…Маргарита почувствовала, как ее осторожно погладили по плечу. Мать стояла рядом и смотрела тревожно-вопросительно.

— Все пошли прогуляться по саду, — сказала она. — Ани звала тебя, но ты не ответила. Ты уже полчаса стоишь так.

— Просто вспомнила свои детские страхи.

Грета улыбнулась. Но мать заметила у нее такой же непонятный, уходящий в себя взгляд, какой поймала недавно у старшего сына, когда он так же глядел отсюда на знакомый с детства пейзаж.

Перед сном Маргарита зашла к Роберту, заранее зная, что ей не следует этого делать. Всякий раз, заставая его спящим, она обманывала себя, что сможет от него уйти. Она и теперь только поправила ему неловко подвернутую руку и поцеловала в мокрый висок.

И как всегда, от первого же прикосновенья, начало наползать что-то, обтекая сзади, сгущая, концентрируя перед глазами нежный, почти осязаемый свет, в котором растворялись предметы. Поэтические мгновенья, пересчитанные ударами сердца… И прямо к нему, к ее сердцу, уже тянется его рука — горячая, властная, нетерпеливая.

…Наслаждение билось и трепетало в мозгу… Только с ней, со своею Маргаритой, он вновь ощущал себя целым, каким и пришел в этот мир и каким хотел бы из него выйти.

…Ей показалось, что он снова задремал, и она приподнялась тихонько, но он, мягко обвив рукой талию, уложил ее на себя, затем подтянув, усадил, как часто делал, не желая отпускать во время необходимой передышки.

— В этой позе я рискую, — напомнила Маргарита.

— Если захочешь еще детей, скажешь, а пока не думай ни о чем и не бойся.

Она знала, что верить нельзя, но верила, за столько лет ни разу не уловив, как ему это удается.

За годы близости они узнали друг друга настолько, что это оставалось для нее единственным секретом, который он не позволял ей разгадать.

У нее тоже был секрет — совсем особый способ доставить ему внезапное острое наслаждение, от которого он на мгновение терял ощущение себя и окружающего, будто проваливался в бездну, откуда затем вновь с болью выныривал. В такие моменты он делался беззащитен, как новорожденный. Этим способом она даже могла бы воспользоваться как орудием, если бы ей вдруг понадобилась эта минута физической власти над ним.

Уже рассвело, когда он кротко поинтересовался, не устала ли его девочка.

— Собираешься проспать еще сутки? — ответила Маргарита. — Но я завтра уезжаю.

— Тем более стоит провести этот день в постели.

— Тогда без меня. — Она наконец встала и раздвинула шторы.

— Ну, и что же ты пишешь? — спросил Роберт, потягиваясь. — Философия, риторика, греческий и латинский языки?

— Пока — французский и английский. Игровой курс для малышей. Программа «погружения» для старшеклассников.

— Грета! — Лей приподнялся на локте. — Ты видела наши школы?! Во что там «погружают» пятнадцатилетних?!

— В дерьмо!!!

На столике в изголовье постели зазвонил телефон. Роберт взял трубку и слушал минуты три. Маргарита собралась выйти, но он жестом велел ей задержаться.

— Я сейчас передам трубку жене, — сказал он. — Пожалуйста, повторите ей это сами.

Звонил Гиммлер. Маргарита выслушала, поблагодарила. Гиммлер предупреждал о необходимости усилить охрану. Сегодняшней ночью сразу в семи городах Германии совершены диверсии; погибли несколько человек. «Постарайтесь повлиять на вашего мужа, — добавил он. — Народная любовь не сможет защитить его при определенных обстоятельствах. Я бы настаивал, чтобы он на время прервал поездку, но он ведь не послушает».

— Гиммлер пришлет сюда своих парней, и они пока при тебе останутся, — сказал ей Роберт, доставая полотенце. — И не вздумай возражать! Он всерьез за тебя опасается.

— Мы могли бы остаться на несколько дней… — начала Маргарита.

Роберт поморщился.

— Успокойся, мне ничего не грозит. Гиммлер — перестраховщик.

— Тогда для чего мне такая охрана?

— Она тебе не помешает.

Когда он вернулся после ванной, Маргарита сидела на постели, опершись локтями в колени и подбородком о ладонь. О, эта поза огорченных упрямиц!

— Грета! Одним из объектов покушения стала женщина.

— Я не буду ходить и ездить по Германии с охраной СС!

Теперь она уставилась взглядом в его живот. Роберт отвернулся, поискал рубашку. Маргарита встала и, открыв шкаф, спросила, какую ему. Он пожал плечами, что означало: «Все равно. Сегодня я не уеду». Перебрав несколько пакетов, она распечатала светлую в полоску.

