– Вопрос это или ответ, тогда да:

– Ставлю наугад знак вопроса. – Ну, примерно, как Гегель предсказывает Историю:

– Может, Да, а вдруг и:

– Нет? – Только в виде исключения из правил.

– Кончили? – спросил Пархоменко, – разрешите ошарашить?

– Давай сюда, – что там?

– Я возьму, – сказала Артистка, – вы здесь второй и третий лишние. В том смысле, что ты только приехал – слово на букву х – знает откуда, а она щас пойдет с ним, – кивнула на Пархоменко, – в баню.

Бой хотел возразить, что:

– Мы и так в бане, – но решил, что возражение только еще больше осложнит то, что и так понять затруднительно.

– Ну, чего? – Точнее:

– Что ви хотель сказать? – по-немецки.

– По-немецки вот как раз вам послание, – сказал банщик, и, поклонившись, удалился.

– Что это с ним? – спросил Америка.

– Из-за тебя всё, – сказала Кали, – крыша, кажется, поехала.

Тем не менее письмо надо читать, а кто понимает по-немецки?

– Дак все, – сказала Артистка.

– Если ты понимаешь, это еще не значит: все! – сказал Амер.

– Ты хоть когда-нибудь изучал Пятый Постулат?

– Естественно, всякий мало-мальский, так сказать мужчина это делал в детстве.

– Дубина, – ударила его по голове Кали, впрочем, не сильно – тебя спрашивают про Пятый Постулат, а не про Мастурбацию.

– Никогда этим не занимался.

– Зачем тогда тебе голова?

– Чтобы думать.

– А при доказательстве Пятого Постулата, по-твоему, думать не надо?

– Дак, надо конечно.

– У тебя логика вообще работает? Если для Пятого Постулата надо, для мастурбации – тем более.

Действительно, как говорил Владимир Высоцкий, заметь:

– Вы не пьяны, не спросонья, вам не два по третьему, а-а-а, и часов нет.

– Где они?

– С-ня-я-л-л-л-и.

– И вот так у вас все разговаривают на Альфе Центавра? – спросил Американец. – Ничего же ж не понятно.

– Ни-пра-ви-ль-на-а, – сказала ЩеКа и хлопнула его по голове. – Ибо тебе непонятна логика перехода между событиями, а так-то, в принципе, всё ясно.

– Так-то да, – ответил Тро, усомнившись в своих способностях одному противостоять им двоим.

– Не надо мне уступать по каким-то неизвестным принципам, – сказала ЩеКа, наследственная Артистка, а просто пойми:

– Если я говорю, что все здесь изучали Пятый Постулат, то это и есть тоже Постулат, может не пятый, а уже Шестой. Понятно? Поясняю:

– Если бы вы, – она показала на подругу Кали и на Амера, – не знали решения Пятого Постулата, я бы находилась здесь с вами? Логичный ответ:

– Конечно, нет.

– Запиши, ты, инопланетянин из Соединенных Штатов, – сказала Кали, – это:

– Доказательство Шестого Постулата.

– Ладно, – он вынул Блокнот и Паркер, – как он называется?

– Так и называется, Третий… прошу прощенья, Пятый…

– Да что ты мелешь, – прервала ее подруга.

– Нет, Шестой, конечно, Альфа-Центавровский.

– Не говорите глупостей, – сказал Надзир – Надзиратель – я этого писать не буду.

– Хорошо, запиши правду, – сказала Артистка: – Постулат Неочевидности.

– Ладно, это запишу. – И добавил: – А теперь мы его проверим:

– Кто знает по-немецки.

– Я!

– Я!

– А Я – нет.

– Он говорит это нарочно, – сказала ЩеКа, – чтобы считать мой Шестой Постулат не постулатом, а Теоремой, требующей доказательства. Вот они Ферма замучили:

– Не доказал, не доказал, не доказал, а теперь меня хотят довести то того же состояния, – она замахнулась на Амера, и он согласил прочить послание какого-то немецкого Резидента.

– Хорошо, хорошо, может, я сам не знаю, что знаю, – как говорили Сократ и Ляо Цзы вместе взятые.

– Ну, что там написано на пакете? – спросила Кали, заглядываю в бумагу через плечо Американца, так как он повернулся спиной:

– Привык, знаете ли, скрывать от посторонних глаз то, что мне дают. – И выдал:

– Вильям э-э наш с Ляпами э-э Шекспир.

