— Как насчет сотни? — предложил он.

— И это все? — воскликнул король Альфонсо, сердито стряхивая пепел. — За кого вы меня принимаете, господин?

— Ну хорошо. — Голос дяди звучал совершенно спокойно. — А ста пятидесяти довольно?

— Да за кого вы меня принимаете? — повторил король Альфонсо с прежней горячностью. — Две сотни и то недостаточно!

Дядюшка Сатор поднялся со стула. Он никак не предполагал такого оборота событий.

— Да это больше, чем мой преданный слуга получает от меня за пять лет беспорочной службы, — сосчитал дядюшка. — А как насчет двух сотен пятидесяти?

— Вы говорите о сентаво, дядюшка Сатор? — в изумлении поинтересовался я у него. — Это же куча денег. У отца вот нету сейчас даже и одного сентаво.

— Мы говорим о песо, сынок, — с готовностью пояснил король Альфонсо.

Мой отец так и подпрыгнул за столом. А я-то думал, что он вовсе и не вникает в эту беседу. Он подошел поближе и уселся на полу у самых моих ног.

— А кто это такой? — спросил у меня отец, показывая на короля. — Что это за тип, который так смело говорит о чужих песо?

— Это — король Альфонсо, — объяснил я ему. — Он король нищих нашей страны, папа.

Отец был просто поражен. Даже протер свои покрасневшие глаза, чтобы получше рассмотреть короля. Король Альфонсо уселся поудобней и раскурил новую сигару. Он был весьма уверен в себе. Действительно, это был король.

— Вам известно, что я могу организовать всех нищих в нашей стране, — сказал он. — И посылать их, одного за другим, к вашему дому просить милостыню именем божьим. Миллионы нищих. Не стоит вам объяснять, что чего-чего, а нищих у нас хватает. Что тогда останется от вашего богатства? Ни единого сентаво!

Дядюшка Сатор тоже присел. Прикурил новую сигару и несколько секунд размышлял, пока в его глазах не мелькнул свет новой мысли.

— Я дам вам триста песо наличными, — проговорил он, — но с одним условием. Никогда не позволяйте ни одному из ваших нищих приближаться к моим воротам.

— Это что, взятка? — поинтересовался король Альфонсо.

— Ничуть не бывало. Это — обыкновенная коммерческая сделка.

— Ладно, давайте триста пятьдесят наличными.

— Хорошо, пусть так, — согласился дядюшка Сатор. Он встал и направился к своему сейфу. Отперев его ключом, он извлек оттуда четыре бумажные ассигнации. Возвратившись на место, дядюшка вручил их королю.

— Вот я вручаю вам четыреста песо наличными, — присовокупил он. — И иду на это потому, что мы оба джентльмены и у нас — джентльменское соглашение.

— Я тоже джентльмен, — попытался включиться в беседу мой отец.

Дядюшка Сатор как-то странно взглянул на него. Король убрал в карман полученные деньги, а из другого кармана достал песо и протянул мне. Потом он изогнулся в талии и направился к двери.

— Большое вам спасибо за гостеприимство, — торжественно проговорил он и снова поклонился.

Когда он удалился, дядюшка Сатор затянулся сигарой и задумчиво проговорил: «Adios, amigos»[36].

— А он мне нравится, этот молодой человек. Он далеко пойдет в этом ужасном мире.

И тут вдруг отец принялся как бешеный колотить себя по голове руками. Я выбежал из дому и увидал короля Альфонсо, который стоял у ворот и делал мне какие-то знаки. Улыбнувшись, я подошел к нему.

— Ты что, не узнаешь меня? — спросил он.

— Вы — король Альфонсо, — ответил я.

Он рассмеялся и сорвал с себя прекрасные усы.

— Ну а теперь узнаешь?

— Пекто! — воскликнул я. — Ты — мой брат Пекто, который играл на гитаре, а потом сбежал из дому! Но ты так изменился, что тебя не узнать.

— Ты прав. Я ушел в город и многому научился у настоящих мужчин. Стал таким пронырой, каких мало! Одну из своих штучек я и провернул сейчас, чтобы врезать дядюшке Сатору.

— Вот это здорово, — ухмыльнулся я.

— Плут плута обдурил, а? — И Пекто тоже расплылся в довольной улыбке.

— Это уж точно… А что ты думаешь дальше делать?

