– Я не разрешаю этот бросок, – сказал Оди, – не по правилам.

– Я назначаю тебя моим заместителем, – сказал Фрай, продолжая держать, как коршун в когтях Пархоменко над головой.

– Ты спутал, батя, – ответил Оди, – его назначь. – И указал на все-таки шевелящегося Амер-Нази.

– Он может не выжить.

– Тем не менее, я настаиваю.

– К сожалению, я тогда не знаю, что делать.

– Хорошо кто-то может его подержать, – сказал Оди.

– Кто все заняты, – ответил Фрай, и в подтверждение его слов, пролетела тарелка.

– Летающая тарелка! – закричал из зала нудист Катовский. А Дэн:

– Вот как надо! – Он имел в виду, что летающая тарелка с пирожными попадет в Агафью Училку, которая пошла учить Щепку за бросок Главного судьи Нази и поломку стола, за которым, мы, судьи, можно сказать:

– Мирно жили.

Но в следующий момент Артистка Щепка и Агафья Училка, бывшая жена Батьки Махно, так сцепились, что обе упали на статую, можно сказать:

– Рабочий и Колхозница в исполнении Фрая и Пархоменко:

– Колхозник и Рабочий, поднявшиеся на дыбы.

И… и они сбили эту Статую.

Всё так, единственно, что не очень понятно, как Фрай и Парик оказались вне ринга, на площадке рядом, где отдыхали раненые в предыдущих боях участники соревнований, как например, Щепка с кофе, зеленым чаем и шесть пирожными, и то это были те пирожные, которые мы видели, возможно, их было еще больше. Не может быть? Бывает. С голодухи столько, разумеется, не съешь, только от чрезмерного нервного перенапряжения.

Остались только два неповрежденных участника соревнований, а именно:

– Фекла и Оди, хотя он был судьей, а Фекла, имела одну сильно поврежденную руку, и хотела остаться только судьей, точнее:

– Тоже судьей, но на самом ринге.

И тогда вышел Катовский, и запрыгал на ринге в шикарном зеленом халате, что должно было означать:

– На самом деле я красный.

– Кто выйдет против этого Геракла? – спросил Оди, – найдется ли тот Одиссей, который сможет его укротить, точнее, укоротить?

Кто вышел? Дэн? Или кто-то другой? Может быть, Махно?

А вышел сам Одиссей. Зачем? Он хотел проверить:

– Та ли эта дама, за которую выдает себя. – А если точнее, то как раз наоборот.

– Я с ней, – сказал Одиссей, – и показал на Феклу.

– Како с ней, я уже здесь прыгаю, хочешь с ней, пожалуйста, но только через мой э-э, ну, не труп, а хотя бы просто бездыханное тело.

– Я буду с ним драться, – сказала Фекла и зажала рукавом раненую руку.

– Ты больна, пожалуйста, не лезь, дорогая, – сказал Оди.

– Что значит: больна?

– И тем более, что значит: дорогая? – влез Катовский. – Вы знакомы? Не думаю, и поэтому предлагаю не церемониться:

– Будем биться за нее.

– С тобой, – добавил Кот.

– Я согласен, – сказал Оди, – если, разумеется, дама, не против.

– Я против, я сама хочу набить ему морду.

Мордашку, знаете ли, вот эту, – она взяла Катовского за подбородок, потрепала слегка, и сделала саечку. Он схватился за щеку, и ошарашенно посмотрел на даму, в том смысле, что понял:

– Если это не любовь, то что же это?

Примерно тоже самое понял и Одиссей, он даже обиделся:

– Ты почему меня не обняла при встрече, как…

– Как Клеопатра Александра Македонского, – решил не падать духом Котовский. Тем более, что никто не знает точно, кто кого любил в детстве.

Фекла задумалась.

– Так это ты, что ли?

– Кто? – решил просто так не сдаваться Одиссей. Тем более, они не помнили имени его первой жены: Пенелопы. Даже если ее никогда и не было, все равно надо было для приличия запомнить ее легендарное имя.

Катовский, как хитрый нудист понял, что Одиссей его переигрывает в любовной интриге, поэтому схватил Феклу, и потащил к канатам, чтобы в дальнейшем преодолеть их, как заградительную колючую проволоку на подступе к позициям Белых на Турецкому Валу. Почему так страшно? Ему казалось, что взять их будет затруднительно.

