Роберт молча, вопросительно посмотрел на вошедшую Маргариту. Он поймал себя на том, что ждет объяснений. Она поняла и улыбнулась с досадой:

— Вот видишь — я не поэт.

«Это я разучился понимать музыку», — хотел сказать он, но промолчал и, сложив листок, убрал его в папку с документами, постоянно дежурившую на столике у постели. На папке, в углу, стояла пометка «срочное».

В ней лежал только один документ — план по сокращению социальных мероприятий на 1938 год, а теперь добавился и этот листок со стихами, на которые он обещал написать музыку.

Утром Гесса и Лея разбудил звонок Гитлера. Фюрер говорил с каждым монологами, в основном ругался.

Зайдя перед завтраком в кабинет Рудольфа, Эльза увидела у него на столе «Дер Штюрмер» — толстую иллюстрированную газету воинственного антисемита Юлиуса Штрайхера, которую вместе с другими газетами доставляли в Бергхоф. «Дер Штюрмер» заказал лично фюрер, но едва ли просматривал пару номеров в год; остальные ее и в руки не брали.

Каким образом раскрытая «Дер Штюрмер» среди бумаг Рудольфа связана с внеурочным звонком Гитлера, Эльза узнала от Лея, который отнесся к ситуации несколько иронически. Оказалось, что Штрайхер в очередном номере своей газеты прямо обвинил Геринга в импотенции, назвав его дочь Эдду «плодом искусственного оплодотворенья». По этому поводу фюрер и потребовал срочно «сформировать внутрипартийное мнение» — от Гесса в качестве «совести партии», от Лея как главы ее орготдела.

— Я предупреждал Геринга, что Штрайхер ему ни Мильха, ни прочих семитских вольностей не простит, поскольку считает их личным оскорблением, — пояснил Роберт Эльзе за завтраком. — Вот на личное он и ответил личным.

— Перестарался, — проворчал Рудольф.

— Безусловно. Теперь Герман не успокоится, пока не загонит «старого бойца» за Можай.

— За что? За последовательность и принципиальность? — глядя в тарелки сидящих рядом детей, заметила Маргарита.

— За клевету, — отвечал Рудольф. — Против Штрайхера уже возбуждалось несколько аналогичных дел. Однако… — Он посмотрел на Лея.

Тот кивнул:

— Да. Герингу суетиться не положено. Посоветуем ему стать выше.

Таким образом «внутрипартийное мнение» было сформировано и доведено до сведения Гитлера, вполне совпав с его собственным.

Герингу «мнение из Бергхофа» передал Лей. Гесс был свидетелем этого разговора, во время которого Роберт несколько раз набирал воздуху в легкие, утирал пот со лба и возводил глаза к потолку.

Геринг не просто бесновался, это была истерика. Штрайхер ведь сознательно, своими толстыми пальцами зажал самый болезненный его нерв, ржавым железным прутом провел по певучей струнке, почти порвав ее… Немыслимо! А эти «отпускники» из бергхофского гнездышка советуют «пренебречь», «быть выше», «проигнорировать»…

Это значило, что предстоит долгая, скрытая, медленная месть, может быть — на годы, вместо того чтобы одним ударом с воздуха сравнять с землей зловонное штрайхеровское гнездо.

Ни «теоретикам из Бергхофа», ни стоящему за ними Адольфу Геринг этого декабрьского утра до гроба не простил.

В таком настроении и состоянии духа Герман и углубился в изучение «дела Бломберга», главнокомандующего вермахтом, которого Гитлер хотел срочно заменить.

Фюрер сразу дал понять, что убрать опытного, авторитетного фельдмаршала следует по «моральным соображением». Аппарат Гиммлера третий месяц «копал» под Бломберга, но лишь недавно «попал в главный корень», как выразился Генрих Мюллер, отрывший в архивах нужный компромат на молоденькую секретаршу, а ныне невесту командующего Еву Грун. Для страховки «раскопки» велись руками мелких чиновников, которые, извлекая на свет черепки и кости, конечно, не ведали, какая цивилизация здесь погибла.

