А Маргарита детей спасла.

Не могу не совершить небольшой исторический экскурс и скажу, что уже сталкивалась с подобными случаями в мировой истории. Помните печальную историю «княжны Таракановой», молодой женщины, выдававшей себя за дочь русской императрицы Елизаветы Петровны? Документальных подтверждений ее личности, происхождения и родства до сих пор не найдено. Имеются лишь слухи, домыслы и версии.

Так вот, в 1763 году бывший фаворит Елизаветы Иван Иванович Шувалов (друг Ломоносова, сооснователь Московского университета) попросил у новой императрицы Екатерины отпуск для «поправления здоровья». Императрица свое согласие на отъезд Шувалова за границу дала, хотя и надеялась на его помощь здесь, в России, зная его порядочность и осведомленность в делах. Но знала она и личную тайну Шувалова, у которого от сестры его друга Льва Нарышкина Марии Нарышкиной была его уже подросшая дочь Лиза. Екатерина понимала, что Шувалов сделает все возможное, чтобы оградить дочь от опасностей и наилучшим образом устроить ее судьбу, поскольку в России незаконнорожденную дочь елизаветинского фаворита, да еще и с именем Елизавета ничего хорошего не ждало.

Но Шувалов сделал для дочери несравнимо больше, нежели просто удачно выдал ее замуж за пэра Англии. С помощью своих влиятельных друзей, а также папы римского он устроил так, чтобы подлинное имя его дочери попросту затерялось, растаяло в анналах истории и таким образом ни одной сомнительной тени из прошлого не коснулось бы ни ее саму, ни ее потомков. Девочка осталась лишь в письмах, избежав возможной судьбы «княжны Таракановой».

Маргарита Гесс тоже должна была исчезнуть из анналов Третьего рейха еще и потому, что была по своей сути его смертельным врагом. Я не зря включила в роман одну сцену, в которой Грета находится на грани… убийства Гитлера. Она осталась с ним наедине, в ее руке было оружие, и мысленно она была готова сделать этот последний шаг. Сцена действительно имела место, если можно учитывать признание самой Маргариты.

А еще я снова убедилась в неразрывности исторических эпох, их документальной перекличке. Я ведь получала разрешение для работы в этом архиве ради совершенно другой информации, так как уже писала роман о молодом Павле, цесаревиче, сыне Екатерины Второй. Я искала письма Екатерины прусскому королю Фридриху, переписку Ивана Шувалова с Вольтером и Дидро, письма елизаветинского министра графа Петра Панина своему брату Никите Петровичу, воспитателю наследника, – по поводу личности и деяний Пугачева. И нашла.

Как такие разные архивы оказались вместе?

А дело в том, что на 50-летие Гитлера Рудольф Гесс преподнес фюреру бесценный подарок – письма Фридриха Великого, кумира Гитлера. Эти письма и стали «мостиком», объединившим архивы столь разных эпох. Письма отлично сохранились, были трижды скопированы, и, надеюсь, хотя бы эти уникальные документы российской истории остались в России и никому не были подарены.

Тогда, на рубеже столетий, все же была возможность проникнуть в нужное хранилище, пусть по рекомендации и по особой милости вторых лиц государства. Заветный допуск, выглядевший, как обычная визитка с надписью от руки поперек печатного текста, выдал мне Геннадий Бурбулис, бывший госсекретарь. Какое он имел отношение к архивному делу? Да никакого! Но у этого интересного человека, как у многих серых кардиналов, было увлечение, которое он не особо афишировал: он настойчиво выискивал всевозможные загадки мировой истории и не менее настойчиво пытался их разгадывать. Он знал и любил архивы и, должно быть, сам провел в них немало времени. Ценил и уважал архивистов. И, безусловно, знал об обещанном Ельциным канцлеру Колю «подарке» в виде семейных и прочих архивов Третьего рейха (я об этом говорю в предисловии к роману «Плачь, Маргарита!») и сделал доброе дело – организовал допуск и работу с этими документами нескольким молодым историкам.

