А в коридоре ее встретила Сычева.

— Лена, — сказала она, — ты что, уже читала постановление райисполкома? А откуда же так хорошо о наших недостатках знаешь? Вы так громко говорили за стенкой…

— Нет, Анна Андреевна, — ответила Лена, — постановление мне никто не давал читать. Если бы я прочитала — молчала, иначе было бы неблагородно.

День у Лены прошел неплохо, и домой она шла с легкой душой. Она заметила закономерность — чем лучше день на работе пройдет, тем сильнее домой спешишь. Настроение не омрачало даже письмо отца, лежащее в кармане. Обычно, когда она получала «весточку», в душе закипала обида — как он может читать нравоучения, когда сам… Вот и снова пишет:

«…ты поймешь меня и на многое взглянешь по-другому. Последние годы я жил с твоей матерью только из-за тебя, а когда ты достигла совершеннолетия, в этом отпала необходимость. Безусловно, есть и моя вина в том, что мы с ней не смогли до конца жизни остаться друг для друга любимыми. Когда-то у нас были общие интересы, общая жизнь — мы встретились под Вроцлавом, когда я был совсем мальчишкой, и прошагали рядом до самой Эльбы. А потом, видно, стала сказываться разница в возрасте… Человек ведь существо не только «социо-», но и «био-», а мы так привыкли к непогрешимости всего «интеллектуального», что порой стыдимся самых простых, но необходимых потребностей. Честное партийное, если бы я знал, что мать не переживет нашей разлуки, я бы не уходил.

И уж совсем, Лена, тебе не нужно злиться на Тамару — в ту пору я ее еще не знал. На днях я уезжаю в далекую командировку, а ты обязательно напиши ей письмо, а еще лучше — приезжай в гости, она будет очень рада, я рассказывал ей о тебе. Привезти тебе сувенир? Что-нибудь экзотическое?

Обязательно напиши или поезжай к Тамаре, познакомишься со своей маленькой сестренкой. А я, наверное, в командировку отбываю уже в последний раз…»

Много Лена и без отцовского письма понимала, но что могла ему ответить? Ничего. Пока, по крайней мере.

По дороге Лена забежала в магазин и купила ленту. В танцевальном кружке готовили кадриль — платья из цветастого ситца с отрезной спинкой заказали в ателье, юбки в мелкую сборку в Доме культуры есть, а вот кружев нет нигде. Без этой прозаичной мелочи может пропасть весь «поэтический» труд. Возможно, для отделки рукавов вместо кружев подойдет лента — ведь нужно что-то придумывать, с неба готовые платья сами не посыплются.

Лена любила русскую, народную, задорную кадриль. Честно признаться, сначала она танцевать не любила. А когда соприкоснулась с людьми, для которых эта «беготня» полна содержания… Каждый танец ведь изображает часть жизни человека. Если перепляс вприсядку — значит соревнование — кто быстрее на коне проскачет; танец «Ленок» — по названию видно, работа со льном; в «Утушке» — девушки хотят быть похожими на красивую, с плавными движениями птицу. Причем в «Утушке» не просто подражание, а чувства и желания людей, потому и «ходы» в ней очень сложные — «припадания», «гребенки», «восьмерки» — некоторые насчитывают до ста двадцати тактов. И в кадрили — поклоны, полупоклоны, «воротца», «шаг с паузой» — простой люд хотя бы в танце хотел быть похожим на «благородных» господ. Но тут же «присядка» и «перескоки» — фабричные ребята считали, что только лихой дракой можно завоевать любовь подружки. И не один так считал, а многие, ведь почти все рабочие тогда были неграмотными. Потом, правда, эти же самые лихачи и неграмотные ребята так ахнули «Интернационалом» по дворянским домам… А дальше в кадрили «закрутки», «дробь с платочком», комические ухаживания — русский человек нигде не обойдется без подковырки.

Лучше всех кадриль танцует, конечно, Маша. По своей гибкости она, хоть так и не говорят, что-то среднее между лебедем и березкой, а выворотность у нее такая, что пятую позицию — и не танцевальную, а балетную! — может в любой момент танца принять. Ее бы талант в хорошее училище, если бухгалтерию терпеть не может. Ильгиз, безусловно, танцор хороший — сильные ноги, тренированный корпус — но учить и тем более воспитывать ему рано. Наставника нужно уважать и ему верить, а какое здесь доверие, если он во время разминки то по заду тебя погладит, то руку на живот положит? Особенно Маше достается. Возможно, это у него от молодости, но людей такому руководителю Лена бы не поручила.

