А народ не мог улететь. «Беженцы уходят пешком, неся на себе свой домашний скарб: ультиматум Гитлера, принятый чехословацким правительством, запрещает вывозить из Судетов какое бы то ни было имущество и уводить скот. Крестьяне уходят без своих коров, лошадей, оставляя дома, мебель, овощи на огородах…» — сообщал по телефону в редакцию газеты «Правда» советский журналист Кольцов.

…Люди рыдали, люди в бессилии сжимали кулаками воздух… Люди тащили по дорогам ручные тележки с осколками своей разбитой и вышвырнутой на помойку жизни. И шаг за шагом, вдох за вдохом, слеза за слезой ЛЮДИ учились ненавидеть ВЛАСТЬ.

С Чехословакией было покончено. На очереди стояла Польша.

Уже в ночь с 30 сентября на 1 октября польский посол в Германии Юзеф Липский передал министру иностранных дел Чехословакии Крофте ноту с требованием уступить Польше чехословацкие районы — Фрейштадт, Тешин, Яблунков.

Липского пригласили в Министерство иностранных дел, где Риббентроп обещал Польше в случае польско-чешского конфликта «доброжелательную позицию», а при польско-советском конфликте — «более чем доброжелательную».

Затем польскому послу было сказано, что его примет Геринг.

Геринг к половине одиннадцатого ездил встречать Гитлера, прилетевшего из Мюнхена. Фюрер посоветовал ему как следует «обработать» поляка после Риббентропа, что Геринг и сделал, уже впрямую обещав военную помощь в случае конфликта с СССР.

Еще позже Липскому было передано, что сегодня за завтраком канцлер дал высокую оценку политике его страны, что значило — «действуй, Польша!»

(Очень скоро, 24 октября, господин Риббентроп снова примет господина посла Липского. Господин Риббентроп предложит господину Липскому начать «комплексное урегулирование» польско-германских отношений… путем присоединения к рейху польского города Гданьска!!!)

За тем завтраком в рейхсканцелярии, во время которого Гитлер хвалил поляков, присутствовало почти все руководство, и прибывшее из Мюнхена, и встречавшее в Берлине. Хвалили не только Польшу, но и Венгрию, тоже пожелавшую кусочек чехословацкого «пирожного». Хвалили и бывшего премьер-министра Англии Болдуина, давшего Чемберлену совет «избежать войны с рейхом ценой любого унижения». Хвалили мудрого Ллойд-Джорджа, трезво оценившего обстановку: таким образом западные демократии получили давно обещанный им фюрером плевок в лицо и пинок под зад; Боннэ еще трусливей Лаваля и вообще изменник; Франция теперь второсортная страна, а с такими не церемонятся; Даладье «смел только с чехами в Мюнхене»; Лига Наций мертва, а Чемберлен, размахивая пактом четырех, надеется отбиться от коммунизма, который Англии и так не угрожает… Получается, что одни русские молодцы — поступают порядочно: Литвинов снова заявил, что СССР по-прежнему предлагает выполнить все свои обязательства по советско-чехословацкому пакту и стыдит французов: Мюнхен, мол, второй Седан; теперь даже для Англии Франция — слабый союзник, поскольку Мюнхен «отменил» эту страну.

— Старик Ллойд всех насквозь видит, — заметил Гитлер и шепнул сидящему рядом Гессу: — Кроме меня.

Фюрер с 28 сентября по сегодняшнее 1 октября находился в постоянном нервном возбуждении, трое суток он не спал, почти ничего не ел, расхаживая по помещениям, не замечал мебели и постоянно сбивал стулья или ронял что-нибудь. Говорил же он в эти дни непрерывно, один за всех. И только сейчас, в Берлине, этот словесный поток начал иссякать. Спад у Гитлера всегда напоминал обвал.

Гесс, Геринг, Геббельс и Лей четверть часа ждали его у машин, чтобы ехать в радиокомитет: требовалось срочно сделать записи речей и радиообращений к нации накануне поездки фюрера по присоединенным чехословацким землям. Но Гитлер не выходил, и Гесс поднялся взглянуть, что его задержало. Адольф лежал на диване ничком, в мундире, плаще и фуражке, съехавшей на шею.