– Врет, – сказала Артистка, уже не в первый раз обращаясь к нему в Третьем Лице в его Личном присутствии, и удивляясь, что он до сих пор не вызвал ее на дуэль.

– Не всяко слово в строку пишется, – отвел он, откладывая до удобного случая месть, за обращение на Он в Присутствии.

– Ну, а дальше-то, дальше что, в самом письме? – спросила Кали.

Написано, что всякому, расшифровавшему Подпись в конце этого письма, будет… будет…

– Рожай! – ударила его ладонью по спине Кали.

– Действительно, не придуривайся, я не буду тебя бить, как она, – Артистка опять, уже свою подругу назвала на Она в Присутствии, – а просто проведу Удушающий прием, предварительно вызвав на бой:

– По-честному.

– Вот написано, что:

– В случае чего, нас приглашают в Кремль.

– Я не поеду в эту деревню.

– Я тоже.

– Впрочем, дай сюда письмо.

– Зачем? Хочешь посмотреть, что именно надо расшифровать? Я не говорил? Вот:

– Подпись под письмом.

– Виль… – начала Кали, а радостно воскликнула: – Я знаю, я знаю! Это Вилли Токарев.

– Сомневаюсь, – сказала Артистка, – впрочем, я сейчас подумаю.

Нази – Надзиратель уже сделал перевод, но боялся себе признаться в этом. А во-вторых:

– Обязательно же изобьют за правильный ответ. – Тем более, или даже, если он неправильный.

Кали посмотрела на надпись на конверте:

– Здесь написано, между прочим, тоже самое, что и в конце самого письма, – сказала она. – Ты чё придуривался, а?

– Что? – Арт тоже сравнила начало, то что было на обложке, так сказать, и внутри. – Он решил над нами посмеяться.

– Будем бить?

– Будем. – Только сначала пусть расскажет подробности.

– Действительно, может, он ничего и не понял.

– А вы поняли?

– Да.

– Да.

– Вот тогда и попляшите.

– Придется бить, – сказала Щепкина-Куперник.

– Да давайте, – развеселился вдохновленный успешным открытием Амер-Нази.

– Вильям – это Шекспир, естественно, – сказала Арт.

– Согласна.

– Фрей – Свободный.

– Естественно. – Это по-английски?

– По-американски, – сказал Тр-й.

– Ты – болван, Штюбинг, – сказала одна, а другая добавила:

– Совершенно точно, что ты ошибся.

– И на балу будешь носить за нами зонтик.

– Нарядишься негром. Не негром, точнее, а этим, как его?

– Афроамериканцем, в белой чалме с перьями.

– И опахалом.

– Простите, – разозлился пришелец из Американских Штатов, но ведь всё просто.

– Ну, хорошо, говори сначала ты.

– А именно? – подтолкнула его ЩеКа.

– Вильям Фрей – значит Вильям Шекспир – Человек Свободный, так как он Потрясает Копьём.

– Ты хоть сам-то понял, чё сказала? – спросила Артистка.

– Действительно, – сказала Кали, – если он потрясает копьем, то какой же он свободный? Так только, наоборот, умереть хочет, хотя и в бою. Если Вильям, то Не Фрей, если так только.

– Но для чего это шифровать – непонятно, – сказала ЩеКа, а она была очен-но сильна в литературе, правда, не только. А во всем остальном – тоже.

– Думаю, здесь совсем другой смысл, – сказала она, и почесала затылок, но не себе, а подруге, в том смысле, что:

– Согласна?

– Да, но, не совсем.

– Отлично, я сейчас вас просвещу. – Она задумалась и попросила сигару потолще и кофе покрепче. Нази крикнул банщику, но тот ответил, что подчиняться:

– Американцу не будет. – Бери сам.

Ну, и значится, она закурила, выпустила дым сначала кольцами, потом, как Лимонадный Джо – Восьмерками, потом дело дошло до Пятиконечных Звезд.

– Может быть, еще чашечку кофе? – участливо спросила Коллонтай.

– Да, думаю, надо еще выпить, хотя бы кофе.

– Это уже будет восьмая чашка.

– Действительно, ты можешь окончательно обалдеть, – сказал и Американец.