглощала всех, кто пробирался в нее по единственной стежке. Собравшиеся здесь «боевики» ждали последнего приказа. Они молча сидели на земле, не разговаривали, не курили. Запрещено. Изредка тихо звенел металл — магазины автоматов набиты до отказа, патроны в стволах.

— Пора, — хрипловато сказал Розум. — Горлинка, ты отсюда ни шагу. Без тебя справятся…

Ушел Розум; и оттуда, куда он ушел, ровно в 23.00 взлетела в небо ракета. Рыжий мертвенный свет вырвал из темноты балку, серую живую массу, копошащуюся на ее дне.

И тогда услышали бандиты грозную команду:

— Бросай зброю!

Рванулся к выходу из балки белоголовый Василь со шрамом на щеке — треснула автоматная очередь; упал Василь.

Кто-то из проводников попытался поднять своих на прорыв — застучал пулемет, отрезал дорогу.

— Бросай зброю! Из балки выхода нет! — снова крикнули сверху. И словно в подтверждение этих слов опять заработали пулеметы — трассирующие очереди крест-накрест перекрыли темную впадину.

— Сдаемся!

И потянулись к выходу из западни бандиты. Они угрюмо отворачивали щетинистые лица от лучей фонариков, бросали в кучу оружие, покорно поднимали руки. Ошеломленные случившимся, они даже не удивлялись, увидев среди тех, к чьим ногам швыряли автоматы и пистолеты, Розума и его «туповатых» хлопцев.

Националистическое подполье, бандитские шайки в обширном районе были ликвидированы одним ударом. Лейтенант Малеванный, зеленогайские комсомольцы Нечай, Надийка, Степан, другие хлопцы и девчата из истребительного отряда принимали непосредственное участие в окружении банды.

Пленных заставили построиться в колонну, по бокам ее стали автоматчики.

— Где Джура? — внимательно всматриваясь в лица бандитов, спросил Розум. — Не хватало еще, чтобы этот волк сбежал!

Но Джура не сбежал. Услышав выстрелы, он понял, что националисты попали в ловушку. И сразу догадался, кто ее устроил. Джура бросился к памятнику.

…Мария стояла под стволом автомата, сердцем отсчитывая секунды. Ее лицо ничего не выражало — это неправда, что в трагические, вдруг внезапно наступившие минуты лица человеческие искажаются болью, ненавистью, страхом. Она слишком долго готовилась к этому, все продумала и взвесила, чтобы теперь ее лицо выражало что-нибудь, кроме усталости. А мысль напряженно билась, рвалась, искала выход. Нет, не может быть, чтобы вот так, по-глупому, под самый конец погибнуть!

— Стреляй! — сказала Мария.

Джура поднял автомат. Он усмехнулся и зло проговорил:

— Теперь ты заплатишь за все…

Ее автомат, выбитый внезапным ударом, валялся на земле. Лежит, зарывшись стволом в землю, с почти полным магазином — только одну очередь сделала из него Мария. А если внезапно, в броске, схватить «шмайсер»? Не успеть, Джура стережет каждое движение…

Джура трусит. Глаза у него бегают. Прислушивается к выстрелам; чем реже они, тем больше нервничает бандит, торопится, прикидывает — успеет ли уйти отсюда потайными стежками. Почему он все-таки не стреляет? Ага, все еще сомневается, кто она: Горлинка, Мария Шевчук, Зоряна… Да нет, не сомневается — просто по бандитской привычке хочет покуражиться, привык ведь убивать безнаказанно. Спокойно… Спокойно… В народе говорят, что самые злые собаки-цепняки не выдерживают человечьего взгляда. Перед нею собака, нет, хуже собаки — существо, утратившее все чувства, кроме двух: жажды убийства и стремления во что бы то ни было спасти шкуру.

— Не-е-е… так просто ты не умрешь… — сказал Джура. — Сперва помучишься, на жердыне покрутишься, хлопцев потешишь, а уж потом…

Бой затихал. У него мог быть только один исход — это знали и Мария и Джура.

— Ну, пошла… — Джура грязно выругался.

Она знала — как только повернется к нему спиной, Джура всадит в нее очередь. Трус, не решается стрелять в лицо — боится взгляда в упор.

Мелькнула в чащобе тень. Кто-то неслышно, от дерева к дереву приближался к ним, двоим, на поляне. Бежал неслышным шагом кто-то третий. Свой? Чужой? Марии видно, Джуре — нет, стоит спиной. Девушка вся внутренне собралась, надежда вновь ожила в ней: ведь небо пока над головой, и ветка орешника касается лица. Тот, кто бежал, выскочил на край поляны, метров за двадцать, прижался к стволу дерева, слился с ним, не разглядеть — свой или чужой.

Она видела, как толстый палец лег на спусковой крючок. И тогда властно, как научилась за последние дни пребывания в банде, приказала:

— Стреляй!

И удивилась — очереди она не должна была бы услышать. Потом сообразила: не она падает на землю — Джура ткнулся лицом в траву, бьется в предсмертной судороге. Тот, третий, а не Джура выполнил ее команду.

К ней бежал Остап Блакытный, на ходу передергивая затвор.

— Мария! На секунду бы опоздал…

— Значит, не отлита для меня еще пуля, Остапе. А так — дякую, — хрипло сказала Горлинка. Во рту пересохло. Нервная дрожь била тело. Мария опустилась на землю.

Остап понял, что с нею происходит, торопливо отстегнул фляжку:

— Выпей, водка…

Поднял «шмайсер», быстро очистил его от земли, протянул Горлинке.

— Посмотрел бы хоть, кого убил… — сказала Мария.

— Некогда. Уходить отсюда надо — наших всех перебили. Торопись, Горлинка!

— Не наших — врагов перебили. — Мария уже успокоилась, поправила одежду, вскинула автомат на плечо. — Чуешь, Остапе? Врагов перебили — и твоих и моих… А торопиться действительно надо! Быстрей, быстрей!

Они пошли по лесной тропинке след в след, как привыкли ходить за последние месяцы. Шли туда, где недавно свинцовой грозой обрушился на овраг короткий бой.

— Мария!

— Чего тебе?

— Выброшу я этот клятый автомат да махну куда-нибудь подальше — может, отсижусь…

— Испугался? Иди, Остап, к людям — кончилась твоя бандитская жизнь. Начинай новую — так, как совесть тебе подсказывает.

…Советский чекист Розум выступал свидетелем государственного обвинения в судебном процессе над Стафийчуком и его подручными.

…Остап давно перестал быть Блакытным: и он и его дети носят доставшуюся им от прадедов фамилию — Нечипоруки. Люди простили Остапу бандитское прошлое. Он живет и работает в Зеленом Гае. Долго и безуспешно пытался отыскать Марию Григорьевну Шевчук: она же Зоряна, она же Горлинка. Где она — неизвестно. Снова ли учит детей, или на партийной работе, а может быть, несет тяжелую, гуманную и почетную службу — службу советского чекиста?

Дорогой читатель!

Книга, которую ты сейчас держишь в руках, — вторая из серии «Честь, отвага, мужество», вышедших в этом году. В первой книге Л. Самойлова и М. Вирты «Игра с тенью» мы открыли молодежный клуб героев «В жизни всегда есть место подвигам!» и познакомили тебя с нашим современником — старшим лейтенантом милиции Николаем Горчаковым. Сегодня мы предлагаем тебе, дорогой читатель, совершить путешествие в героическое прошлое, в осень 1941 года, в дни обороны Москвы…