— Я возвращаюсь обратно в город, — сказал он. — Приду снова, когда промотаю свой заработок. Слушай, тебе тоже неплохо было бы придумать парочку таких трюков и пощипать денежки дяди Сатора, покуда он не помер.

— Не заберет же он их с собой.

— То-то и оно.

— Ладно, но меня некому научить, — посетовал я.

— Уж как-нибудь научу, — пообещал Пекто. — А теперь дуй обратно в дом, да гляди во все глаза.

— До свиданья! — крикнул я ему. — Береги себя.

— Хорошо! — прокричал он мне в ответ.

Я провожал брата Пекто взглядом, пока он не исчез вдали, а потом возвратился обратно в дом. Дядюшка Сатор встретил меня у самой двери.

— Ну, что беспокоит теперь твой интриганский ум? — не без сарказма спросил он меня.

— Ваши денежки, дядя Сатор, — напрямик ответил я ему.

— Вот теперь ты начинаешь говорить дело, — одобрительно отозвался он.

Когда дядюшка Сатор, самый богатый человек в нашем семейном клане на Филиппинах, погостив у нас, уехал, потому что в доме больше нечего было есть, отец задумался над тем, какое бы ему выбрать новое занятие. Его надежды на то, что мне повезет и дядя завещает мне свое богатство, окончательно рухнули, поскольку за все время, что дядя гостил у нас, он истратил всего одно лишь песо на бутылку вина. Можно было не сомневаться — он покинул наш дом, как только опустели рисовый ларь и птичник.

Мой отец был крестьянином по праву, склонности и по наследственной линии, но так уж случилось тогда — выпал голодный год. Наше рисовое поле растрескалось под испепеляющими лучами жаркого солнца, и нечего было и думать распахивать его, пока в нашу деревню не придут дожди. А до этих дождей оставалось еще несколько недель, вот почему отец так страдал и тосковал, не находя применения своим натруженным крестьянским рукам.

Однажды после полудня он возвратился домой здорово под хмельком и переполненный разными удивительными идеями. Разбудив меня, он почти целый час говорил восторженно и бессвязно. Его покрасневшие глаза сияли, излучая прекрасные и глупые мечты.

— Так вот, сынок, — заключил он наконец, — я решил открыть музыкальную школу.

— С этого не получишь денег, — охладил я его пыл. — Что пользы в такой идее?

— Это правда, что сразу не получишь, — согласился он и, не удержавшись с голоду, протянул руку к сочному куску рыбы, который я держал. — Но зато сколько будет веселья. Разве в нашей жизни сейчас так уж много веселья?

— Мне хватает веселья с нашим буйволом, — ответил я. — И потом у меня есть другое развлечение тут: если пошататься, как стемнеет, в округе — такого наслушаешься от обманутых мужей и брошенных возлюбленных…

— Ну уж и развлечение ты себе выбрал, сынок. Что ж тут хорошего? — заметил он и отщипнул еще кусочек от жареной рыбы, которую я держал в руке. — К тому же скажи мне откровенно: наверное, те истории, что ты слышишь, как стемнеет, не так уж приличны?

— Зато смешно, папа, — ответил я ему. — А иногда грустно до слез. — И я по-настоящему заплакал, вспомнив про одну девушку, нашу соседку, которую обманул ее молодой человек.

— Ну-ну, — ласково заговорил отец, — не надо плакать. Выгляни-ка в окно, послушай, как весело и радостно поют летом птицы в ветвях акаций. Побегай-ка во дворе во всю силу своих молодых ног, посиди на солнышке. Выкупайся в прохладной воде журчащего ручья, набери в рот белых гладких камушков. Ты еще слишком мал, чтобы взваливать на свою неокрепшую спину груз всех горестей земных.

Но я все плакал и плакал, вспоминая рассказы о том, как зазря страдала одна замужняя женщина, которая, пробудившись поутру, обнаружила, что ее муж спит в объятиях незнакомой молодой девушки…

— Слезы не в состоянии изменить мир в одну ночь. — Отец приласкал меня и забрал последний кусок жареной рыбы из моих закапанных слезами рук. — Но разве мир не наполнен небесным светом? Разве о чем-нибудь таком, о чем ты плачешь, поют тебе вольные птицы прекрасным летом? Разве листья акаций источают угольный дым для твоих растущих легких? Разве нежная зеленая травка, на которой так приятно поваляться, может покалечить тебя?