«Он рухнул», — прокомментировал сцену Гейнц Линге.

— Приготовьте, пожалуйста, постель, — попросил Гесс. — И нужно бы раздеть. Мне одному не справиться.

— Но вы же знаете… — потупился камердинер.

Гитлер часто засыпал в одежде, даже в верхней, как сейчас, но Линге он запретил себя раздевать, пытаться переместить куда-либо и вообще до себя дотрагиваться. Этого он не позволял никому.

Гесс, конечно, в счет не шел. Адольф всегда был только рад, когда его Руди приходилось с ним немножко повозиться.

Диван оказался неудобным, слишком узким. Нужно было перетащить бесчувственное тело в смежную комнату, где Линге застелил более удобное ложе.

Гесс попросил Линге позвать кого-нибудь из ожидавших у машин подняться сюда, в кабинет, по его, Рудольфа, просьбе. Все четверо были опытны и догадались, какого рода помощь от них понадобилась. И ни один не пришел. Линге вернулся, растерянно улыбаясь.

Передайте доктору Лею, что я прошу его прийти, — сквозь зубы бросил Гесс.

Лей все же явился. Вдвоем они перенесли фюрера.

— Вообще свинство с твоей стороны, — заметил Роберту мокрый и злой Гесс.

Лей закурил, выдохнув над спящим струю дыма. — Это все?

— Все! — Рудольф отвернулся.

Лей ушел.

Гесс присел на край дивана. Усталость и безумное напряжение последних дней на всех подействовали плохо, и все-таки…

«А ведь случись со мной что, — болезненно царапнулась полузадушенная мыслишка, — и он останется один. Или с Мореллем, который за два-три года превратит его в инвалида. Ведь ни у одного из преданных соратников не найдется для него и капли простой жалости».

В отсутствие фюрера вожди записывали речи, читали радиообращения.

В Берлин прилетели эмиссары Юзефа Бека, президента Польши. Гесс от имени канцлера и правительства заявил, что Германия три месяца не станет вмешиваться в польско-чехословацкий конфликт, затем урегулированием вопроса займутся представители четырех держав. После официального приема эмиссары попали к Герингу, и тот повторил им, что, чем решительнее будут действия Польши, тем крупнее германская «помощь».

Таким образом, почти одновременно с исходом населения из Судетской области, цепочки беженцев потянулись и из Тешина, а в Генеральном штабе РККА приняли телеграмму следующего содержания:

«От военного атташе получил сведения о том, что после разрешения судетского вопроса следующей проблемой будет польская, но она будет разрешена между Германией и Польшей по-дружески в связи с их совместной войной против СССР.

Рамзай».

Это донесение отправил советский разведчик Рихард Зорге[31].

1 октября Первая танковая, 13-я и 20-я мотодивизии генерала Гудериана вышли на демаркационную линию Судетской области. Гудериан, гусеницами своих танков уже вдавивший в историю «аншлюс» Австрии, теперь ожидал в штабе корпуса Гитлера и шутил по поводу «белого танка», на котором в современной войне следует победителю въезжать в завоеванные города.

Отъезд фюрера с частью руководства в штаб Гудериана был назначен на 5 октября. Гесс, двое суток выполнявший обязанности фюрера, впервые, около трех дня, вошел в тот кабинет, где оставил спящего Адольфа. То, что он увидел и услышал от дежурившего возле фюрера Линге, привело его в замешательство. Адольф лежал на спине, в той же самой позе, в какую его положили, а Линге подтвердил — за пятьдесят с лишним часов он ни разу не пошевелился.

Рудольф долго стоял у дивана, соображая, как ему поступить. Рейхсканцелярия была полна сотрудников и коллег; кроме уже известной четверки, никто не знал, что Гитлер находится здесь же, в двух шагах. Геббельс вторые сутки оповещал всех о том, как «великий человек трудится сейчас в суровом уединении, и само божественное провидение благословляет его неустанный труд».

Йозеф в эти дни проявил мало таланта, а главное — энтузиазма — и в своих речах даже повторялся, например судетских немцев назвал «самыми несчастными, ставшими благодаря фюреру самыми счастливыми», как в апреле говорил об австрийцах.