Лена накрутила на лбу Зойке первую катушку, и тут в дверь кто-то постучал. Маша громко крикнула: «Чего надо?» В ответ из-за двери негромкий голос сказал:

— Ач эле!

Зойка с криком: «Абикэй!» слетела со стула, потом вернулась, сорвала с себя бигуди и бросилась открывать дверь. Через секунду она обнималась на пороге с маленькой старушкой, которая гладила ее по голове морщинистой рукой и приговаривала: «Кызым!» Лена по-другому представляла себе Зойкину бабушку — в голубом шелковом платье, в малиновом камзоле, от плеча до пояса сверкающая хаситэ из серебряных блях и монет — в национальном костюме, одним словом. А она была в длинном, не новом ситцевом платье, на голове простой платок вроспуск — двумя концами завязан под подбородком, а два свободно на спине. Монеты в косе, правда, были, — только не сверкающие, а из потертых гривенников первого советского выпуска. Лена поняла свою ошибку — она, как и все люди, за национальным видела лишь праздничный костюм. Его человек любой национальности бережет, в далекий путь надевает обиходную одежду — а она схожа у рабочих людей всех народов мира. В том, что бабушка Зойки работала всю жизнь, Лена не сомневалась — как у всех хороших бабушек на свете, обе ее ладони покрывали мозоли и трещинки.

Зойка с бабушкой начала о чем-то говорить, Лена их не понимала — говорили они на диалекте и очень быстро.

Лена поманила Машу рукой, и подруги незаметно вышли из комнаты — чтобы не мешать. В коридоре Маша сказала:

— Только бы Алевтина не заявилась. Достала где-то пилюли от полноты, обещала и мне занести.

— Тебе они ни к чему, — сказала Лена, — а вот мне уже скоро понадобятся — не отказывайся.

Девушки стояли и решали куда пойти. Лена спросила:

— Что по телевизору?

— Конгресс какой-то, — ответила Маша. — Потом футбол — наши снова продуют…

Когда Лена училась в вечерней школе, была знакома с одним футболистом. Он как выпьет, всегда начинал об одном: «Пеле — это класс! А кто мы? Мусор!» Однажды Лена не выдержала и сказала: «Чем пить и плакать, шел бы лучше тренироваться. Или тебе нравится быть мусором?» Футболист обиделся и больше с ней не разговаривал. А она совсем перестала ходить на стадион.

В конце концов решили пойти погулять на улицу, и тут к ним подошла Элка. Лена с ней больше не пыталась говорить — не навязываться же, если человек тебя терпеть не может. Но та сама спросила, почему они стоят возле стенки. Маша объяснила.

— Пойдемте к нам, — пригласила Элка. — У нас никого нет.

Подругам было все равно, куда девать время. Они пришли, сели на стулья. Элка как-то странно крутилась вокруг и наконец сказала:

— Девчонки, я вам сейчас покажу одну вещь, а вы скажите, только честно, — как?

Она вытащила из-под скатерти тетрадный листок в клетку, и стала заунывно читать:

Ожидая ответа, Элка глядела почему-то только на Лену. Что ей можно было сообщить? И она сказала:

— Неплохо. Размер есть и прочувствованно…

— Вот, — с облегчением вздохнула Элка, — а мне говорят —. рифма! Главное — чтобы от души! Ведь действительно, где вы сейчас настоящего рыцаря встретите?

— Всем нужны Ромео, — засмеялась Маша, — а сама-то ты — Джульетта?

— Нет, правда, — смутилась Элка, — ну, хотя бы честного человека?

— А в магазине у вас, — спросила Лена, — одни нечестные?

— Черт их знает, — сказала Элка, — пока разговариваешь — вроде честные. А вечером свертки каким-то людям передают. И заведующая молчит — ее у нас «торговым маневром» зовут.

— Так везде, — оказала Маша. — К нам в банк когда из совхоза приезжают, обязательно кур везут — привыкли «дашь на дашь». И никто уже не отказывается — что изменится, если я, например, откажусь?

— А что должно измениться? — спросила Лена. — Зааплодировать тебе должны? Ты же это для себя, а не для других сделаешь.