И точно, Одиссей не придумал на этот раз ничего хорошего, остроумно-заумного, а просто подставил ему Подножку.

Ребята упали, и что самое замечательное:

– Преодолели заграждение, пролетели под-над канатами – между вторым и третьим, а не по полу, как думали получится, большинство зрителей.

Тогда Одиссей подумал, как их остановить теперь? Ну, чтобы это было не только умно, но и возможно. И он бросил в затылок наглому нудисту Бриллиант Сириус, который по пути к рингу забрал в корчащегося в муках Нази.

Все упали.

– Только бы попал не в нее! – крикнул из зала Дэн, который даже забыл, где теперь находится его невеста. А она была рядом. – Прости, я даже не заметил, когда ты вернулась.

– Ладно, ладно, пока не отвлекайся, смотрим кино, это же ж очень интересно, почти, а точнее даже без почти:

– Великолепная Семерка.

Далее, Катовский утаскивает Феклу-Ольгу.

Да, Катовский смог утащить упитанную Феклу. Как? Сейчас посмотрим.

Он бросил Одиссея, также неожиданно, как Щепка главного судью Нази: прижал к себе, потом оттолкнул на подставленную уже ногу – Задняя Подножка.

Дама посмотрела на него разочарованно.

– Ты не Одиссей, – сказала она.

– Нет, нет, подожди, ты просто меня не узнала.

Он нарочно упал – почти нарочно – чтобы она получше узнала его, а вышло наоборот:

– Одиссей никогда не должен проигрывать.

– Но это неправильно, – сказал он, – ибо я слушаю, – он хотел сказать:

– Богов, – но решил сказать правду:

– Я слушаю Альфу Центавра.

– С Альфы не могли приказать тебе падать от такого Гераклито, – она почти ласково потрепала Ката за ухо, и он полез с ней через канаты, точнее: через-под. Как обычно, ибо иначе с ринга не выйдешь, так сказать:

– Заколдованный Квадрат.

– Почему, непонятно? – сказал Оди.

– Чего тебе еще не ясно? – сказал Кати, и добавил: – А то ведь я могу подойти.

– С того света не возвращаются. И знаете, почему? У нас на Альфе Центавра был Круг.

– Да ладно.

– Точно.

– Ничего особливого, – ответила Фекла, – у нас тоже был, и более того, даже сейчас есть, – и добавила: – В деревне.

– Ах, так ты из деревни, что ли? – даже улыбнулся Катовский. – Я думал, ты здесь на продуктовой бале подъедался. – И добавил обидное:

– Водила с Нижнего Тагила.

– Пусть сыграет что-нибудь в подтверждение своих слов, – сказала Фекла, можно сказать, уже лежа между канатами.

– Прости, но на роялях, даже на домашних пианинах я не умею, – сказал Оди.

– А чего же тебе, трубу, что ли, дать большую? – заржал Кат.

– Тока на баяне.

– Да, пусть, – сказала Фекла, – думаю и на баяне ничего не получится.

– Ладно, играй, эй! эни боди, подайте ему фисгармонию.

И он спел, так сказать, что многие заплакали:

– А поезд уходит в далека-а, скажем друг другу:

– Прощай-й! – Если не встретимся – Вспомни!

– Если приеду – Встречай!

Одиссей уже хотел сложить инструмент, но многие не только из зала, но и раненые за рингом закричали:

– Ишшо! Пажалста.

– Помню тебя перед боем, в дыме разрывов грана-а-т-т.

– Платье твое голубое-е, голос, улыбочку, взгляд.

– Ишшо! – опять заорали не только некоторые, но и многие.

– Много улыбок на свете, много чарующих гла-а-а-з-з.

– Только такие, как эти в жизни встречаются – Раз!

Он надеялся, что на этот Раз Фёкла, как смелая щука, сможет выбраться из сетей Ката, но она, как крикнула любовница Дэна Коллонтай:

– Не смахгла! – Смех сменил минорную ситуацию на жестко мажорную, в том смысле, что:

– Смело мы в бой пойдем, а потом умрем. – А конкретно:

– Бой, бой, бой!

– Если Одиссей не хочет драться за свою любовь, можно я выйду? – спросила Коллонтай своего Дэна.