Всего несколько дней назад Имперский директор уголовной полиции Артур Небе разложил перед своим приятелем полицай-президентом Берлина Гельдорфом веер из порнографических снимков фройлейн Грун, правда… не Евы, а некой Марии Луизы. Но на эту «деталь» Гельдорф закрыл глаза, поскольку сроки поджимали, а иначе «попасть в корень» не удалось.

Гельдорф, однако, не мог решить, открыть ли на «деталь» хотя бы один глаз Герингу (самому метившему в главнокомандующие), и решил посоветоваться с Кейтелем, то есть предоставить решение ему, благородно приняв во внимание тот факт, что сын Кейтеля на прошлой неделе женился на дочери Бломберга. Нужно отдать должное принципиальности Кейтеля!! Вместо того чтобы сверить две бумаги, подтвердив неидентичность двух Грун, и таким образом, всем отмыться, отважный генерал посоветовал Гельдорфу идти к Герингу «со всеми документами», что тот и сделал.

Геринг на «деталь» даже не прищурился, а рассмотрел все очень внимательно и тут же сделал «заказ» на Фрича, командующего сухопутными силами. Геринг в тот же день вызвал к себе Генриха Мюллера и «припомнил», как году в тридцать четвертом-тридцать пятом, еще будучи сам во главе гестапо, видел донесение агента Шмидта, шантажиста, выслеживающего гомосексуалистов со средствами, в котором упоминалась фамилия Фрич[3].

Мюллер оперативно поручил дело «мяснику» Мейзингеру. Тот допросил Шмидта. Шмидт засвидетельствовал, что речь шла именно о генерале Вернере фон Фриче, и даже представил расписку генерала в выплате ему, Шмидту, круглой суммы «за сокрытие факта».

Геринг был сейчас так зол и расстроен последними неприятностями, что забыл собственный печальный опыт с поджогом рейхстага, смехотворной по своей неподготовленности акцией, как и данное себе тогда слово никогда впредь не отбрасывать своей величественной тени на сомнительные дела.

Немного успокоившись, Геринг навестил Верховного судью партии Вальтера Буха (тестя Бормана) и в ультимативной форме потребовал назначить специальную партийную комиссию для проверки финансовых операций Штрайхера. Бух был не чета робеющим генералам и стелиться ни под Гиммлера, ни под Геринга не стал бы. Он и сам вдоволь нарыл себе компромата на погрязших в коррупции высших вождей. И Бух согласился, добавив к имени Штрайхера еще несколько имен кандидатов на судебную скамью, в частности рейхсляйтера Лея. На том и порешили.

Геринг уехал справлять рождество в Каринхалле — роскошное имение, обустроенное им с особым старанием и размахом в честь своей покойной жены. Уехал раздраженный, затаив обиду и боль. Даже присутствие малышки Эдды утратило прежнее очарованье. Словно и его дочь запачкали у него на глазах, не позволив ему, отцу, умыть, очистить своего ребенка.

Геринг не отвечал на звонки, надолго уезжал в санях в лес, на охоту. Но накануне Рождества в Каринхалле позвонил фюрер.

— Герман, вы нужны нам, — сказал Гитлер. — Мы вместе прошли этот адский год. Мы стояли плечом к плечу, отражая удары врагов, как триста спартанцев, вокруг… идеи. Мы должны поднять бокалы за будущее, не размыкая цепи. Мы ждем вас, дорогой друг.

«….Я еду в Берлин… Ты помнишь мою ломку в Конрадсберге в двадцать седьмом году, и как я выходил из нее? Тогда страдало тело… Сейчас, приняв наркотик живых чувств, я переживаю ломку души…»

Из письма Германа Геринга брату Герберту,

Каринхалле, 24 декабря, 1937 года.

«Великая весна» приближалась… 4 февраля наступившего 1938 года вышел указ о новой структуре командования вермахтом, и четвертого же Рудольф Гесс был назначен членом Тайного совета министров. Геринг получил чин рейхсмаршала и в новом мундире встречал прибывшего в Бергхоф на переговоры канцлера Австрии Шушнига.

Гесс в этих переговорах не участвовал: он вместе с Гиммлером уехал в Вену. В те дни, когда австрийский канцлер еще тешил себя и страну разговорами о плебисците, заместитель фюрера активно занимался подготовкой торжественного въезда Гйтлера в столицу Австрии, а Гиммлер руководил там последними «чистками».