Я в эту команду попала по рекомендации Владимира Васильевича Карпова, владеющего ситуацией. С первой попытки мы получили отказ. Но Владимир Васильевич умел добиваться своего, и он знал об интересе Геннадия Эдуардовича к разгадыванию тайн прошлого. Он снова настоятельно рекомендовал меня как исследователя, сумевшего раскопать ответ на две исторические загадки: про снятый Петром Паниным с шеи Емельяна Пугачёва медальон с младенческим локоном Павла, который с головы внука состригла любящая бабушка Елизавета Петровна; и вторую – из времен Великой французской революции, к которой Бурбулис был более чем неравнодушен. И мне пропуск дали.

В общем, от намерения писать научную или научно-популярную книгу об этом периоде немецкой истории я окончательно отказалась. Второй роман уже начал выстраиваться сам собою, и противиться этому процессу было бессмысленно.

А за вторым – о рассвете и торжестве германской идеи – уже замаячил мрачный силуэт третьего романа – о поражении и расплате, где каждый получит свое. Suum cuique.

Елена Съянова

«…В этом месте дорога делает подряд четыре поворота, и метрах в ста от последнего, между камнями, растут странные зеленые цветы. Странные они еще и тем, что появляются ранней весной и уходят под снег совершенно одинаковыми, и я всякий раз, как вынужден таскаться в Бергхоф, выхожу в этом месте, чтоб размяться и гляжу на них».

Она уже в который раз принималась считать повороты, но их оказывалось не больше трех… Как вдруг – четвертый! Теперь еще сто метров… Она остановила машину и вышла.

Среди камней кое-где клочьями лежал снег, торчали засохшие стебли с затвердевшими, смерзшимися семенными коробочками, но она все же сделала десяток шагов и, наклонившись, присмотрелась. Несколько тронутых ноябрьским морозцем, но еще живых кустиков – не выше маргаритки – распласталось у ее ног; каждый поникший стебель оканчивался широко раскрытой зеленой чашечкой из мелких лепестков и похожей на горошину сердцевиной.

Она невольно улыбнулась, поразившись, но не виду этих созданий, а тому, как он мог их здесь заметить.

Ей хотелось еще постоять так…

На шоссе раздался мягкий звук тормозов – впереди ее «мерседеса» остановился «форд»: кто-то, по-видимому, решил предложить помощь женщине, понуро стоящей у обочины.

Этой дорогой, ведущей к резиденции фюрера, пользовались только свои – обитатели Бергхофа или приглашенные: партийные функционеры, военные, иностранные дипломаты…

– Фрейлейн Гесс?

Она нехотя обернулась.

– Прошу прощения… Я подумал, не случилось ли что-то с вашей машиной?

– Нет, благодарю вас. Я просто вышла взглянуть… на цветы.

Маргарита Гесс с облегчением улыбнулась вышедшему из «форда» Фридриху Тодту, которого помнила с детства, но по-настоящему оценила лишь в последние годы, как человека, неуклонно сторонящегося кишащего страстями и интригами олимпа. Она заметила взгляд инженера, с любопытством устремленный на камни, и снова улыбнулась:

– Вот, полюбуйтесь. Какие-никакие, но цветы!

Тодт, наклонившись, присмотрелся и покачал головой:

– В самом деле!

– Фриц, вы не пересели бы в мою машину? Я без шофера и немного устала вести, – обратилась к нему Маргарита.

– Конечно, с удовольствием! Одну минуту!

Он быстро отогнал свой «форд» поглубже на обочину и, вернувшись, отворил перед нею дверцу.

Вскоре подъем сделался довольно крутым, но шоссе было так удачно спланировано, что этого почти не чувствовалось. Три тысячи километров скоростных автомобильных трасс с отличным покрытием – результат деятельности сидящего сейчас рядом с ней скромного и немногословного человека – всегда производили впечатление на приезжих: своими дорогами Германия могла гордиться.

– Вас вызвали? – тихо спросила Маргарита.

Тодт кивнул.

– А у меня невестка должна родить, – сказала Маргарита. – Она с Рудольфом в Бергхофе. Хочу побыть с ней.

Инженер снова кивнул, понимающе.

«Не скажешь правды другому и от него правды не узнаешь», – усмехнулась про себя Маргарита и продолжила с некоторой жесткостью: