Охранение левого фланга, вскинув плети, поспешно оттеснило жителей, освобождая дорогу всадникам в алых плащах и шапках, украшенных перьями снежных фазанов; окруженная с боков конвоем, сверкала бронзовая колесница. Рядом с возницей стоял рослый человек в доспехах из темного золота, положив руку на рукоять меча в деревянных ножнах. Обветренное лицо со шрамом наискось подбородка выглядело устрашающим, свирепым. По тому, как громко приветствовали его войска, было видно — это не тысячник, чином повыше. Он хмуро смотрел на воинов, на жителей.

Увидев Ли Бо, вырвал у возницы поводья, крикнул лошадям; четверка вздыбилась, шарахнулся конвой, ремни, сжатые в кулаках, натянулись, как струны циня. Не успел никто опомниться, а командующий спрыгнул на землю, подбежал к Ли Бо, придерживая меч, поклонился, почтительно приседая.

— Почтительно приветствую своего спасителя.

— Го Цзыи! Не узнал тебя в драгоценных доспехах. Был простым солдатом...

— Жизнью своей обязан вам. Уже накрыли меня белым полотном, когда услышал ваш голос, подобный боевому гонгу.

— Что вспоминать об этом! Расскажите о себе.

— Был послан в Тайюань. Начал с солдата, теперь командую войском. Преграждавших мне путь разбивал, на кого нападал, того приводил к покорности Сыну Неба.

— На кого же теперь подняли грозный меч?

Вместо ответа Го Цзыи достал из мешочка у пояса палочку, сжал зубами.

— Го, неужели и вы поверили гнусным вымыслам, что Ли Бо — угроза государственной тайне?!

— Свою жизнь доверю вам тысячу раз, не жалея и не колеблясь, но тринадцать тысяч жизней не доверю даже отцу. Второй корпус Гэшу Ханя выступил против чжурженей, полководец Гао Сяньчжи ведет войска в страну Пами-ло, и мне император вручил половину тигрового знака.

— А наместнику Ань Лушаню послан тигровый знак?

— Нет. Президент военной палаты Гао Лиши считает, что северные войска не готовы к походу.

— Разве у них нет коней, мечей, стрел? Ян гуйфэй усыновила наместника, император ни в чем ему не отказывает. Странно...

— Без него отрежем непокорным собачьи головы. — Командующий Го подошел к иве, сломал гибкую ветку. — Не успеют засохнуть листья, а варвары станут молить о пощаде, но пощады не будет.

— Неужели не боятся смерти? Дерзнули подняться с четверенек! А вы что молчите, мой друг? Не заболели? Доблестный Го, это Ду Фу из Шаолиня, слава его будет великой, хотя он не опоясан мечом.

Го Цзыи запоминающе оглядел человека в синем халате, черной шапке. Тот посмотрел на полководца. Оба смотрели твердо, и взгляды их сшиблись, как кресало и кремень.

— Выигрывая войну, мы проигрываем мир. Тысячи копыт подняли пыль до небес, не видно ни моста, ни переправы, ни опустевших полей... Но громче топота — плач по солдатам. Разве не слышите? Почтенный Ли, вы спросили командира полусотни, куда он идет? Не ответил. Знает только, что нескоро вернется к жене и детям. А зачем государю расширять пределы Поднебесной, — мы и так не страна, а громада. Наверное, городов у нас теперь не менее десяти тысяч, но разве есть такой, где нет гарнизона? В списках Военной палаты не значится мое имя, не плачу и налогов [¹ Чиновники не платили налогов, не призывались на военную службу.]. Но как тяжело простому народу! Ли-сяньшэн, разве, странствуя в Поднебесной, не видели мертвецов, протянувших руки за горстью риса? Не удивляетесь, что в деревнях петухи не кричат, собаки не лают?

Командующий Го Цзыи нахмурился, узкие глаза его совсем сузились. Взмахом руки подозвал всадника, державшего в поводу жеребца с песчаной шкурой, коричневым ремнем вдоль хребта, под высоким седлом.

— Лянь, дай свой меч. — Воин подал меч, перевязанный бирюзовой шелковой лентой с вышитыми знаками. — Кто вышивал эту ленту?

— Моя молодая жена.

— Прочитайте, почтенный Ду, что вышила на шелке молодая жена, провожая супруга в поход. — Ду Фу расправил легкий шелк, струящийся на ветру: «Возвращайтесь, любимый супруг, одержав десять тысяч побед!» — И мы их одержим! Как стада баранов, будем гнать пленных варваров по этой дороге — с проткнутыми ушами, разодранными ртами, вырезав им языки и глаза; тогда выходите встречать — увидите, как радостны будут лица солдат, их любящих жен и почтенных отцов.

Взявшись за луку, тяжело поднялся в седло, хлестнул плетью коня — только брызнул щебень из-под копыт, сверкнули доспехи.

Весь обратный путь до хижины Ли Бо шел молча, войдя в хижину, швырнул меч на лежанку, долго сидел, опершись на пятки, закрыв глаза.

Ду Фу не решался переступить порог. Бродил по саду. Старуха раскладывала на чистом холсте круги соевого творога, Ду Фу поклонился ей. С плетеной корзиной вышел хозяин Tao Лань, кряхтя, стал собирать одной рукой творог. Ду Фу взял у него корзину, наполнил, сам отнес в дом.

— Не знаю, как и благодарить вас за труды. — Старик поклонился. — Будете в наших краях, не забывайте старого хрыча Ланя и его сварливую старуху. Циновка и творог для вас всегда найдутся в бедном доме, пока мы со старухой живы.

— Наверное, потеряли пальцы в бою? — спросил Ду Фу,

— Нет, почтенный. Когда я потерял пальцы, командующий Го Цзыи не потерял голову; ведь когда-то мы были друзьями, но что вспоминать... Своя работа: цепь — на кузнеце, колодки — на плотнике, а о простом солдате что и говорить... В округе Тайюань не бывали, почтенный? Мы там охраняли казенные виноградники. Виноград на южном берегу реки Фэнь особый, только для императорского дворца. Срезают гроздья, укладывают в свинцовые ящики со снегом и, не жалея коней, доставляют в Чанъань; промедлишь хоть время одной стражи, лопнет кожура спелых ягод — тогда пеняй на себя. Сладок тайюаньский виноград, а солдатская служба горька.

Сотней, охранявшей виноградники, командовал Гэ Хуан по прозвищу Жадина, а я служил в десятке Го Цзыи. Он и тогда выделялся среди остальных: был у него меч в простых ножнах, но, видно, ковал его великий мастер — одним ударом Го разрубал медный котел. Из-за меча все и случилось... Гэ-Жадина очень хотел купить меч, но Го не продавал. Однажды приехал с визитом начальник уезда, пил вино с Жадиной, который доводился племянником командующему Гэшу Линю. И вот сотник попросил у Го меч — показать начальнику уезда, а когда тот уехал, не вернул меч, сказал, будто выиграл его в облавные шашки. Го не сдержался и при всех назвал его вором. Тогда Жадина велел мне выйти из строя. «Ты видел, как я играл с десятником Го в шашки? » — «Нет. А как вы взяли меч, чтобы показать начальнику уезда, видел». Командир велел нам дать по двадцать палок, но солдаты били не очень сильно, самыми концами. Потом нас заперли в сарай, чтобы утром доставить к командующему Гэшу Линю. Вот как обернулось дело... А ночью мы бежали, три дня прятались в горах, ничего не ели. В тех местах жил мой двоюродный дядя — староста десятидворки, вот к нему и пришли, все рассказали. Он накормил нас, уложил спать, а на рассвете пришли солдаты, связали нас сонных, а дяде отдали за донос наши халаты, войлочные сапоги, шапки и повели на заставу босых по снегу. На этот раз били очень сильно. Не помню, как мне надели колодки, проткнули пальцы сквозь войлок палатки. Очнулся от холода, а рук совсем не чувствую — застыли. Только слышу голос Гэ Хуана: «Ну, Лань-дезертир, теперь вспомнил, как мы с Го-черепахой играли в шашки?» Не вижу сотника сквозь войлок, но жирный голос слышу. «Нет, бесстрашный командир, не вспомнил». Он засмеялся и слышу — дань! дань! — словно палочки для еды застучали в пустой чашке, и солдаты за палаткой хихикают — ударил Жадина палкой по моим пальцам, они, как сосульки, попадали один за другим.

Ду Фу закрыл лицо.

— Э, почтенный, что теперь горевать... Го Цзыи пришлось еще хуже, его отвезли в столицу, чтоб отрубить голову. Но мимо ехал ханьлинь Ли Бо, спросил Го, за что его казнят, и крикнул палачам: «Остановитесь! Я сам поспешу к государю просить за этого человека! » Ослушаться никто не смел. Долго ждали, вдруг слышим топот — ханьлинь нахлестывает коня, размахивая золотой печатью государя. Сорвал с Го белое покрывало, повел нас в свой дом, накормил, словно мы не простые солдаты, а родственники. Я еще пел... хе-хе.