У МАЗа кабина просторная, как сарай, втроем уселись свободно. Коляй увидел на полу копейку, поднял и отверткой вогнал под резинку на ветровом стекле. В Аннушке у них была такая мода у шоферов — узор выкладывать.

Не серьезно, конечно, но не хотелось отличаться от ребят, а потом в привычку вошло. Он заметил, что один из его спутников покосился на шеренгу копеек, и сообщил:

— По всему стеклу выходит где-то четыре рубля.

— Как раз бутылка!

— Не в этом дело, — пояснил Коляй. — Красиво…

Ему не нравились люди, которые из кожи лезут, чтобы только сойти своими в доску.

Они отъехали от опоры, на которой уже висели монтажники, и вскоре за окном вновь задымился унылый, выжженный торфяник.

— Из-за какого-то охламона теперь бульдозеры с работы снимай, — пробурчал сосед.

Потом оба они заговорили, как в поселке вымоются в душе и напьются чаю, как им до смерти надоело на ЛЭПе — вели обычный дорожный разговор. Вся жизнь состоит из усталости и отдыха, что поделаешь. И Коляй, чтобы поддержать беседу, сказал:

— На месяц мне надо чая около четыреста грамм…

Попутчики замолкли. Они были не молодые и не старые, не веселые, но и не грустные. Коляй всегда считал, что такие люди не пьют, не Дурят и в газете читают все страницы. У них в общежитии был такой по кличке Полтора Оклада: когда диктор по телевизору говорил: «Убавьте звук!», он наперекор всему красному уголку убавлял; он обожал всякие собрания и заседания. Даже Романтик со своими мыслями, что все люди сознательные и только показать это стесняются, и тот морщил белесые брови и говорил про него: «Гений потому велик, что неотделим от человечества. А однобокий гражданин подобен уроду».

Случайные спутники Коляя походили друг на друга, но только к одному у него почему-то возникла симпатия. Он и говорил об интересном: оказывается, уже в 1936 году геодезисты запланировали строить плотину на нынешнем месте, потом появилось еще несколько вариантов, но вернулись все же к первому — вот как раньше проектировали! Он похвалился, что ЛЭП тянут быстрее, чем строится плотина, но хорошего здесь мало — медленно делают потерну, а на подземной проходке слишком сильные взрывы, что приведет к перерасходу бетона.

Второй сказал:

— На Иркутской было — это да! Шло звено после получки. Увидели возле магазина «Москвич» — скинулись и купили! Зарплата, обеспечение, рыбалка… А здесь — население одно чего стоит… Про машину и не говорю: просишь, просишь очереди.

Коляй хотел послать его по матушке и посоветовать катиться с Колымы, но сдержался — не хотелось из-за дряни с Петровичем ссориться. А первый вдруг спросил:

— Ты на. Иркутской был, что ли?

— Нет, ребята рассказывали, — скривил губы второй.

Коляй в зеркало посмотрел на него и понял, почему он ему сразу не понравился. У него было такое брезгливое лицо, будто он своим существованием делает одолжение всем окружающим на земле.

Коляй высадил обоих на повороте у стадиона и еще раз подумал: да, кто плохо работает, не может и отдохнуть. Всего он боится, и все ему надоело — люди, рыбалка, а больше всего сам себе.

Справа сверкал серебристыми стенами Алюминиевый квартал — уже не поселок, а его окраина. Поселок возвышался слева. Сначала навстречу шли деревянные двухэтажные здания контор и управлений, за ними поднимались многоэтажные дома. Будто вчера возили на пустырь грунт хлябь засыпать, а сегодня не узнаешь место.

В домах начинали зажигаться окна, за занавесками мелькали тени, из форточек доносилась приятная музыка. По дороге гуляли парочки в белых рубашках, в нарядных платьях. Парни шли ближе к середине и хмуро поглядывали на проезжавшие машины, а девушки отмахивались от пыли и комаров веточками. Сегодня они работали в дневную смену.

Коляй сбавил скорость, подумал, как незаметно бежит время, и вздохнул.

Если два шланга в моторе постоянно трутся, один из них рано или поздно лопнет. Так и Пронькин — схлопотал все же по зубам от Романтика. Произошло это осенью, в сентябре.