Каждый раз, как она твердо говорила «нет», которое, конечно, им не бывало принято, следовал ее отъезд из Германии.

Роберт надел рубашку, застегнув внизу не на ту пуговицу.

— Я вернусь в Бергхоф, — тихо сказала Маргарита, — и подожду тебя там.

Он кивнул.

— Какой мне надеть г-галстук?

Она выбрала ему галстук, крепко сцепив зубы. Нужно было успокоиться.

— Эта женщина ранена? — спросила она, уже переведя дыхание.

— Нет, она не пострадала.

— А кто она?

— Эльза Кох, жена начальника Бухенвальда.

— Что это — Бухенвальд?

— Г-город.

Маргарита подошла, чтобы завязать ему галстук. Их обычная процедура… Сейчас он успокоится.

Генрих Гиммлер вызвал из Австрии сотрудника СД Отто Скорцени — командира одного из лучших спецотрядов, австрийца по национальности, с университетским образованием.

Последнее обстоятельство было важно: Гиммлер всегда давал Скорцени особые задания. На этот раз тот должен был отвечать за безопасность всего одной молодой женщины — преданной жены, заботливой матери… Любимица фюрера, сестра и жена верховных вождей рейха, она, безусловно, могла представлять желанный объект, чтобы выплеснуть злобу, какому-нибудь террористу-неудачнику. Однако скрытый смысл поручения Гиммлера заключался в другом.

Это «другое» рейхсфюрер даже не посмел бы заключить в слова. Но запах опасности, исходящий от Маргариты Гесс (про себя он называл ее только так), щекотал ему ноздри.

Гиммлер знал Маргариту с детства, с тринадцати лет. Аккуратная, вежливая, осмотрительная, настоящая немка, никогда не сующая нос в мужские дела, скорее, пассивная, нежели энергичная.

Пассивная… Однажды найдя нужное слово и добавив к нему другое, Гиммлер определил для себя суть опасности: пассивное сопротивленье.

Какую опасность оно могло собой представлять? И не смешно ли… Да нет, не очень, если учесть, что рядом Рудольф Гесс — эта «вещь в себе», и Эльза Гесс — под стать мужу, Роберт Лей — «патрон другого калибра», Альбрехт Хаусхофер — просто враг, Юнити Митфорд — валькирия… Все это были люди, впущенные в сердце Адольфа Гитлера.

И самая стойкая, самая последовательная среди них — тихоня Маргарита.

Объяснять подобные тонкости Скорцени Гиммлер, конечно, не стал бы и потому сформулировал задание так: «По мере обеспечения личной безопасности фрау Лей вам надлежит подробно фиксировать все возникающие и известные вам обстоятельства (также и словесные), держа все в абсолютной секретности и передавая ежемесячные отчеты лично мне». Это означало — собирать «активное досье». «Пассивные досье» (или Центральная картотека) аппарат Гиммлера собирал давно и на всех, но «активные» до сих пор означали или громкое смещение с должности, или ликвидацию.

Были ли у Гиммлера опасения, что Маргарита заметит чересчур пристальное внимание к себе? Эльза Гесс недавно прислала ему следующее замечательное письмо:

«Самый уважаемый из всех полицай-президентов!

У вас весьма похвальная привычка следить за происками врагов отечества, например, с помощью телефона. Но почему вы, глубокоуважаемый король всех сыщиков, распространяете слежку на разговоры жен бравых министров, благодаря чему их домашние слышат по телефону сплошной треск? Может быть, стоило бы вашим чиновникам прекратить подслушивание, хотя бы тогда, когда речь идет о рецептах рождественских коржиков, или во время абсолютно невинной беседы с больной матушкой??! Если же по каким-то причинам, не постижимым для простой смертной, неискушенной супруги министра, такое подслушивание совершенно необходимо, то, может быть, его можно было бы проводить как-то более незаметно? Разговоры по телефону превратились для нас в мучение, так как, когда нас подключают к сети подслушивания, мы слышим одни лишь помехи. И только когда супруга министра начинает пользоваться выражениями, которые она, собственно говоря, не должна была бы знать, наши чиновники прекращают свое дурацкое дело. Повторяю, разговоры мои касались рецептов печенья, здоровья и прочих невинных вещей, которые отчего-то так интересуют ваших сотрудников. Но шутки в сторону, милый господин Гиммлер, может быть, вовсе не вы тот злодей, который отравляет нам жизнь. Тогда прошу выяснить, кто же в этом повинен? Покорнейше прошу также, чтобы нас не охраняли постоянно, иными словами, не охраняли круглые сутки — от этого можно сойти с ума.