— Уволюсь к черту, — сказала Элка. — В типографию, что ли, снова попроситься? Там я по третьему работала, а здесь все в ученицах торчу…

— А местком?

— Толку от этих месткомов, — вместо Элки махнула рукой Маша. — Ты вовремя подмигни, кому надо улыбнись — и все у тебя будет!

— У тебя будет, — сказала Лена. — А вот от моей улыбки или вон от Элкиной мужчины в обморок не падают. Я — большая и толстая.

— Вот вы где! — раздался в дверях голос Зойки, — а там бабушка беспокоится. Элла, пойдем с нами чай пить?

— Нет, — вздохнула Элка. — К своему надо…

— Брось ты его, колымщика несчастного, — посоветовала Маша. — Понадежнее парня найти не можешь?

— Без меня вовсе сопьется, — сказала Элка. — Так хоть на книжку кладет…

Когда девушки подходили к комнате, радостная Зойка сообщила:

— Теперь бабушка часто приезжать будет. Мимо деревни дорогу на КамАЗ построили — автобус ходит!

Бабушка сидела уже в домашнем — сбросила ичиги с галошами, надела черную безрукавку — и казалось, что жила здесь всегда. Она перемыла все тарелки, достала домашнее полотенце с желтыми и зелеными волнами и теперь усаживала девушек за стол. Из капроновой бутылочки из-под шампуня она налила что-то белое и пенящееся. «Кумыс», — шепнула Зойка. В Татарии Лена жила не первый год, но кумыса еще не пила. Она протянула к стакану руку, но бабушка сказала что-то, Лена разобрала лишь слово «шайтан». Зойка засмеялась и сказала:

— Она боится, что в тебя вместе с кумысом зайдет шайтан. Скажи: «Алла, бисмила, ильрахман, ильрахим!»

— Я же не верующая, — удивилась Лена.

Зойка перевела, бабушка ей снова что-то сказала, и они обе засмеялись.

— В неверующих шайтан тоже заходит, — улыбаясь, сказала Зойка. — Вы над ней посмейтесь, но все равно скажите…

Тогда Лена с Машей тоже расхохотались и сказали про «аллу-бисмилу». Жалко, что ли, если человек тебе искренне хочет добра!

Они долго по глоточку пили кумыс, потом ели чебуреки, потом пили чай, а потом Зойка подошла к кровати и сдернула за угол покрывало. Подруги ахнули: на кровати лежали наряды, будто взятые у красавицы «Алтынчеч» — бархатный колфак, расшитый бахромой и разноцветным бисером, розовый нагрудник с узорами, шерстяные узорчатые чулки и, самое главное, сапожки. Таких сапожек Лена никогда не видела — из мягкой, цвета весенней травы кожи, на точеном каблуке, а от носа до самого верха шли узоры: желтые листочки с голубыми колокольчиками, сверкающие серебром перья жар-птицы, малиновые сердечки и ягодки с голубым обводом… Разве поставишь с такой красотой домкультуровские — унылого коричневого цвета с широким ковбойским носком?

— Это мне бабушка подарила, — хвасталась Зойка, когда девушки по очереди примеривали колфак перед зеркалом. — Берегла дочке, да все сыновья рождались, а из них один мой папа с фронта вернулся. Я написала ей, что хожу в танцевальный…

Бабушка смотрела, кивала Головой и улыбалась. А сапожки подошли только Зойке — видно маленькая нога у них в роду по наследству передается.

Вечером, когда легли спать, Зойка еще долго о чем-то шепталась со своей «абикей». Лена тоже не могла заснуть — перед глазами проходил и никак не мог улечься день. Что же было написано в записке? Изменилась Маша за последнее время…

Когда человек под музыку выходит на танцплощадку и вдруг обнаруживает, что на ней, кроме него, никого нет, у него становится такое лицо, будто его с крутого обрыва столкнули в воду. И будто чем искуснее он будет притворяться умеющим плавать, тем больше у него шансов не утонуть. Маша видела обучение плаванию, когда сталкивают в воду — у многих людей после этого остается ненависть к воде и столкнувшим на всю жизнь.