Выпал снег, шоферы начали запасаться цементом. Коляй знал, что снег растает: кусты стланика вдоль дороги распрямляются, значит, скоро настанет оттепель. Однако и она за день может десять раз смениться морозом — Север есть Север. Коляй тоже бросил в кузов полмешка цемента, подобранного на дороге. Много чего можно подобрать на обочинах Колымской трассы — если машина опрокинулась, груз ее часто остается лежать. Вдоль дороги обычно или болото тянется, или сопки крутой склон, вызывать подъемный кран или бригаду грузчиков за сотню километров дороже, чем новый рейс сделать.

А цемент по первому ледку вещь незаменимая. Заскользила машина на тягуне, значит, «включай передний мост» — сыпь из мешка цемент под колеса, иначе скатишься на подпирающую тебя и тревожно сигналящую колонну. Транспорта осенью и весной стоит перед каждым подъемом больше, чем на иной автобазе на ночь собирается.

Один шофер прижал машину к обочине и ждет, пока подойдет грейдер и снимет ножом слой скользкой жижи — у дорожников на заметке каждый тягун, каждый «тещин язык», и в непогоду они стараются держаться к ним ближе. Второй уверен, что подсохнет само, и прилег на сиденье покимарить. Третий надеется только на себя, носит с приятелем подсыпку с края полотна. Это тоже забота дорожников: в опасных местах по всей трассе расставлены короба с просеянным мелким щебнем, по табличкам на длинной палке их можно найти и под снегом.

А сколько одиноких прицепов с камнями под колесами стоит на дороге осенью! Шоферы не рискуют, никто не лезет наобум — лучше переждать и позже вернуться за прицепом, груз в нем никто не тронет. Начальство не оштрафует и ГАИ не отберет права, если в такую погоду сыграешь кверху колесами, но кому же охота вставать на ремонт или ложиться в дубовый ящик?

Коляй благополучно миновал перевал и спустился на равнину. Мало на трассе мест, где полотно укатано словно бетон, но они все же есть. По ним идешь ровно, поводишь рулем плавно и не боишься посматривать по сторонам, что Коляй очень любил.

Лиственница еще держала иголки, а кустарник уже облетел, полностью обнажив бордовые сучья, поэтому казалось, что желтый лес стоит наполовину голый. Но и лиственнице не долго стоять одетой. Если сейчас подойдешь к деревьям поближе, то увидишь, что снег вокруг каждого ствола будто обрызган оранжевым маслом, — это начала опадать ветхая одежонка из пожухлых игл.

На дороге плотной толпой стояли люди. Коляй затормозил, поставил машину на ручник и спрыгнул на мокрую землю.

— Ребята пьяного остановили, — ответил один из шоферов. — Дорога вон какая, а у него прицеп с края на край скачет…

Чернявый парень невнятно оправдывался, но по-настоящему огрызнуться боялся. Глаза его шарили по земле. А шоферы стояли вокруг и молчали. «Ладно, если просто в лоб дадут, — подумал Коляй. — Оборвут провода в моторе, ночуй потом, пока не протрезвеешь!»

Он осторожно обогнул столпившихся и поехал дальше, раздумывая, что на трассе пьяница долго не продержится — или прав лишится, или угробится. Колыма слабых быстро ломает, и это правильно, чтобы другим меньше вреда нанести успели.

Машина, шедшая навстречу, словно в подтверждение мигнула фарами, и шофер сквозь ветровое стекло показал согнутый крючком палец. «Вот и откатал свое земляк», — подумал Коляй о чернявом парне, а потом спохватился и стал соображать, все ли у него в порядке, потому что этот жест означает: впереди милиция. В исправности находились оба тормоза, стоп-сигналы и путевка, но все же было не по себе. Попадаются служаки, даже к грязи на бортах придираются, а как без нее на трассе?

Скоро Коляй увидел на обочине желтую, совершенно пустую «Волгу» ГАИ. Повезло — или вышли воды для радиатора набрать, или в кустиках посидеть. «Тоже ведь целый день за баранкой», — уже с симпатией подумал Коляй. Взглянул напоследок в зеркало и плотно поставил ступню на педаль газа.

В Атку Коляй возил минеральную вату — домостроительный комбинат в Синегорье теперь снабжал ею пол-области. Изменились времена: раньше в Синегорье шли машины с грузом до верха, а возвращались пустые, теперь наоборот.