Лаура тут же вызвала Джека. Он влетел в приемную, стукнул в дверь сенатора и вошел, не дожидаясь приглашения. Прошло пять минут, потом еще десять. В приемной не было слышно ни слова. И вдруг послышались обрывки возбужденных возгласов — в кабинете явно шла перепалка. Голоса звучали все громче, наконец, через плотно закрытую дверь можно было разобрать каждое слово.

— Ты даже не поставил меня в известность, ни словом ни о чем не обмолвился, а теперь удивляешься, что я чем-то недоволен!

— Тебе известно ровно столько, сколько требуется.

— Черт возьми, да ты еще от меня что-то скрываешь!

— Ты мой подчиненный, и если ты недоволен начальством…

— Не надо меня выпроваживать, Кен. Я не допущу, чтобы это так легко сошло тебе с РУК.

— Чего же ты ждешь? И не убираешься отсюда к чертовой матери, чтобы выполнить свой долг?!

— Ты этого хочешь? Что ж, получай!

Через секунду Вальтцер выскочил из кабинета и, хлопнув дверью, зашагал к выходу. Лаура уже приготовилась выслушать выговор за то, что сует свой нос куда не надо, но Кен остался у себя в кабинете.

— Джек и правда может уйти? — шепотом спросила она у Сэнди.

— Кто его знает? Он правая рука Кена, его альтер-эго, но я еще ни разу не видела между ними такого скандала. — Сэнди перегнулась через стол. — Я сомневаюсь, что они расстанутся из-за перемены политических позиций Кена. Джек трезвый мужик. Просто он пришел в ярость от того, что Кен осмелился что-то сделать без его ведома.

— А обычно Кен обо всем советуется с Джеком?

— Да он даже предложение руки и сердца не сделал бы, не обговорив с Джеком все детали.

Сэнди ума не могла приложить, что это могла быть за таинственная, необыкновенной важности информация, которой Кен не пожелал делиться со своим ближайшим доверенным лицом. Лаура тоже терялась в догадках, понимая только одно — ответ у Майка Клементе. Именно благодаря этому он сумел добиться от сенатора согласия на встречу.

Лаура ушла с работы в половине третьего, забрала детей от миссис Фуджимото и отправилась с ними в пригород посмотреть кино. Потом они погуляли по парку, где она поддержала разговор о похудении с одной из матерей, пока дети носились как угорелые. Лаура сочувственно выслушала жалобы случайной знакомой на то, что та озверела от этих прогулок по паркам; но после из ряда вон выходящих событий последних дней прозаические радости жизни, даже скучные обязанности, наполнились для Лауры новым смыслом. Она тихо наслаждалась жизнью.

Но очень недолго. Ощущение, что она сидит в летящем под откос поезде, вернулось, когда Лаура просматривала почту. Среди рекламных листков и предложений сделать выгодные вклады она обнаружила письмо от сэра Эдварда Розмана, адвоката. Он прилагал к нему копию письма, отправленного им от имени Лауры Фредди Фелпсу.

«Я уполномочен представлять интересы вашего бывшего секретаря, миссис Лауры Гринбаум Миллер, гласило оно. — Считаю своим долгом предупредить, что любые попытки очернить ее имя, репутацию, а также фальсификация ложных обвинений в том, чего она никогда не совершала, будучи у вас в подчинении, осуществленные до или после сего момента вами или от вашего лица, приведут вас к немедленному возбуждению иска против вас».

Лаура схватилась за голову. Мама даже не заикнулась об атом письме, когда звонила вчера вечером, но Лаура должна была это предвидеть: Дотти рвалась свидетельствовать в суде против Алана, хотя в атом не было никакой нужды. Лаура ужаснулась, представив лицо Фредди, читающего это письмо. А ведь могло быть и хуже. Дотти запросто могла заявиться к нему в кабинет и потребовать извинении за очернительство репутации дочери. Слава Богу, что она не знала всей правды… Лаура представила Казани, играющего ножиком, и содрогнулась. Ей не очень улыбалась перспектива быть разрезанной на куски и брошенной в озеро Тахое.