В костюм к кадрили очень хорошо подходят пышные панталоны — когда юбка при «звездочке» надуется, зрители увидят их, туго накрахмаленные, подвязанные бантиками, и обязательно улыбнутся. Однако Ильгиз категорично сказал: «Девочки, только белые трусики! Знатоки к нам не ходят — подавим жюри «шармом»! Хорошо, конечно, поехать на фестиваль в Казань, потом, может быть, и в Москву — но ни одного народного танца не существует для жюри. Ты сам радуешься, зрителям приятно — вот что главное.

На площадке возле общежития, как всегда, мамы прогуливали в колясочках своих чад. Многие из мам были моложе Лены, и она им немного завидовала. И злилась — разве можно в теплый день так закутывать детей, они же вспотеют и простынут! Какая же радость каждый день ощущать, что сморщенное, красное слюнявенькое существо полностью от тебя зависит, и только твои руки, чувства и слова дают ему жизнь! Ты кому-то нужна, кто-то тебя любит и не может без тебя жить — кто же говорит, что никому нет до тебя дела и не существует счастья? Разве есть на земле что-то чище и честнее, чем любовь детей? На Лену в связи с этим накатывали иногда очень опасные мысли…

Вдруг на скамейке у палисадника, по которому курсировали коляски, Лена увидела Гену. В каком он был виде — под глазом синяк, рука на перевязи… С того дня, как Маша обозвала его тюфяком, в общежитии он больше не показывался. Маша говорила, что он встречал ее после работы, она тогда сослалась на занятость. Как Лена с Зойкой ее ругали — ведь нельзя делать выводы о человеке по первому поступку! С тем парнем его связывала работа — разумеется, он ему был ближе. Неужели, чтобы угодить взбалмошной девчонке, он сотворил какую-нибудь глупость?

В две секунды Лена оказалась перед ним:

— Геночка, что с тобой?

Он встал со скамьи и поморщился одной щекой:

—. На вышке трубой зацепило. Ерунда…

Лена видела в Аксу, как добывают нефть — буровые вышки стояли прямо вокруг поселка. Там ее постигло разочарование. Женщин в буровые бригады не берут — им там просто нечего делать. Осенью и зимой на открытом ветре работать надо, а из скважин, как правило, бьет не нефть, а вода. И спецовки у рабочих вовсе не такие чистенькие, а рукавицы ни у кого больше недели не терпят. Длинную трубу лебедкой поднимают до верха вышки, потом опускают ее в скважину, потом новую поднимают и на предыдущую навинчивают. Навинчивает-то, конечно, механизм, но придерживать трубу приходится руками, а то и всем телом — ее ведь и ветром раскачивает, и лебедка может неточно опустить. Если такой трубой «заденет», недолго и вообще с жизнью распрощаться.

Гена помялся, постучал ногой по бордюру и говорит:

— Лена, ты ей записочку не передашь?

Лена поняла, кому это «ей», и взяла записку. А он ушел. Она думала еще поговорить, но он ушел.

Зойка и Маша давно ее ждали — сегодня после долгих уговоров решено было превратить одну из подруг в (красавицу. Но сначала Лена отдала записку.

— А, — сказала Маша.

Мельком прочитала и сунула в карман.

Красные глазки на электробигуди уже почернели — девушки закрыли дверь на ключ и посадили Зойку на стул перед зеркалом. Волосы у Зойки длинные, густые, и чтобы завивка взялась крепче, Лена начала расчесывать их мокрой расческой. Что ни говори, а внешность для женщины многое значит. Стесняться себя — еще хуже, чем себя жалеть, так как поневоле перестанешь доверять своим мыслям и чувствам. А осознание своей аккуратности всегда позволяет вырасти чувству собственного достоинства. Вот ты меня на танец пригласи, а там уж я не только свой глубокий ум продемонстрирую, но и тебя заставлю в человеке душу любить. А вообще, конечно, одежда и прическа существуют для того, чтобы их не замечать.