Лаура убрала письмо Розмана в сумочку, поднялась в спальню и включила автоответчик. За весь день накопилось три сообщения. В первом один из членов общины просил ее испечь пирог для воскресной службы. Второе было от Алана: в среду он свободен целый день и предлагает свозить детей в Сан-Франциско. Он хочет забрать их сегодня вечером в восемь и привезти домой утром в четверг. Третье сообщение было от Фредди Фелпса. Он был не на шутку зол, а также пьян:

«Слушай, ты, сучка. Я не знаю, что тебе от меня нужно, но запомни… Если я получу еще хоть одно письмо от твоего задрипанного адвокатишки… если ты будешь трепаться обо мне или моих делах… то за решеткой окажется твоя жирная задница, а не моя. Молчи в тряпочку, если жизнь дорога! У меня есть друзья-приятели, которые живо вправят тебе мозги. Помни об этом, детка!»

Лаура стерла запись. Сит обожал передразнивать записанные на автоответчик голоса; ей не хотелось, чтобы он услышал эти угрозы. Расстроенная, она пошла на кухню.

Сит помогал матери готовить ужин, пока Сара звонила Алану, чтобы сообщить, что восемь часов — самое подходящее время для отъезда. Остаток вечера дети ходили на цыпочках, бросая друг на друга возбужденные взгляды, безмолвно радуясь, что едут путешествовать с отцом. Лаура была на них не в обиде. Она так нанервничалась за последнее время, что даже кот держался от нее подальше, как будто она испускала вокруг себя волны, сигнализирующие о приближении землетрясения.

Алан, конечно, тоже заметил, что Лаура не в себе. Эгоизм эгоизмом, но он знал ее шестнадцать лет и был в состоянии заметить, что она расстроена. Они не успели перекинуться и парой слов, как он велел детям посидеть наверху и не показываться, пока их не позовут. Они отнеслись к его просьбе с пониманием.

Алан взял Лауру за руку, привел в комнату и усадил на диван. Она не сопротивлялась. Где взять для этого силы?

Он обнял ее и погладил по голове Сначала Лаура хотела возразить, но Алан опустил руки ей на плечи и стал массировать спину, и она расслабилась. Он бормотал, что давно заметил, что у нее что-то стряслось, и хочет помочь Лауре. Но если она не хочет ничего рассказывать, то не надо. Ведь он ее друг. Они прожили вместе полжизни. Она мать его детей. И он всегда будет рядом, особенно в трудную минуту.

Приятно было чувствовать простое человеческое участие. Алан продолжал массировать ей спину, не говоря ни слова. Лаура уткнулась ему в грудь, благодарная за понимание. Он остановился и поцеловал ее в лоб.

— Лори, нельзя все держать в себе. Надо делиться со своими друзьями.

Она отодвинулась.

— Говорить надо тогда, когда созреешь. Я еще не готова. Не будем об этом.

— Но я беспокоюсь за тебя. Ты уже несколько недель ходишь, как в воду опущенная. Я думал, что это из-за меня или Фредди. Но я вижу, что дело в другом. Я хочу тебе помочь.

Лаура вздохнула. Наконец-то он додумался до чего-то полезного.

— Это очень просто сделать. Будь рядом. Забирай детей, если я прошу. Выслушай меня, если я захочу высказаться. Но не дави на меня. Не задавай вопросов.

— Да в чем дело? В твоей матери? В работе? В…

— Алан…

— Ты плохо себя чувствуешь? Ради Бога, Лаура Ведь я твой муж! Неужели ты мне не доверяешь?

Нет, подумала она. Стоит изложить ему факты, и он поступит по своему усмотрению, не интересуясь ее мнением и тем более не спрашивая разрешения. И это, вероятно, было основным камнем преткновения в их отношениях.

— Алан, это касается моих отношений с законом. И если положение осложниться, я обращусь к адвокату.

— С каким законом? Ты что, попала в аварию?

— Нет, — она поднялась. — Мне нужно съездить за продуктами. Желаю хорошо провести время в Сан-Франциско.

Алан вскочил на ноги:

— И ты ничего мне не расскажешь? Хочешь, чтобы я с ума сошел от беспокойства? Если ты таким образом наказываешь меня за Каролину…

— Все это не имеет к нам с тобой никакого отношения. Мне жаль, что ты забеспокоился, но мне нужно справиться с этим самой.

Он взял ее за руку.

— Я люблю тебя, Лори. Не надо так со мной обращаться. Не прогоняй меня.